Ф. ЭНГЕЛЬС

КОНСПЕКТ ПЕРВОГО ТОМА «КАПИТАЛА» К. МАРКСА[204]

Написано Ф. Энгельсом в 1868 г.

Впервые опубликовано на русском языке в «Архиве К. Маркса и Ф. Энгельса», кн. IV, 1929 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

ГЛАВА ПЕРВАЯ ТОВАР И ДЕНЬГИ[205]

Богатство обществ, в которых господствует капиталистическое производство, состоит из товаров. Товар есть вещь, имеющая потребительную стоимость; последняя существует при всех формах общества, в капиталистическом же обществе потребительная стоимость есть вместе с тем вещественный носитель меновой стоимости.

Меновая стоимость предполагает tertium comparationis [буквально: третье для сравнения; здесь: меру. Ред.], которой она измеряется: труд, всеобщую общественную субстанцию меновых стоимостей, а именно общественно-необходимое рабочее время, которое в ней овеществлено.

Подобно тому как товар есть нечто двойственное: потребительная стоимость и меновая стоимость, точно так же и содержащийся в нем труд определен двояко: с одной стороны, как определенная производительная деятельность, труд ткача, труд портного и т. д., как полезный труд, а с другой стороны — как простая затрата человеческой рабочей силы, кристаллизованный абстрактный труд. Первый производит потребительную стоимость, второй — меновую стоимость, и только он сравним количественно (различия между квалифицированным и неквалифицированным, сложным и простым трудом подтверждают это).

Итак, субстанция меновой стоимости — абстрактный труд, величина ее — мера времени последнего. Рассмотрим еще форму меновой стоимости.

1) х товара а = у товара b; стоимость одного товара, выраженная в потребительной стоимости другого, есть его относительная стоимость. Выражение эквивалентности двух товаров есть простая форма относительной стоимости. В вышеприведенном уравнении у товара b есть эквивалент. В нем х товара а получает свою форму стоимости в противоположность его натуральной форме, между тем как у товара b получает вместе с тем свойство непосредственной обмениваемости даже в своей натуральной форме. Меновая стоимость товара, благодаря определенным историческим условиям, нашла свой отпечаток на его потребительной стоимости. Поэтому товар не может выразить меновую стоимость в своей собственной потребительной стоимости, он может это сделать лишь в потребительной стоимости другого товара. Только в приравнивании двух конкретных продуктов труда обнаруживается свойство содержащегося в них обоих конкретного труда как абстрактно-человеческого труда, т. е. товар не может относиться к содержащемуся в нем самом конкретному труду как к простой форме осуществления абстрактного труда, но может так относиться к конкретному труду, содержащемуся в товарах других видов.

Уравнение х товара а = у товара b необходимым образом предполагает, что х товара а может быть выражено так же в других товарах; следовательно,

2) х товара а = у товара b = z товара с = v товара d = и товара e = и т. д., и т. д., и т. д. Это — развернутая относительная форма стоимости. Здесь х товара а относится уже не к одному, а ко всем, товарам как к простым формам проявления труда, воплощенного в нем самом. Но она приводит путем простой перестановки к

3) перевернутой второй форме относительной стоимости: у товара b = х товара а

v товара с =»»»

и товара d = »»»

t товара e =»»»

и т. д. и т. д.

Здесь товары получают всеобщую относительную форму стоимости, в которой все они отвлечены от своей потребительной стоимости и как материализация абстрактного труда приравниваются к х товара а. Причем х товара а есть родовая форма эквивалента для всех других товаров, он — их всеобщий эквивалент; материализованный в нем труд фигурирует без дальнейших околичностей как реализация абстрактного труда, как всеобщий труд. Но теперь —

4) каждый товар этого ряда может взять на себя роль всеобщего эквивалента, но в одно и то же время всегда лишь один из них, ибо если бы все товары были всеобщими эквивалентами, то каждый, в свою очередь, исключал бы из их числа остальные. 3-я форма создана не х товара а, но другими товарами, объективно. Таким образом, один определенный товар должен взять на себя эту роль, — со временем он может меняться, — и лишь благодаря этому товар становится вполне товаром. Этот особенный товар, с натуральной формой которого срастается форма всеобщего эквивалента, есть деньги.

Трудность понимания товара заключается в том, что он, как и все категории капиталистического способа производства, представляет отношение лиц под вещной оболочкой. Сопоставляя свои продукты как товары, производители сопоставляют различные виды своего труда как всеобще человеческий труд; без этого опосредствования вещью они не могут обойтись. Отношение лиц проявляется, следовательно, как отношение вещей.

Для общества, в котором господствует товарное производство, христианство, особенно протестантизм, — подходящая религия.

То, что товар есть товар, он доказывает в обмене. Собственники двух товаров должны иметь желание обменять свои товары и, следовательно, должны признавать друг друга частными собственниками. Это юридическое отношение, формой которого является договор, есть лишь волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение. Содержание этого юридического, или волевого, отношения дано самим экономическим отношением (стр. 45).

Товар есть потребительная стоимость для его невладельца и непотребительная стоимость для его владельца. Отсюда — потребность в обмене. Но каждый товаровладелец желает получить в обмен специфические, нужные ему потребительные стоимости; поэтому обмен — индивидуальный процесс. С другой стороны, он хочет реализовать свой товар как стоимость, т. е. в любом товаре, независимо от того, есть ли его товар потребительная стоимость для владельца другого товара или нет; поэтому обмен для него — всеобще общественный процесс. Но один и тот же процесс не может быть для всех товаровладельцев одновременно индивидуальным и всеобще общественным. Для каждого товаровладельца его товар выступает как всеобщий эквивалент, а все другие товары — как определенное количество особенных эквивалентов его товара. Но так как в этом сходятся между собой все товаровладельцы, то ни один товар не является всеобщим эквивалентом, и поэтому ни один товар не имеет также всеобщей относительной формы стоимости, в которой товары отождествлялись бы как стоимости и сравнивались друг с другом как величины стоимости. Таким образом, они противостоят друг другу вообще не как товары, а только как продукты (стр. 47).

Товары могут относиться друг к другу как стоимости, а следовательно, как товары, только будучи противопоставленными какому-нибудь другому товару как всеобщему эквиваленту. Но лишь общественное действие может сделать определенный товар всеобщим эквивалентом — деньгами.

Имманентное противоречие товара как непосредственного единства потребительной стоимости и меновой стоимости, как продукта полезного частного труда… и как непосредственной общественной материализации абстрактного человеческого труда— это противоречие не знает покоя до тех пор, пока оно не принимает формы раздвоения товара на товар и деньги (стр. 48).

Так как все другие товары суть лишь особенные эквиваленты денег, а деньги — их всеобщий эквивалент, то они как особенные товары относятся к деньгам как к товару всеобщему (стр. 51). Процесс обмена дает товару, который он превращает в деньги, не его стоимость, а лишь только его форму стоимости (стр. 51). Фетишизм: кажется, будто товар не потому становится деньгами, что другие товары всесторонне выражают в нем свои стоимости, а наоборот, будто они выражают в нем свои стоимости потому, что он представляет собой деньги.

Деньги как мера стоимости есть необходимая форма проявления имманентной товарам меры стоимости — рабочего времени. Простое относительное выражение стоимости товаров в деньгах: х товара а = у денег — есть их цена (стр. 55).

Цена товара, его денежная форма, выражается в мысленно представляемых деньгах; стало быть, деньги представляют собой меру стоимостей лишь как идеальные деньги (стр. 57).

Но раз произошло превращение стоимости в цену, то становится технически необходимым развить далее меру стоимостей в масштаб цен; т. е. устанавливается определенное количество золота, которым измеряются различные количества золота. Это совершенно отлично от меры стоимостей, которая сама зависит от стоимости золота, но которая для масштаба цен безразлична (стр. 59).

Когда цены выражены в счетных названиях золота, деньги служат счетными деньгами.

Если цена как показатель величины стоимости товара есть в то же время показатель его менового отношения к деньгам, то отсюда не вытекает обратного положения, что показатель менового отношения товара к деньгам неизбежно должен быть показателем величины его стоимости. Если обстоятельства позволяют или вынуждают продавать товар выше или ниже его стоимости, то эти продажные цены не соответствуют его стоимости, но они все же являются ценами товара, ибо они представляют собой: 1) его форму стоимости, деньги, и 2) показатели его менового отношения к деньгам.

Следовательно, возможность количественного несовпадения цены с величиной стоимости… дана уже в самой форме цены. И это не является недостатком этой формы, — наоборот, именно эта отличительная черта делает ее адекватной формой такого способа производства, при котором правило может прокладывать себе путь сквозь беспорядочный хаос только как слепо действующий закон средних чисел. Но форма цены может также… скрывать в себе качественное противоречие, вследствие чего цена вообще перестает быть выражением стоимости… Совесть, честь и т. д. могут… благодаря своей цене приобрести товарную форму (стр. 61).

Измерение стоимостей деньгами, форма цены, предполагает необходимость отчуждения, идеальное установление цен — действительное установление цен. Отсюда — обращение.

а) Метаморфоз товаров

Простая форма: Т — Д — Т, вещественное содержание которой = Т — Т. Меновая стоимость отдается, а потребительная стоимость приобретается.

а) Первая фаза: Т — Д, продажа, где участвуют два лица; следовательно, есть возможность неудачи, т. е. продажи ниже стоимости или даже ниже издержек производства, если изменяется общественная стоимость товара. «Разделение труда превращает продукт труда в товар и делает поэтому необходимым его превращение в деньги». Оно в то же время превращает в дело случая, удастся ли это пресуществление (стр. 67). Однако, здесь надлежит рассматривать явление в его чистом виде, Т — Д предполагает, что владелец Д (если он не является производителем золота) получил свои Д предварительно в обмен на другой Т; таким образом, для покупателя сделка является не только обратной, т. е. Д — Т, но предполагает у него предварительную продажу и т. д., так что мы имеем перед собой бесконечный ряд покупателей и продавцов.

?) То же самое имеет место во второй фазе, Д — Т, при покупке, которая одновременно является для другого участника продажей.

?) Процесс в целом, таким образом, есть кругооборот покупок и продаж. Обращение товаров. Последнее совершенно отлично от непосредственного обмена продуктов: с одной стороны, разрываются индивидуальные и локальные границы непосредственного обмена продуктами и обмен веществ человеческого труда опосредствуется; с другой стороны, здесь уже обнаруживается, что весь процесс обусловлен общественными связями, имеющими характер связей, данных от природы и независимых от действующих лиц (стр. 72). Простой обмен исчерпывался одним актом обмена, где каждый обменивал непотребительную стоимость на потребительную стоимость, обращение же продолжается бесконечно (стр. 73).

Здесь — ложная экономическая догма: будто товарное обращение обязательно создает равновесие между куплями и продажами, так как каждая купля есть в то же время продажа, и vice versa [наоборот, в противном случае. Ред.]; это должно означать, будто каждый продавец приводит с собой на рынок также своего покупателя. 1) Купля и продажа представляют собой, с одной стороны, один и тот же акт двух полярно противоположных лиц, с другой стороны, — два полярно противоположных акта одного лица. Таким образом, тождество купли и продажи предполагает, что товар бесполезен, когда он не продается, а также, что этот случай может иметь место. 2) Т — Д, как частичный процесс, вместе с тем есть самостоятельный процесс и заключает в себе, что лицо, получившее Д, может выбрать тот момент, когда оно эти Д опять превратит в Т. Оно может ждать. Внутреннее единство самостоятельных процессов Т — Д и Д — Т, именно благодаря самостоятельности этих процессов, движется во внешних противоположностях и, когда обособление этих зависимых процессов достигает известного предела, единство осуществляется через кризис. Следовательно, возможность кризиса дана уже здесь.

Как посредник в процессе обращения товаров, деньги суть средство обращения.

b) Обращение денег

Деньги опосредствуют вступление каждого индивидуального товара в процесс обращения и выход из него; сами они всегда остаются в обращении. Поэтому хотя обращение денег есть лишь выражение обращения товаров, однако обращение товаров проявляется как результат обращения денег. Так как деньги всегда остаются в сфере обращения, то вопрос заключается в том, сколько денег имеется в ней налицо.

Масса обращающихся денег определяется суммой цен товаров (при неизменяющейся стоимости денег), а последняя — находящейся в обращении массой товаров. Если предположить эту массу товаров данной, то масса обращающихся денег изменяется соответственно колебаниям цен товаров. Но так как одна и та же денежная единица всегда опосредствует в течение данного времени ряд сделок, следующих одна за другой, то для данного промежутка времени

(сумма цен товаров)/(число оборотов денежной единицы) = массе денег, функционирующих в качестве средств обращения (стр. 80).

Поэтому бумажные деньги могут вытеснить золотые деньги, если их бросают в насыщенное обращение.

Так как в обращении денег проявляется только процесс обращения товаров, то и в быстроте обращения денег проявляется быстрота смены форм товара и денег, а в заминке денежного обращения — отделение покупки от продажи, заминка в общественном обмене веществ. Из обращения самого по себе, конечно, нельзя усмотреть, отчего такая заминка происходит. Обращение лишь обнаруживает самое наличие этого явления. Филистер объясняет себе это недостаточным количеством средств обращения (стр. 81).

Следовательно: 1) При неизменных товарных ценах масса обращающихся денег возрастает, если возрастает масса обращающихся товаров или же если замедляется обращение денег, и падает vice versa.

2) При всеобщем росте товарных цен масса обращающихся денег остается неизменной, если масса товаров уменьшается или скорость обращения увеличивается в такой же пропорции.

3) При всеобщем падении товарных цен происходит обратное пункту 2.

В общем устанавливается довольно постоянный средний уровень, который испытывает значительные отклонения почти исключительно из-за кризисов.

c) Монета — знак стоимости

Масштаб цен устанавливается государством, так же как и наименование определенного куска золота — монеты и ее изготовление. На мировом рынке соответствующий национальный мундир опять сбрасывается (мы отвлекаемся здесь от монетной пошлины), так что монеты и слитки отличаются только по форме. Но монета изнашивается в обращении, золото в качестве средства обращения становится отличным от золота в качестве масштаба цен, монета все более и более становится символом своего официального содержания.

Этим уже дана в скрытом виде возможность заменить металлические деньги знаками или символами. Отсюда: 1) разменная монета из медных и серебряных знаков; чтобы помешать им утвердиться в качестве денег в противовес реальным золотым деньгам, ограничивается количество, в котором они являются законным средством платежа. Содержание металла в них определяется совершенно произвольно законом, и их монетная функция становится благодаря этому независимой от их стоимости. Отсюда возможен переход к знакам, не имеющим никакой стоимости, — 2) в бумажным деньгам, т. е. в государственным бумажным деньгам с принудительным курсом (кредитные деньги здесь еще не подлежат рассмотрению). Поскольку эти бумажные деньги действительно обращаются вместо золотых денег, они подчинены законам золотого обращения. Лишь та пропорция, в которой бумажные деньги заменяют золото, может быть предметом особого закона, заключающегося в том, что выпуск бумажных денег должен быть ограничен количеством, в котором действительно обращалось бы представляемое ими золото. Правда, степень насыщения сферы обращения колеблется, однако везде опытом устанавливается минимум, ниже которого он никогда не падает. Этот минимум и может быть выпущен. Если выпущено больше этого, то при падении уровня насыщения до минимума, часть бумажных денег тотчас же становится излишней. В таком случае общее количество бумажных денег в пределах товарного мира представляет лишь то количество золота, которое определяется его имманентными законами, следовательно, такое количество, которое только и может быть представлено ими.

Таким образом, если масса бумажных денег вдвое превышает массу золота, которая может быть поглощена, то каждая единица бумажных денег обесценивается на половину своей номинальной стоимости. Совершенно так же, как если бы золото, в своей функции измерителя цен изменилось в своей стоимости (стр. 89).

a) Образование сокровищ

Товарное обращение уже с самых первых зачатков своего развития вызывает необходимость и страстное стремление удерживать результат Т — Д, т. е. Д; из простого посредствующего звена при обмене веществ эта перемена формы становится самоцелью. Деньги окаменевают в виде сокровища, продавец товаров становится собирателем сокровищ (стр. 91).

Эта форма преобладает именно на начальных ступенях товарного обращения. Азия. С дальнейшим развитием товарного обращения каждый товаропроизводитель должен обеспечить себе nexus rerum, известный общественно признанный залог — Д. Так возникают сокровища всюду. Развитие товарного обращения увеличивает власть денег, этой абсолютно общественной формы богатства, всегда находящейся в состоянии боевой готовности (стр. 92). Стремление к накоплению сокровищ по природе своей безгранично. Качественно или по своей форме деньги не имеют границ, т. е. являются всеобщим представителем вещественного богатства, потому что они непосредственно могут быть превращены во всякий товар. Количественно каждая реальная денежная сумма ограничена, а потому является покупательным средством ограниченной силы. Это противоречие все снова и снова заставляет собирателя сокровищ совершать сизифов труд накопления.

Наряду с этим накопление золота и серебра in plate [в виде изделий из них. Ред.] создает новый рынок для этих металлов и вместе с тем — скрытый источник денег.

Собирание сокровищ служит отводным и приводным каналом для обращающихся денег при постоянных колебаниях уровня насыщения сферы обращения (стр. 95).

b) Средство платежа

С развитием товарного обращения возникают новые отношения: отчуждение товара может быть отделено во времени от реализации его цены. Различные товары требуют различных сроков для своего производства, изготовляются в различное время года, некоторые должны быть отправлены на отдаленные рынки и т. д. Поэтому А может быть продавцом раньше, чем В, покупатель, способен платить. Практика так регулирует условия платежа, что А становится кредитором, В — должником, деньги же — средством платежа. Отношение между кредитором и должником становится, таким образом, уже более антагонистическим (оно может появиться и независимо от товарного обращения, например в древнем мире и в средние века) (стр. 97).

При этом отношении деньги функционируют: 1) как мера стоимости при определении цены продаваемого товара, 2) как идеальное покупательное средство. При собирании сокровищ Д изымались из обращения, здесь же в качестве средства платежа Д вступают в обращение, но лишь после того, как Т вышел из него. Должник-покупатель продает, чтобы иметь возможность уплатить, в противном случае имущество его будет продано с молотка. Итак, теперь, в силу общественной необходимости, возникающей из отношений самого процесса обращения, Д становятся самоцелью продажи (стр. 97–98).

Несовпадение во времени покупок и продаж, порождающее функцию денег как средства платежа, приводит в то же время к экономии средств обращения, к концентрации платежей в одном определенном месте. Virements в средние века в Лионе — это своего рода clearing house [расчетная палата. Ред.], где уплачивается только сальдо взаимных обязательств (стр. 98).

Поскольку платежи взаимно погашаются, деньги функционируют лишь идеально как счетные деньги, или как мера стоимости. Поскольку же приходится производить действительные платежи, деньги выступают не как средство обращения, не как всего лишь преходящая и посредствующая форма обмена веществ, а как индивидуальное воплощение общественного труда, как самостоятельное наличное бытие меновой стоимости, как абсолютный товар. Это неопосредствованное противоречие обнаруживается с особенной силой в тот момент производственных и торговых кризисов, который называется денежным кризисом. Последний возможен лишь там, где цепь следующих один за другим платежей и искусственная система взаимного погашения их достигли полного развития. При всеобщих нарушениях хода этого механизма, из чего бы они ни возникали, деньги внезапно и непосредственно превращаются из чисто идеального образа счетных денег в звонкую монету и теперь они уже не могут быть замещены обыденным товаром (стр. 99).

Кредитные деньги возникают из функции денег как средства платежа; долговые обязательства сами обращаются, перенося долговые требования с одного лица на другое. С развитием кредита расширяется и функция денег как средства платежа; в качестве средства платежа деньги получают собственные формы существования, в которых они находят себе место в сфере крупных торговых сделок, в то время как монета оттесняется главным образом в сферу мелкой торговли (стр. 101).

При известном уровне развития и достаточно широких размерах товарного производства функция денег как средства платежа выходит за пределы сферы товарного обращения. Деньги становятся всеобщим товаром договорных обязательств. Ренты, подати и т. п. превращаются из поставки натурой в денежные платежи. Ср. Францию при Людовике XIV (Буа-гильбер и Вобан). Обратное наблюдается в Азии, Турции, Японии и т. д. (стр. 102).

Развитие денег в средство платежа вызывает необходимость накоплять деньги перед сроками уплаты. Собирание сокровищ, которое в качестве самостоятельной формы обогащения исчезает по мере дальнейшего развития общества, появляется вновь в качестве резервного фонда средств платежа (стр. 103).

c) Мировые деньги

В международных расчетах деньги сбрасывают с себя местные формы монеты, разменной монеты, знаков стоимости, и лишь в форме слитков деньги фигурируют как мировые деньги. Только на мировом рынке деньги в полной мере функционируют как товар, натуральная форма которого есть вместе с тем непосредственно общественная форма осуществления человеческого труда in abstracto [в абстрактном виде. Ред.]. Способ существования денег становится адекватным их понятию (стр. 104; подробности на стр. 105).

Товарное обращение есть исходный пункт капитала. Историческими предпосылками возникновения капитала всюду являются товарное производство, товарное обращение и его развитие, торговля. Современная история существования капитала берет свое начало с появления в XVI столетии современной мировой торговли и мирового рынка (стр. 106).

Если рассматривать лишь экономические формы, порождаемые товарным обращением, то обнаружится, что его последний продукт есть деньги и что деньги же суть первая форма проявления капитала. Исторически капитал везде противостоит земельной собственности сначала как денежное имущество, как купеческий или ростовщический капитал; и теперь еще каждый новый капитал вступает на сцену в образе денег, которые путем определенных процессов должны превратиться в капитал.

Деньги как деньги и деньги как капитал сначала отличаются друг от друга всего лишь неодинаковой формой обращения. Рядом с Т — Д — Т имеет место также форма Д — Т — Д, купля для продажи. Деньги, описывающие в своем движении эту форму обращения, становятся капиталом, суть уже капитал в себе (т. е. по своему назначению).

Результатом Д — Т — Д является Д — Д, косвенный обмен денег на деньги. Я покупаю за 100 ф. ст. хлопок и продаю его за 110 фунтов стерлингов; в конечном счете я обменял 100 ф. ст. на 110 ф. ст., деньги на деньги.

Если бы в результате этого процесса получилась та же самая денежная стоимость, которая первоначально была туда брошена, 100 ф. ст. взамен 100 ф. ст., то процесс был бы нелепым. Но получает ли купец за свои 100 ф. ст. — 100 ф. ст., 110 ф. ст. или только 50 ф. ст., во всяком случае деньги его описали своеобразное движение, совершенно отличное от движения товарного обращения Т — Д — Т. При рассмотрении различия форм этого движения и движения Т — Д — Т, обнаруживается также различие их содержания.

Обе фазы процесса в отдельности те же, что в Т — Д — Т. Но между процессами в целом имеется большая разница. В Т — Д — Т деньги служат посредником, товар же — исходным и конечным пунктом; в Д — Т — Д же Т служит посредником, Д — исходный и конечный пункты. В Т — Д — Т деньги окончательно истрачены, в Д — Т — Д они только авансированы и должны быть получены обратно. Они притекают обратно к своему исходному пункту, — следовательно, уже здесь имеется ощутительная разница между обращением денег как денег и обращением денег как капитала.

В Т — Д — Т деньги могут вновь вернуться к своему исходному пункту только путем повторения всего процесса, путем продажи новых товаров; обратный приток денег, следовательно, независим от самого процесса. Напротив, в Д — Т — Д возвращение денег заранее обусловлено самим характером процесса: этот процесс будет неполным, если возвращение денег не удастся (стр. 110).

Т — Д — Т имеет конечной целью потребительную стоимость, а Д — Т — Д — самое меновую стоимость.

В Т — Д — Т оба крайних пункта имеют одну и ту же определенность экономической формы. Оба они суть товары, и притом товары, равные по величине стоимости. Но они вместе с тем качественно различные потребительные стоимости, и процесс имеет своим содержанием общественный обмен веществ. В Д — Т — Д операция кажется на первый взгляд тавтологической, лишенной содержания. Обменять 100 ф. ст. на 100 ф. ст. да еще окольным путем — кажется абсурдным. Одна денежная сумма может отличаться от другой только по величине. Д — Т — Д получает поэтому свое содержание только благодаря количественному различию крайних пунктов. Из обращения извлекается больше денег, чем было в него брошено. Хлопок, купленный, например, за 100 ф. ст., снова продается за 100 ф. ст. + 10 фунтов стерлингов; процесс получает, следовательно, форму Д — Т — Д1, где Д1 = Д + ?Д. ?Д, этот прирост, есть прибавочная стоимость. Первоначально авансированная стоимость не только сохраняется в обращении, но и присоединяет к себе прибавочную стоимость, или возрастает, — и как раз это движение превращает деньги в капитал.

При Т — Д — Т также может иметь место различие в стоимости крайних пунктов, но такое различие является чистой случайностью для этой формы обращения, и Т — Д — Т потеряет своего смысла, если оба крайние пункта равны по своей стоимости, — наоборот, это является скорее условием нормального хода процесса.

Повторение Т — Д — Т имеет свой предел в находящейся вне этого процесса конечной цели — в потреблении, в удовлетворении определенных потребностей. В Д — Т — Д, напротив, начало и конец — одно и то же, деньги, и уже поэтому движение бесконечно. Правда, Д + ?Д количественно отличаются от Д, но это все же только ограниченная сумма денег. Если бы она была истрачена, она перестала бы быть капиталом; если бы она была изъята из обращения, она осталась бы неизменной в виде сокровища. Раз существует потребность возрастания стоимости, то она существует для Д1 так же, как и для Д, и движение капитала безмерно, так как цель его в конце процесса так же не достигнута, как и в начале (стр. 111, 112). Как носитель этого процесса владелец денег становится капиталистом.

Если в товарном обращении меновая стоимость, в лучшем случае, вызревает в самостоятельную форму по отношению к потребительной стоимости товара, то здесь она внезапно выступает как саморазвивающаяся, как самодвижущаяся субстанция, для которой товары и деньги суть только формы. Более того, она отличает себя как первоначальную стоимость от себя самой как прибавочной стоимости. Она становится самодвижущимися деньгами, и как таковая она — капитал (стр. 116).

Правда, Д — Т — Д1 кажется формой, свойственной только купеческому капиталу. Но и промышленный капитал также есть деньги, которые превращаются в товар и затем путем продажи товара обратно превращаются в большее количество денег. Акты, которые совершаются вне сферы обращения, в промежутке между куплей и продажей, ничего в этом не изменяют. Наконец, в капитале, приносящем проценты, процесс представляется непосредственно как Д — Д1, в виде стоимости, которая как будто бы больше самой себя (стр. 117).

Форма обращения, в которой деньги становятся капиталом, противоречит всем ранее развитым законам о природе товара, стоимости, денег и самого обращения. Может ли чисто формальное различие обратной последовательности обусловить этот факт?

Более того. Этот обратный порядок существует лишь для одного из трех действующих лиц. Как капиталист, я покупаю товар у А и продаю его затем В. А и В выступают просто лишь в качестве покупателя и продавца товаров. Я сам в обоих случаях противостою им лишь как простой владелец денег или владелец товара, по отношению к одному — как покупатель или деньги, по отношению к другому — как продавец или товар. Но ни одному из них я не противостою как капиталист или как представитель чего-то большего, чем деньги или товар. Для А сделка началась продажей, для В она кончилась куплей, т. е. совершенно так, как в товарном обращении. И если бы мое право на прибавочную стоимость опиралось на обратную последовательность, то А мог бы непосредственно продать В, и тогда возможность получения прибавочной стоимости отпала бы.

Предположим, что А и В покупают друг у друга товары непосредственно. Что касается потребительной стоимости, то обе стороны могут выиграть, А даже может произвести больше своего товара, чем мог бы произвести В в течение данного времени и vice versa, и при этом обе стороны будут в выигрыше. Иначе обстоит дело с меновой стоимостью. Здесь обмениваются стоимости равной величины даже в том случае, если между ними появляются деньги в качестве средства обращения (стр. 119).

Если рассматривать дело абстрактно, то в простом товарном обращении, кроме замены одной потребительной стоимости другой, происходит только смена формы товара. Поскольку оно обусловливает лишь изменение формы меновой стоимости товара, оно обусловливает, если явление протекает в чистом виде, обмен эквивалентов. Правда, товары могут быть проданы по ценам, отклоняющимся от их стоимостей, но такое отклонение является нарушением законов товарного обмена. В своем чистом виде он есть обмен эквивалентов и, следовательно, не является средством обогащения (стр. 120).

Отсюда — ошибочность всех попыток выводить прибавочную стоимость из обращения товаров. Кондильяк (стр. 121), Ньюмен (стр. 122).

Но предположим, что обмен происходит не в чистом виде и что обмениваются неэквиваленты. Предположим, что каждый продавец продает свои товары на 10 % выше стоимости. Все остается по-старому: то, что каждый выигрывает в качестве продавца, теряет в качестве покупателя. Все равно как если бы стоимость денег изменилась на 10 %. То же происходит, если покупатели покупают все на 10 % ниже стоимости (стр. 123) (Торренс).

Допущение, что прибавочная стоимость возникает благодаря надбавке к ценам, предполагает существование класса, который покупает, не продавая, т. е. потребляет не производя, к которому деньги постоянно притекают даром. Продавать представителям такого класса товары выше стоимости — значит только возвращать себе часть даром отданных денег (Малая Азия и Рим). Ведь при этом продавец всегда остается обманутым и не может стать богаче, не может получить прибавочную стоимость.

Но допустим случай обмана. А продает В вино стоимостью в 40 ф. ст. в обмен на хлеб стоимостью в 50 фунтов стерлингов. А получил барыш 10 фунтов стерлингов. Но А + В вместе имеют только 90, А имеет 50, а В лишь 40; стоимость перенесена, но не создана. Весь класс капиталистов данной страны в целом не может наживаться за счет самого себя (стр. 126).

Итак, если обмениваются эквиваленты, то не возникает никакой прибавочной стоимости, и если обмениваются неэквиваленты, тоже не возникает прибавочной стоимости. Товарное обращение не создает новой стоимости.

Поэтому наиболее древние и широко известные формы капитала, торговый и ростовщический капитал, здесь не рассматриваются. Чтобы объяснить возрастание торгового капитала иначе чем простым надувательством, необходим ряд еще отсутствующих здесь промежуточных посылок. В еще большей мере это относится к ростовщическому капиталу и капиталу, приносящему проценты. В дальнейшем обнаружится, что и тот и другой суть лишь производные формы, равно как и то, почему они исторически предшествуют современному капиталу.

Стало быть, прибавочная стоимость не может возникнуть из обращения. А вне обращения? Вне обращения товаровладелец — простой производитель своего товара, стоимость которого зависит от содержащегося в нем количества его собственного труда, измеряемого согласно определенному общественному закону; эта стоимость выражается в счетных деньгах, например в цене в 10 фунтов стерлингов. Но эта стоимость не является в то же самое время стоимостью в 11 фунтов стерлингов; его труд создает стоимости, но не самовозрастающие стоимости. Он может прибавить к имеющейся стоимости добавочную стоимость, но это происходит только посредством прибавления дополнительного труда. Таким образом, товаропроизводитель вне сферы обращения, не вступая в соприкосновение с другими товаровладельцами, не может произвести прибавочной стоимости.

Капитал должен поэтому возникать в товарном обращении, и в то же самое время не в нем (стр. 128).

Итак: превращение денег в капитал должно быть раскрыто на основе имманентных законов товарного обмена, т. е. исходной точкой должен послужить нам обмен эквивалентов. Наш владелец денег, который представляет собой пока еще только личинку капиталиста, должен купить товары по их стоимости, продать их по их стоимости и все-таки извлечь в конце этого процесса больше стоимости, чем он вложил в него. Его превращение в бабочку, в настоящего капиталиста, должно совершиться в сфере обращения и в то же время не в сфере обращения. Таковы условия проблемы. Hic Rhodus, hic salta! [Здесь Родос, здесь и прыгай! (Слова, обращенные к герою басни Эзопа «Хвастун», который похвалялся своими прыжками, якобы совершенными им на острове Родос.) Ред.] (стр. 129).

Изменение стоимости денег, которым предстоит превратиться в капитал, не может совершаться в самих деньгах, так как при купле они только реализуют цену товара, и, с другой стороны, пока они остаются деньгами, величина их стоимости не изменяется; при продаже также они лишь превращают товар из его натуральной формы в его денежную форму. Следовательно, изменение должно произойти в товаре формулы Д — Т — Д; но не с его меновой стоимостью, так как обмениваются эквиваленты; изменение может возникнуть только из его потребительной стоимости как таковой, т. е. из его потребления. Для этого необходим товар, потребительная стоимость которого обладает свойством быть источником меновой стоимости, — и такой товар существует: это — рабочая сила (стр. 130).

Но для того чтобы владелец денег мог найти на рынке рабочую силу как товар, она должна продаваться ее собственным владельцем, следовательно, должна быть свободной рабочей силой. Так как оба, покупатель и продавец, как контрагенты являются юридически равноправными лицами, рабочая сила должна продаваться лишь на определенное время, ибо при продаже en bloc [в целом; в данном случае — навсегда. Ред.] продавец перестает быть продавцом, а сам становится товаром. Но для этого владелец рабочей силы, вместо того, чтобы иметь возможность продавать товары, в которых овеществлен его труд, должен, наоборот, быть в таком положении, в котором он вынужден продавать свою собственную рабочую силу в качестве товара. (стр. 131).

Таким образом владелец денег лишь в том случае может превратить свои деньги в капитал, если найдет на товарном рынке свободного рабочего, свободного в двояком смысле: в том смысле, что рабочий — свободная личность и располагает своей рабочей силой как своим товаром и, во-вторых, в том смысле, что он не имеет для продажи никакого другого товара, гол как сокол, свободен от всех предметов, необходимых для осуществления своей рабочей силы (стр. 132).

Между прочим, отношение между владельцем денег и владельцем рабочей силы не есть естественное отношение или общественное отношение, общее для всех времен; это —историческое отношение, продукт многих экономических переворотов. Экономические категории, которые мы до сих пор рассматривали, точно так же носят на себе свою историческую печать. Чтобы стать товаром, продукт не должен больше производиться в качестве непосредственного средства существования. Масса продуктов может принять товарную форму лишь в рамках определенного, капиталистического способа производства, хотя товарное производство и обращение могут иметь место уже там, где масса продуктов никогда не становится товаром. Деньги ditto [также. Ред.]могут существовать во все периоды, когда достигло известной высоты товарное обращение. Особые формы денег, от простого эквивалента до мировых денег, предполагают различные ступени развития, тем не менее даже сравнительно слабо развитое товарное обращение может вызвать к жизни все эти формы. Капитал же возникает только при вышеупомянутом условии, и уже одно это условие заключает в себе целую мировую историю (стр. 133).

Рабочая сила имеет меновую стоимость, которая определяется так же, как меновая стоимость всех других товаров: рабочим временем, необходимым для производства, а следовательно, и воспроизводства этого товара. Стоимость рабочей силы есть стоимость жизненных средств, необходимых для поддержания жизни ее владельца, а именно для поддержания ее нормальной трудоспособности. Эти необходимые жизненные средства зависят от климата, естественных условий и т. д., а также от исторически данного в каждой стране standard of life [уровня жизни. Ред.]. Они изменяются, по для определенной страны и для определенного периода они — величина данная. Затем они включают в себя жизненные средства их смены, т. е. детей, и таким путем увековечивается раса этих своеобразных товаровладельцев. Далее, при квалифицированном труде сюда входят издержки на обучение (стр. 135).

Минимальная граница стоимости рабочей силы есть стоимость физически необходимых жизненных средств. Если цена рабочей силы падает до этого минимума, то она падает ниже ее стоимости, так как последняя предполагает рабочую силу нормального качества, а не хилую (стр. 136).

Природа труда обусловливает, что рабочая сила потребляется только после заключения договора, а так как для таких товаров деньги служат большей частью средством платежа, то во всех странах с капиталистическим способом производства рабочая сила оплачивается лишь после того, как она уже функционировала. Одним словом, везде рабочий кредитует капиталиста (стр. 137, 138).

Процесс потребления рабочей силы есть в то же время процесс производства товара и прибавочной стоимости, и это потребление совершается за пределами сферы обращения (стр. 140).

Покупатель рабочей силы потребляет ее, заставляя работать ее продавца. Этот труд, чтобы воплотиться в товаре, должен прежде всего воплотиться в потребительной стоимости, и в этом своем качестве он независим от специфического отношения между капиталистом и рабочим. Описание процесса труда как такового — на стр. 141–149.

Процесс труда на капиталистической основе имеет две особенности: 1) рабочий работает под контролем капиталиста, 2) продукт есть собственность капиталиста, так как процесс труда теперь есть только процесс двух купленных капиталистом вещей: рабочей силы и средств производства (стр. 150).

Но капиталист хочет произвести потребительную стоимость не как таковую, а лишь как носителя меновой стоимости и специально — прибавочной стоимости. Труд при этом условии становится единством процесса производства и процесса возрастания стоимости, подобно тому как товар есть единство потребительной стоимости и меновой стоимости (стр. 151).

Итак, необходимо исследовать количество труда, овеществленного в продукте.

Возьмем, например, пряжу. Пусть для производства пряжи требуется 10 фунтов хлопка, скажем на 10 шиллингов, и средств труда, необходимый износ которых в процессе прядения здесь ради краткости обозначен долями веретен, предположим на 2 шиллинга. Таким образом, в продукте заключено 12 шилл. в возмещение средств производства, т. е. поскольку продукт стал действительной потребительной стоимостью, к данном случае пряжей, и поскольку в этих средствах производства представлено только общественно-необходимое рабочее время. Сколько прибавляется к товару благодаря труду прядильщика?

Здесь, следовательно, процесс труда рассматривается с совершенно другой стороны. В стоимости продуктов труд производителя хлопка, производителя веретен и т. д. и труд прядильщика представляют собой соизмеримые части — качественно уравненные как всеобщий необходимый человеческий труд, образующий стоимость, — следовательно, лишь количественно различимые и именно потому количественно сравнимые посредством продолжительности времени. Предполагается, что это время есть общественно-необходимое рабочее время, так как только оно образует стоимость.

Предположим, что дневная стоимость рабочей силы = 3 шилл. и что эта стоимость представляет 6 рабочих часов, что в час производится 1²/₃ фунта пряжи, следовательно, в 6 часов — 10 фунтов пряжи из 10 фунтов хлопка (как выше); тогда за 6 часов прибавляется стоимость в 3 шилл. и продукт стоит уже 15 шилл. (10 шилл. + 2 шилл. + 3 шилл.), или 1 шилл. 6 пенсов за 1 фунт пряжи.

Но здесь нет прибавочной стоимости. Это не может удовлетворить капиталиста. (Увертки вульгарной политической экономии… стр. 157).

Мы предположили, что дневная стоимость рабочей силы составляет 3 шилл., потому что в ней овеществлена половина рабочего дня, или 6 часов. Но то обстоятельство, что для поддержания жизни рабочего в течение 24 часов необходима только половина рабочего дня, нисколько не мешает ему работать целый рабочий день. Стоимость рабочей силы и стоимость, создаваемая ею, суть две различные величины. Ее полезное свойство было только conditio sine qua non [необходимым условием. Ред.], решающее же значение имела здесь специфическая потребительная стоимость рабочей силы — быть источником большего количества меновой стоимости, чем она сама имеет (стр. 159).

Итак, рабочий работает 12 часов, перерабатывает 20 фунтов хлопка = 20 шилл., износ веретен — 4 шилл., и труд его стоит 3 шиллинга; всего получается 27 шиллингов. Но в продукте овеществлено: 4 рабочих дня в виде веретен и хлопка + 1 рабочий день прядильщика = 5 дням; 5 дней по 6 шилл. = 30 шиллингам, составляющим стоимость продукта. Налицо прибавочная стоимость в 3 шиллинга; деньги превратились в капитал (стр. 160). Все условия проблемы выполнены (подробности на стр. 160).

Процесс увеличения стоимости есть процесс труда, как процесс образования стоимости, продолженный далее того пункта, когда он доставляет простой эквивалент оплаченной стоимости рабочей силы.

Процесс образования стоимости отличается от простого процесса труда тем, что последний рассматривается с качественной стороны, первый же — с количественной стороны и притом лишь постольку, поскольку он содержит общественно-необходимое рабочее время (стр. 161. Подробности на стр. 162).

Как единство процесса труда и процесса образования стоимости производственный процесс есть производство товаров; как единство процесса труда и процесса увеличения стоимости он есть процесс капиталистического товарного производства (стр. 163).

Сведение сложного труда к простому (стр. 163–165).

Процесс труда присоединяет новую стоимость к предмету труда и в то же самое время переносит стоимость предмета труда на продукт, сохраняет ее, таким образом, путем простого присоединения новой стоимости. Этот двойной результат достигается следующим образом: специфически полезный качественный характер труда превращает одну потребительную стоимость в другую потребительную стоимость и сохраняет этим стоимость; а образующий стоимость абстрактно-всеобщий количественный характер труда присоединяет стоимость (стр. 166).

Например, пусть производительность труда прядения увеличилась в шесть раз. Как полезный (качественный) труд он сохраняет в то же самое время в шесть раз больше средств труда. Но он присоединяет только ту же самую новую стоимость, как и до сих пор, т. е. в каждом фунте пряжи содержится только ¹/₆ той новой стоимости, которую он присоединял раньше. Как труд, образующий стоимость, он создает теперь не больше, чем прежде (стр. 167). Обратное происходит, если производительность труда прядения не изменяется, но повышается стоимость средств труда (стр. 168).

Средство труда отдает продукту только ту стоимость, которую оно само теряет (стр. 169). Но это происходит в различной степени. Уголь, смазочные вещества и т. д. исчезают полностью. Сырье принимает новую форму. Орудия, машины и т. д. лишь медленно и частями отдают свою стоимость, и их износ исчисляется на основании опыта (стр. 169–170). При этом орудие постоянно остается целиком в процессе труда. Здесь, таким образом, одно и то же орудие фигурирует целиком в процессе труда и лишь частично — в процессе образования стоимости, так что различие между обоими процессами здесь отражается на предметных факторах (стр. 171). Наоборот, сырье, дающее отходы, входит целиком в процесс образования стоимости и лишь частично в процесс труда, так как оно появляется в продукте за вычетом отходов (стр. 171).

Но средство труда ни в коем случае не может отдать больше меновой стоимости, чем оно само имело, — оно служит в процессе труда только как потребительная стоимость и поэтому может отдавать продукту лишь ту меновую стоимость, которую оно уже имело раньше (стр. 172).

Это сохранение стоимости представляет большую ценность для капиталиста и ничего ему не стоит (стр. 173, 174).

Между тем сохранившаяся стоимость лишь вновь появляется, она имелась уже прежде, и только процесс труда присоединяет новую стоимость. А именно — при капиталистическом производстве — прибавочную стоимость, избыток стоимости продукта над стоимостью элементов, потребленных для образования продукта (средств производства и рабочей силы) (стр. 175, 176).

Этим охарактеризованы те формы существования, которые принимает первоначальная капитальная стоимость, когда она сбрасывает свою денежную форму, превращаясь в факторы процесса труда: 1) при покупке средств труда и 2) при покупке рабочей силы.

Итак, капитал, затраченный на средства труда, не изменяет в процессе производства величины своей стоимости; мы называем его постоянным капиталом.

Часть капитала, затраченная на рабочую силу, изменяет свою стоимость, производя: 1) свою собственную стоимость и 2) прибавочную стоимость, — эту часть капитала мы называем переменным капиталом (стр. 176).

(Постоянным является капитал лишь в отношении специально данного процесса производства, в котором он не изменяется; он может состоять то из большего, то из меньшего количества средств труда, а купленные средства труда могут повышаться или падать в стоимости, но это не затрагивает их отношения к процессу производства (стр. 177). Точно так же может изменяться процентное отношение, в котором данный капитал распадается на постоянный и переменный, но в каждом данном случае с остается постоянным, a о — переменным капиталом) (стр. 178).

К = 500 ф. ст. = 410(=c) + 90(=v). В конце процесса труда, в котором о был превращен в рабочую силу, получается 410 + 90(=c) + 90(=m) = 590. Предположим, что с состоит из сырья на 312 ф. ст., вспомогательных материалов на 44 ф. ст. и износа машин на 54 ф. ст. = 410 фунтов стерлингов. Вся же стоимость машин пусть будет 1054 фунтов стерлингов. Если включить всю стоимость машин, то с в обеих частях уравнения будет равно 1410 фунтам стерлингов; прибавочная же стоимость по-прежнему составляла бы 90 (стр. 179).

Так как стоимость с лишь опять появляется в продукте, то полученная стоимость продукта отличается от вновь созданной стоимости, полученной в этом процессе; последняя, следовательно, составляет не с + v + m, а лишь = v + m. Для процесса возрастания стоимости величина с, следовательно, не имеет значения, т. е. с = 0 (стр. 180). Так делается и на практике, когда коммерческий способ расчета не принимается во внимание, например, при вычислении дохода страны от ее промышленности сбрасывают со счетов ввезенное сырье (стр. 181). Об отношении прибавочной стоимости ко всему капиталу все необходимое будет дано в III книге [206].

Итак: норма прибавочной стоимости = m: v, в данном случае 90: 90 = 100 %.

Рабочее время, в продолжение которого рабочий воспроизводит стоимость своей рабочей силы, — при капиталистических или других отношениях — есть необходимый труд, а тот труд, который продолжается дальше этого предела и который образует прибавочную стоимость для капиталиста, есть прибавочный труд (стр. 183, 184). Прибавочная стоимость есть застывший прибавочный труд, и различные общественные формации отличаются только формой выжимания прибавочного труда.

Примеры неправильного исчисления прибавочной стоимости, с включением в расчет с, смотри на страницах 185–196 (Сениор).

Сумма необходимого труда и прибавочного труда = рабочему дню.

Необходимое рабочее время дано. Прибавочный труд составляет переменную величину, но в известных границах. Он никогда не может равняться 0, потому что тогда прекратится капиталистическое производство. Он никогда не может достигнуть 24 часов по физическим причинам; кроме того, на максимальные границы всегда оказывают влияние еще моральные причины. Но границы эти очень эластичны. Экономическое требование состоит в том, чтобы рабочий день был не длиннее того предела, при котором рабочий изнашивается только нормально. Но что значит нормально? Здесь получается антиномия, и вопрос может быть решен только силой. Отсюда борьба за нормальный рабочий день между рабочим классом и классом капиталистов (стр. 198–202).

Прибавочный труд в прежние общественные эпохи. До тех пор, пока меновая стоимость не имела более важного значения, чем потребительная стоимость, прибавочный труд был более умеренным, например, у древних; только там, где производилась непосредственно меновая стоимость — золото и серебро, прибавочный труд был ужасным (стр. 203). То же самое в рабовладельческих штатах Америки до массового производства хлопка для вывоза. То же самое в отношении барщинного труда, например в Румынии.

Барщинный труд представляет собой лучший пример для сравнения с капиталистической эксплуатацией, так как там прибавочный труд фиксирован и указан в качестве отдельно доставляемого рабочего времени. Reglement organique[207] в Валахии (стр. 204–206).

Как последний является положительным выражением неутолимой жажды прибавочного труда, так английские Factory acts [фабричные акты. Ред.] являются отрицательным ее выражением.

Factory acts. Закон 1850 г. (стр. 207) устанавливает 10¹/₂ часов труда в день и 7¹/₂ часов по субботам, итого 60 часов в неделю. Прибыль фабрикантов от обхода этого закона (стр. 208–211).

Эксплуатация в отраслях промышленности, нерегламентированных или регламентированных лишь впоследствии: производство кружев (стр. 212), гончарное производство (стр. 213), производство спичек (стр. 214), производство обоев (стр. 214–217), хлебопечение (стр. 217–222), железнодорожные служащие (стр. 223), швеи (стр. 223–225), кузнецы (стр. 226); дневной и ночной труд, система смен: а) металлургическая и металлообрабатывающая промышленность (стр. 227–235).

Эти факты доказывают, что капитал рассматривает рабочего только как рабочую силу, все время которого, насколько это возможно, является рабочим временем, что капиталисту нет никакого дела до продолжительности жизни рабочей силы (стр. 236–238). Но разве это не противоречит даже интересам капиталистов? Как обстоит дело с заменой быстро изнашиваемых рабочих? Организованная торговля рабами в Соединенных Штатах возвела быстрый износ рабов в экономический принцип; такую же роль играет в Европе приток рабочих из сельских округов и т. д. (стр. 239). Poorhouse — supply [Поставка рабочей силы работными домами. Ред.] (стр. 240). Капиталист видит лишь постоянно существующее и готовое к его услугам перенаселение и использует его. Вымирание рабочих его не беспокоит — apres moi le deluge! [После меня хоть потоп! Ред.] Капитал беспощаден по отношению к здоровью и жизни рабочего всюду, где общество не принуждает его к другому отношению, а в условиях свободной конкуренции имманентные законы капиталистического производства действуют в отношении отдельного капиталиста как внешний принудительный закон (стр. 243).

Установление нормального рабочего дня явилось результатом многовековой борьбы между капиталистом и рабочим.

Вначале законы издавались для удлинения рабочего времени, в настоящее же время они издаются для сокращения его (стр. 244). Первый Statute of labourers [рабочий статут. Ред.] (принятый на 23 году царствования Эдуарда III, 1349) был издан под предлогом, будто чума настолько сократила численность населения, что каждый должен работать больше. Поэтому закон устанавливал максимум заработной платы и пределы рабочего дня. В. 1496 г. при Генрихе VII рабочий день земледельческих рабочих и всех ремесленников (artificers) летом, с марта до сентября, должен был продолжаться с 5 часов утра до 7–8 часов вечера с перерывами на 1 час, 1¹/2 часа и ¹/₂ часа = 3 часам, зимой — с 5 часов утра до наступления темноты. Этот статут никогда не соблюдался строго. Еще в XVIII столетии капитал не имел в своем распоряжении всего недельного труда рабочих (за исключением земледельческих рабочих). См. полемику того времени (стр. 248–251). Только с появлением крупной промышленности капитал добился этого; более того, крупная промышленность разрушила все границы и стала самым беззастенчивым образом эксплуатировать рабочих. Как только пролетариат осознал себя, он начал оказывать сопротивление. Пять законов о труде с 1802 по 1833 г. существовали только на бумаге, так как не было инспекторов. Только закон 1833 г. устанавливает в четырех отраслях текстильной промышленности нормальный рабочий день: с 5 ч. 30 м. утра до 8 ч. 30 м. вечера, в продолжение которых young persons [подростки. Ред.] от 13 до 18 лет должны работать только 12 часов с перерывом в 1¹/₂ часа, дети от 9 до 13 лет — только 8 часов, а ночной труд детей и подростков запрещается (стр. 253–255).

Relaissystem [Система смен. Ред.] и злоупотребления ею в целях обхода закона (стр. 256). Наконец, закон 1844 г. приравнивает женщин всех возрастов к подросткам, ограничивает труд детей 6¹/₂ часами и обуздывает систему смен. Но зато теперь стал допускаться труд детей с 8 лет. Наконец, в 1847 г. проведен билль о десятичасовом рабочем дне для женщин и подростков (стр. 259). Попытки капиталистов бороться с ним (стр. 260–268). Недостатки в законе 1847 г. послужили поводом для компромиссного закона 1850 г. (стр. 269), который устанавливал рабочий день женщин и подростков — 5 дней в неделю по 10¹/₂ часов и 1 день в 7¹/₂ часов = 60 часам в неделю, причем работа должна была производиться между 6 часами утра и 6 часами вечера. В остальном закон 1847 г. для детского труда остался в силе. Исключение составляла шелковая промышленность (стр. 270). В 1853 г. рабочее время детей также было ограничено временем между 6 час. утра и 6 час. вечера (стр. 272).

Printworks-Act [Акт о ситцепечатных фабриках. Ред.] 1845 г. почти ничего не ограничивает. Дети и женщины могут работать 16 часов!

Для белильных и красильных заведений закон был издан в 1860 г., для кружевных фабрик — в 1861 г., для гончарной и многих других отраслей — в 1863 г. (в этом же году были изданы особые законы для белильных заведений на открытом воздухе и для пекарен) (стр. 274).

Таким образом, крупная промышленность впервые создает потребность в ограничении рабочего времени, но затем оказывается, что тот же чрезмерный труд проник постепенно во все другие отрасли (стр. 277).

Далее история показывает, что особенно с введением женского и детского труда отдельный «свободный» рабочий беззащитен перед капиталистом, терпит поражение и что это ведет к развертыванию классовой борьбы между рабочими и капиталистами (стр. 278).

Во Франции только в 1848 г. введен закон о 12-часовой рабочем дне для рабочих всех возрастов и во всех отраслях труда. (См., однако, стр. 253, примечание по поводу французского закона 1841 г. о детском труде, который лишь в 1853 г. был действительно проведен в жизнь, и то только в департаменте Нор.) В Бельгии полная «свобода труда». В Америке движение за восьмичасовой рабочий день (стр. 279).

Итак, рабочий выходит из процесса производства совершенно другим, чем он вступил в него. Трудовой договор для него не был актом свободного агента производства. Время, на которое он волен продавать свою рабочую силу, является временем, на которое он вынужден ее продавать, и только посредством массового сопротивления рабочие завоевывают государственный закон, препятствующий им самим по добровольному контракту с капиталом продавать на смерть и рабство себя и свое потомство. На место пышного каталога неотчуждаемых прав человека выступает скромная Magna Charta [Великая Хартия. Ред.] фабричного закона (стр. 280, 281).

Вместе с нормой прибавочной стоимости дана также и масса ее. Если дневная стоимость одной рабочей силы составляет 3 шилл., а норма прибавочной стоимости = 100 %, то дневная масса ее = 3 шилл. для одного рабочего.

I. Так как переменный капитал есть денежное выражение стоимости всей одновременно применяемой капиталистом рабочей силы, то масса произведенной ею прибавочной стоимости = переменному капиталу, помноженному на норму прибавочной стоимости. Оба фактора могут изменяться, и вследствие этого возникают различные комбинации. Масса прибавочной стоимости может расти даже при уменьшении переменного капитала, если повышается ее норма, следовательно, удлиняется рабочий день (стр. 282).

II. Это повышение нормы прибавочной стоимости имеет свои абсолютные границы в том, что рабочий день никогда не может быть удлинен до полных 24 часов и что общая стоимость дневного продукта одного рабочего, следовательно, никогда не может быть равна стоимости 24 часов труда. Чтобы получить такую же массу прибавочной стоимости, переменный капитал, следовательно, только в этих пределах может быть заменен более высокой степенью эксплуатации труда. Это важно для объяснения различных явлений, вытекающих из противоречивой тенденции капитала: 1) сокращать переменный капитал и число занятых рабочих и 2) все же производить возможно большую массу прибавочной стоимости (стр. 283, 284).

III. Производимые различными капиталами массы стоимости и прибавочной стоимости, при данной стоимости и одинаковой степени эксплуатации рабочей силы, прямо пропорциональны величинам переменных составных частей этих капиталов (стр. 285), Кажется, будто это противоречит всем фактам.

В данном обществе и при данном рабочем дне прибавочная стоимость может быть увеличена лишь путем увеличения числа рабочих, т. е. населения, при данном же числе рабочих — лишь путем удлинения рабочего дня. Но это, однако, имеет силу только для абсолютной прибавочной стоимости.

Теперь оказывается, что не всякая сумма денег может быть превращена в капитал, что существует минимум: издержки производства одной рабочей силы и необходимых средств труда. Чтобы иметь возможность самому жить как рабочий, капиталист должен был бы при 50-процентной норме прибавочной стоимости иметь двух рабочих, причем в этом случае он еще ничего бы не сберегал. Даже при восьми рабочих он всего лишь мелкий хозяйчик. Поэтому в средние века насильственно препятствовали превращению мастеров-ремесленников в капиталистов путем ограничения числа подмастерьев, которых разрешалось держать одному мастеру. Минимум богатства, который требуется для образования действительного капиталиста, различен в различные периоды и в различных отраслях (стр. 288).

Капитал развился в командование над трудом, и он следит за тем, чтобы рабочий работал старательно и интенсивно. Далее, он принуждает рабочих затрачивать больше труда, чем необходимо для их содержания. В отношении выкачивания прибавочной стоимости он превосходит все прежние системы производства, основанные на непосредственно принудительном труде.

Капитал перенял труд вместе с определенными техническими условиями, и вначале он их не изменяет. Поэтому, если рассматривать процесс производства как процесс труда, то рабочий относится к средствам производства не как к капиталу, а как к средствам его собственной целесообразной деятельности, Но совсем другое дело, если рассматривать процесс производства как процесс увеличения стоимости. Средства производства становятся средствами впитывания чужого труда. Теперь уже не рабочий употребляет средства производства, а средства производства употребляют рабочего (стр. 289). Не он потребляет их…, а они потребляют его как фермент их собственного жизненного процесса, а жизненный процесс капитала заключается лишь в его движении как самовозрастающей стоимости… Простое превращение денег в средства производства превращает последние в юридический титул и принудительный титул на чужой труд и прибавочный труд.

При данном рабочем дне прибавочный труд может быть увеличен лишь путем уменьшения необходимого труда, уменьшение же последнего, — отвлекаясь от понижения заработной платы ниже стоимости, — может быть достигнуто только путем понижения стоимости рабочей силы, следовательно, путем понижения цен необходимых жизненных средств (стр. 291–293). А это в свою очередь может быть достигнуто лишь путем повышения производительной силы труда, путем переворота в самом способе производства.

Прибавочная стоимость, производимая путем удлинения рабочего дня, есть абсолютная прибавочная стоимость, прибавочная же стоимость, производимая путем сокращения необходимого рабочего времени, есть относительная прибавочная стоимость (стр. 295).

Чтобы понизилась стоимость рабочей силы, повышение производительности труда должно захватить те отрасли промышленности, продукты которых определяют стоимость рабочей силы, — отрасли, производящие обычные жизненные средства и их заменители, а также сырье для них и т. д. Доказывается, как конкуренция приводит к тому, что повышение производительной силы проявляется в низких товарных ценах (стр. 296–299).

Стоимость товара обратно пропорциональна производительной силе труда. Это относится и к стоимости рабочей силы, так как она определяется ценой товаров. Напротив, относительная прибавочная стоимость прямо пропорциональна производительной силе труда (стр. 299).

Капиталиста интересует не абсолютная стоимость товара, а лишь заключающаяся в нем прибавочная стоимость. Реализация прибавочной стоимости включает в себя и возмещение авансированной стоимости. Но так как, согласно сказанному (стр. 299), тот же самый процесс повышения производительной силы труда понижает стоимость товара и увеличивает содержащуюся в нем прибавочную стоимость, то этим объясняется, почему капиталист, заботящийся только о производстве меновой стоимости, все время старается понизить меновую стоимость своих товаров (ср. Кенэ, стр. 300).

Таким образом, при капиталистическом производстве экономия на труде, достигаемая благодаря развитию производительной силы, отнюдь не имеет целью сокращение рабочего дня. Он даже может быть удлинен. Поэтому у экономистов такого пошиба, как Мак-Куллох, Юр, Сениор и tutti quanti [им подобных. Ред.], вы на одной странице читаете, что рабочий должен быть благодарен капиталу за развитие производительных сил, а на следующей странице, — что рабочий должен доказать эту свою благодарность, работая впредь 15 часов вместо 10. Это развитие производительных сил имеет целью лишь сокращение необходимого труда и удлинение труда в пользу капиталиста (стр. 301).

Как мы видели (стр. 288), для капиталистического производства необходим такой индивидуальный капитал, который достаточен для того, чтобы одновременно занять значительное число рабочих; только лицо, применяющее чужой труд, но само совершенно не занимающееся им, становится подлинным капиталистом. Действие большого числа рабочих в одно и то же время, на одном и том же поле труда для производства одного и того же вида товара, под командой одного и того же капиталиста составляет исторически и логически исходный пункт капиталистического производства (стр. 302).

Итак, вначале — лишь количественная разница по сравнению с прежним положением, когда меньшее число рабочих было занято одним работодателем. Но уже с этим связано изменение. Одна многочисленность рабочих является гарантией того, что лицо, применяющее труд, действительно получает средний труд, чего не бывает у мелкого хозяина, который тем не менее должен оплачивать среднюю стоимость рабочей силы. При мелком производстве эта разница уничтожается в целом для общества, но не для отдельного мелкого хозяина. Следовательно, закон возрастания стоимости вообще реализуется для отдельного производителя полностью лишь в том случае, когда последний производит как капиталист, применяет одновременно многих рабочих, т. е. уже с самого начала приводит в движение средний общественный труд (стр. 303–304).

Но далее: экономия средств производства, достигаемая уже благодаря одному тому, что производство ведется в крупном масштабе и уменьшается доля постоянного капитала, переносимая на единицу продукта, есть экономия, которая возникает лишь благодаря их совместному потреблению в процессе труда многих лиц. Таким образом, средства труда приобретают общественный характер даже раньше, чем его приобретает сам процесс труда (до сих пор предполагается только сосуществование однородных процессов) (стр. 305).

Здесь экономию средств производства следует рассматривать лишь постольку, поскольку она удешевляет товары и тем самым понижает стоимость рабочей силы. Вопрос о том, как экономия средств производства изменяет отношение прибавочной стоимости ко всему авансированному капиталу (с + v), будет рассмотрен лишь в книге III[208]. Этот разрыв вполне соответствует духу капиталистического производства. Так как в капиталистическом производстве условия труда противостоят рабочему как нечто самостоятельное, то и экономия на них представляется особой операцией, которая ничуть не касается рабочего и, следовательно, обособлена от методов, с помощью которых повышается производительность потребляемой капиталом рабочей силы.

Та форма труда, при которой много лиц планомерно работают рядом и вместе друг с другом в одном и том же процессе производства или в связанных между собой процессах производства, называется кооперацией (стр. 306). (Concours des forces [Соединение сил. Ред.]. Дестют де Траси.)

Механическая сумма сил отдельных рабочих существенно отличается от той механической силы, которая развивается, когда много рук участвует одновременно в выполнении одной и той же нераздельной операции (поднятие тяжести и т. п.). Кооперация непосредственно создает производительную силу, которая по самой своей сущности есть массовая сила.

Далее, при большинстве производительных работ уже самый общественный контакт вызывает соревнование, которое повышает индивидуальную производительность отдельного рабочего, так что 12 человек в течение одного совместного рабочего дня в 144 часа произведут гораздо больше продукта, чем 12 рабочих в 12 отдельных дней или один рабочий в течение следующих подряд 12 дней труда (стр. 307).

Хотя многие одновременно совершают одну и ту же или однородную работу, тем не менее индивидуальный труд каждого отдельного рабочего сам может представлять различные фазы процесса труда (цепь людей, передающих друг другу какой-нибудь предмет), причем кооперация опять-таки сберегает труд. То же самое происходит, если постройка начинается одновременно с разных сторон. Комбинированный или совокупный рабочий имеет глаза и руки и спереди и сзади, является в известной мере вездесущим (стр. 308).

При сложных процессах труда кооперация дает возможность распределять отдельные процессы, совершать их одновременно и тем самым сокращать рабочее время, необходимое для производства целого продукта (стр. 308).

Во многих отраслях производства бывают критические моменты, когда требуется много рабочих (во время жатвы, при ловле сельдей и т. д.). Здесь помогает только кооперация (стр. 309).

С одной стороны, кооперация расширяет поле производства и поэтому необходима для работ, при которых имеет место большая пространственная непрерывность поля труда (осушка болот, постройка дорог, плотин и т. п.). С другой стороны, она сокращает поле производства путем концентрации рабочих в одном месте и тем самым сокращает издержки (стр. 310).

Во всех этих формах кооперация есть специфическая производительная сила комбинированного рабочего дня, общественная производительная сила труда. Последняя возникает из самой кооперации. В планомерном сотрудничестве с другими рабочий преодолевает индивидуальные границы и развивает свои родовые потенции.

Но наемные рабочие могут совместно работать лишь в том случае, если один и тот же капиталист применяет их одновременно, оплачивает их и снабжает средствами труда. Масштаб кооперации зависит, следовательно, от величины капитала, которым обладает капиталист. То условие, что для превращения собственника в капиталиста необходимо наличие капитала определенной величины, теперь становится материальным условием превращения многих разрозненных и независимых индивидуальных видов труда в один комбинированный общественный процесс труда.

Точно так же и командование капитала над трудом, которое прежде было только формальным следствием отношения между капиталистом и рабочим, теперь становится необходимым условием самого процесса труда; именно капиталист представляет комбинирование в процессе труда. В кооперации управление процессом труда становится функцией капитала и как таковое приобретает специфические характерные черты (стр. 312).

В соответствии с целью капиталистического производства (возможно большее самовозрастание капитала) это управление есть в то же время функция возможно большей эксплуатации общественного процесса труда и обусловлено поэтому неизбежным антагонизмом между эксплуататорами и эксплуатируемыми. Далее — контроль над правильным применением средств труда. Наконец, взаимосвязь функций отдельных рабочих находится вне самих рабочих, в капитале, так что их собственное единство противостоит им как авторитет капиталиста, как чужая воля. Таким образом, капиталистическое управление двойственно (1. общественный процесс труда для производства продукта, 2. процесс возрастания капитала) и по своей форме деспотично. Этот деспотизм развивает теперь свои своеобразные формы: капиталист, только что сам освободившийся от труда, передает теперь функции надзора организованной клике офицеров и унтер-офицеров, которые сами являются наемными рабочими капитала. Эти издержки по надзору экономисты причисляют — при рабстве к faux frais [непроизводительным издержкам. Ред.], при капиталистическом же производстве они прямо-таки отождествляют управление, поскольку оно обусловливается эксплуатацией, с функцией управления, поскольку она вытекает из самой природы общественного процесса труда (стр. 313, 314).

Высшая власть в промышленности становится атрибутом капитала, подобно тому как в феодальную эпоху высшая власть в военном деле и в суде была атрибутом земельной собственности (стр. 314).

Капиталист покупает 100 отдельных рабочих сил и получает таким образом комбинированную рабочую силу 100 рабочих. Но он не оплачивает комбинированной рабочей силы 100 рабочих. С вступлением рабочих в комбинированный процесс труда рабочие уже перестали принадлежать самим себе, они делаются принадлежностью капитала. Таким образом, общественная производительная сила труда выступает как имманентная производительная сила капитала (стр. 315).

Примеры кооперации у древних египтян и т. д. (стр. 316).

Первобытная кооперация на начальных ступенях культуры у охотничьих народов, кочевников или в индийских общинах покоится: 1) на общей собственности на условия производства, 2) на естественно выросшей тесной связи отдельного индивида с племенем и с первобытной общиной. Спорадическая кооперация в древности, в средние века и в современных колониях покоится на прямом господстве и насилии, чаще всего на рабстве. Капиталистическая же кооперация, наоборот, предполагает существование свободного наемного рабочего. Исторически она выступает как прямая противоположность крестьянскому хозяйству и независимому ремесленному производству (в цеховой форме или нет), и притом как свойственная капиталистическому процессу производства и отличающая его историческая форма. Она составляет первое изменение, которое испытывает процесс труда вследствие подчинения его капиталу. Таким образом, здесь сразу 1) капиталистический способ производства является исторической необходимостью для превращения процесса труда в общественный процесс, и 2) эта общественная форма процесса труда есть применяемый капиталом способ более выгодно эксплуатировать этот процесс посредством повышения его производительной силы (стр. 317).

В своей простой форме, которую мы до сих пор рассматривали, кооперация совпадает с производством в крупном масштабе, но она не образует никакой прочной, характерной формы особой эпохи капиталистического производства; эта форма кооперации и теперь еще существует там, где капитал оперирует в крупном масштабе, а разделение труда и машины не играют еще значительной роли. Таким образом, хотя кооперация является основной формой капиталистического производства, ее простая форма как таковая или как особенная форма выступает наряду с ее более развитыми формами (стр. 318).

Мануфактура, классическая форма кооперации, основанной на разделении труда, господствует приблизительно с 1550 до 1770 года. Она возникает:

1) Или путем соединения различных ремесел, каждое из которых выполняет частичную операцию (например, производство карет), причем очень скоро соответствующий отдельный ремесленник теряет способность заниматься всем своим ремеслом в целом, зато совершенствуется в выполнении частичной операции. Следовательно, при этом весь процесс сводится к разделению совокупной операции на ее отдельные части (стр. 318, 319).

2) Или же многие ремесленники, выполняющие одну и ту же или однородную работу, объединяются на одной и той же фабрике, и отдельные операции производятся не последовательно одним рабочим, а разделяются и выполняются одновременно различными рабочими (иголки и т. д.). Продукт теперь уже не произведение одного ремесленника, а произведение группы ремесленников, каждый из которых исполняет только одну частичную операцию (стр. 319, 320).

В обоих случаях результат мануфактуры: производственный механизм, органами которого являются люди. Производство сохраняет свой ремесленный характер; каждый частичный процесс, через который проходит продукт, выполняется ручным трудом, следовательно, здесь исключается возможность действительно научного расчленения процесса производства. Именно вследствие ремесленного характера труда каждый отдельный рабочий в полной мере прикован к одной частичной функции (стр. 321).

Таким путем сберегается труд по сравнению с ремесленником, и это сбережение труда еще более растет вследствие передачи приобретенных навыков следующим поколениям. Этим мануфактурное разделение труда соответствует тенденции прежних обществ: сделать ремесло наследственным; кастовые цехи (стр. 322).

Подразделение орудий вследствие применения их к различным частичным операциям — пятьсот видов молотков в Бирмингеме (стр. 323–324).

Рассматриваемая с точки зрения совокупного механизма, мануфактура имеет две стороны: она — или чисто механическое соединение самостоятельных частичных продуктов (часы), или ряд связанных между собой процессов в одной мастерской (иголки).

В мануфактуре каждая группа рабочих доставляет другой группе необходимое ей сырье. Поэтому основное условие состоит в том, чтобы каждая группа в данное время производила данное количество, следовательно, создается совершенно другая непрерывность, порядок, однообразие и интенсивность труда, чем в собственно кооперации. Здесь, таким образом, становится уже технологическим законом процесса производства то, что труд является общественно необходимым трудом (стр. 329).

Неодинаковость времени, требующегося для выполнения отдельных операций, обусловливает то, что различные группы рабочих имеют различный состав и численность (в словолитне на одного полировщика приходится четыре литейщика и два отбивальщика). Таким образом, мануфактура создает математически определенное отношение для количественного размера отдельных органов совокупного рабочего, и производство может быть расширено только путем принятия на работу такого количества новых рабочих, которое является кратным от совокупной группы. К этому надо прибавить, что обособление известных функций — надзора, перевозки продуктов с одного места на другое и т. д. — становится выгодным лишь по достижении известного уровня производства (стр. 329, 330).

Имеет место также объединение различных мануфактур в одну общую мануфактуру, но и в ней всегда недостает действительного технологического единства, которое появляется лишь с введением машин (стр. 331).

В мануфактуре довольно рано появляются машины, но спорадически, и они играют только побочную роль, например, мельницы, толчеи и т. д. Главной машиной мануфактуры является комбинированный совокупный рабочий, который обладает гораздо более высокой степенью совершенства, чем прежний единичный ремесленный работник, и у которого все несовершенства, часто неизбежно развивающиеся у частичного рабочего, проявляются как достоинства (стр. 333). Мануфактура развивает различия между этими частичными рабочими, квалифицированными и неквалифицированными, и даже создает настоящую иерархию рабочих (стр. 334).

Разделение труда: 1) всеобщее (на земледелие, промышленность, судоходство и т. д.), 2) особенное (на виды и подвиды) и 3) единичное (внутри мастерской). Общественное разделение труда также развивается из различных исходных пунктов: 1) внутри семьи и рода — естественное разделение труда по полу и возрасту, которое расширяется еще насильственным порабощением соседних племен (стр. 335); 2) различные общины в зависимости от своего положения, климата, уровня культуры производят различные продукты, и эти продукты обмениваются там, где общины приходят в соприкосновение между собой (стр. 49). Обмен с чужими общинами является одним из главных средств разрушения естественной связи внутри собственной общины вследствие дальнейшего развития естественного разделения труда (стр. 335).

Таким образом, мануфактурное разделение труда, с одной стороны, предполагает известную степень развития общественного разделения труда, а с другой стороны, оно развивает его дальше — таково территориальное разделение труда (стр. 337, 338).

Однако между общественным и мануфактурным разделением труда всегда имеется то различие, что при первом необходимо производятся товары, между тем как при втором частичный рабочий не производит товаров. Поэтому при последнем существует концентрация и организация, при первом же — раздробленность и беспорядочность конкуренции (стр. 339, 341).

О ранней организации индийских общин (стр. 341, 342). О цехах (стр. 343, 344). В то время как во всех этих случаях существует разделение труда в обществе, мануфактурное разделение труда есть специфическое создание капиталистического способа производства.

В мануфактуре, как и в кооперации, функционирующее рабочее тело есть форма существования капитала. Вследствие этого производительная сила, возникающая из комбинации различных видов труда, представляется производительной силой капитала. Но в то время как кооперация в целом оставляет без изменения способ труда отдельного рабочего, мануфактура революционизирует его, она уродует рабочего; неспособный производить самостоятельный продукт, он является лишь принадлежностью мастерской капиталиста. Духовные потенции труда исчезают у многих, чтобы у отдельных лиц увеличить свой масштаб. Мануфактурное разделение труда приводит к тому, что духовные потенции процесса труда противостоят рабочим как чужая собственность и господствующая над ними сила. Этот процесс отделения, который начинается уже в кооперации и развивается в мануфактуре, завершается в крупной промышленности, которая отделяет науку, как самостоятельную потенцию производства, от труда и заставляет ее служить капиталу (стр. 346).

Цитаты[209] (стр. 347).

Будучи, с одной стороны, определенной организацией общественного труда, мануфактура, с другой стороны, есть особый метод производства относительной прибавочной стоимости (стр. 350). Именно в этом ее историческое значение.

Препятствия к развитию мануфактуры даже во время ее классического периода: сокращение числа необученных рабочих вследствие роста числа обученных; ограничение применения труда детей и женщин вследствие противодействия со стороны рабочих-мужчин; ссылка на laws of apprenticeship [законы об ученичестве. Ред.] до самого последнего времени, даже там, где это в сущности является излишним; постоянное неподчинение рабочих, так как совокупный рабочий не обладает еще независимым от рабочих остовом; эмиграция рабочих (стр. 353, 354).

К тому же сама мануфактура не была в состоянии произвести переворот во всем общественном производстве или хотя бы только овладеть им. Ее собственный узкий технический базис вступил в противоречие с ею же самой созданными потребностями производства. Появилась потребность в машинах, и мануфактура научилась их изготовлять (стр. 355).

а) Машины как таковые

В то время как в мануфактуре исходным пунктом переворота в способе производства была рабочая сила, здесь им является средство труда.

Всякое развитое машинное устройство состоит из: 1) машины-двигателя, 2) передаточного механизма и 3) машины-орудия (стр. 357). Промышленная революция XVIII века начинается с машины-орудия. Характерным для нее является то, что орудие, в более или менее измененной форме, переходит от человека к машине, которая, функционируя, приводит орудие в движение. Будет ли при этом движущей силой человек или сила природы, пока безразлично. Специфическое различие состоит в том, что человек может применять только свои собственные органы, машина же в известных границах может применять столько орудий, сколько потребуется (самопрялка — 1 веретено, дженни [прядильная машина. Ред.] — 12–18 веретен). Поскольку в самопрялке промышленная революция захватывает не педаль, не силу, а веретено — вначале человек еще повсюду исполняет одновременно и функцию движущей силы и функцию надзора. Напротив, революция в машине-орудии сперва вызвала потребность в совершенствовании паровой машины, а затем и выполнила это (стр. 359–360 и далее стр. 361–362).

В крупной промышленности применяются двоякого рода машины: или 1) кооперация однородных машин (механический ткацкий станок, машины для изготовления конвертов, которые исполняют работу целого ряда частичных рабочих путем комбинирования различных орудий) — здесь уже имеется технологическое единство благодаря передаточному механизму и двигателю, или 2) система машин, комбинация различных частичных рабочих машин (прядение). Последняя находит свою естественную основу в мануфактурном разделении труда. Но здесь имеется существенное различие. В мануфактуре каждый частичный процесс необходимо было приспособлять к рабочему; здесь же в этом уже нет надобности: процесс труда объективно может быть разделен на свои составные части, и проблема выполнения каждого частичного процесса при помощи машин решается наукой или основанным на ней практическим опытом. Здесь количественное отношение отдельных групп рабочих повторяется в виде отношения отдельных групп машин (стр. 363–366).

В обоих случаях фабрика образует большой автомат (который, впрочем, только в последнее время усовершенствовался в этом направлении), и это — ее адекватная форма (стр. 367). Самой совершенной его формой является автомат, производящий машины, автомат, который уничтожил ремесленную и мануфактурную основу крупной промышленности и тем самым впервые придал законченную форму машинному производству (стр. 369, 372).

Связь между переворотами в отдельных отраслях вплоть до средств сообщения (стр. 371).

В мануфактуре комбинирование рабочих имеет субъективный характер, здесь же мы имеем объективный механический производственный организм, который рабочий находит в готовом виде и который может функционировать лишь при совместном труде; кооперативный характер процесса труда является теперь технической необходимостью (стр. 372).

Производительные силы, возникающие из кооперации и разделения труда, ничего не стоят капиталу; силы природы, пар, вода также ничего не стоят ему. То же самое можно сказать о силах, открытых наукой. Но эти силы могут быть использованы лишь при помощи соответствующего аппарата, который может быть создан только при больших затратах; точно так же рабочие машины стоят гораздо больше, чем прежние инструменты. Но эти машины имеют гораздо большую продолжительность жизни и гораздо большую сферу производства, чем инструменты, и поэтому отдают продукту пропорционально гораздо меньшую часть стоимости, чем инструмент, и поэтому безвозмездная служба, которую выполняет машина (и которая не появляется вновь в стоимости продукта), гораздо больше, чем та, которую выполняет инструмент (стр. 374, 375–376).

Удешевление продукта вследствие концентрации производства в крупной промышленности гораздо больше, чем в мануфактуре (стр. 375).

Цены готовых товаров показывают, насколько машины удешевили производство, и что та часть стоимости, которая перенесена средствами труда, относительно увеличивается, но абсолютно уменьшается. Производительность машины измеряется той степенью, в которой она заменяет человеческую рабочую силу. Примеры (стр. 377–379).

Предположим, что паровой плуг замещает 150 рабочих, годовая заработная плата которых составляет 3000 фунтов стерлингов; в таком случае эта годовая заработная плата представляет не весь затраченный ими труд, а лишь необходимый труд; но они, кроме того, доставляют еще прибавочный труд. Если же паровой плуг стоит 3000 ф. ст., то это есть денежное выражение всего содержащегося в нем труда; и следовательно, если даже машина и стоит столько же, сколько замещаемая ею рабочая сила, то воплощенный в ней человеческий труд всегда гораздо меньше того труда, который она замещает (стр. 380).

Как средство удешевления производства машина должна стоить меньше труда, чем она замещает. Но для капитала ее стоимость должна быть меньше стоимости замещаемой ею рабочей силы. Поэтому в Америке могут оказаться выгодными такие машины, которые не выгодны в Англии (например, машины для разбивания камня). Поэтому вследствие определенных законодательных ограничений могут вдруг войти в употребление машины, которые до тех пор были не выгодны для капитала (стр. 380–381).

b) Присвоение рабочей силы при помощи машин

Так как машины сами содержат силу, приводящую их в движение, то стоимость мускульной силы падает. Женский и детский труд, быстрое увеличение числа наемных рабочих путем вовлечения не работавших до сих пор по найму членов семьи. Тем самым стоимость рабочей силы мужчины делится на рабочую силу всей семьи, следовательно, она обесценивается. Для существования одной семьи теперь четверо должны доставлять капиталу не только труд, но и прибавочный труд, между тем как прежде это делал один человек. Таким образом, с самого начала вместе с увеличением материала эксплуатации увеличивается и степень эксплуатации (стр. 383).

Прежде продажа и покупка рабочей силы была отношением свободных лиц, теперь покупаются малолетние и несовершеннолетние; рабочий продает теперь жену и детей, становится работорговцем (примеры на стр. 384–385).

Физическое калечение. Смертность детей-рабочих (стр. 386); то же при промышленном ведении земледелия, (Gang system [Система артелей. Ред.]) (стр. 387).

Моральное калечение (стр. 388). Статьи фабричного закона об обучении и сопротивление фабрикантов (стр. 390).

Привлечение женщин и детей к работе на фабрике ломает, наконец, сопротивление рабочего-мужчины деспотии капитала (стр. 391).

Если машина сокращает рабочее время, необходимое для производства какого-либо предмета, то в руках капитала она становится самым могущественным средством удлинения рабочего дня далеко за его нормальные пределы. Она, с одной стороны, создает новые условия, помогающие капиталу осуществлять это, с другой стороны, создает новые мотивы для этого.

Машина способна к вечному движению и ограничена только слабостью и ограниченностью человеческой, вспомогательной рабочей силы. Машина, которая при 20 часах труда изнашивается в течение 7¹/₂ лет, поглощает для капиталиста ровно столько же прибавочного труда, сколько машина, которая при 10 часах труда изнашивается в 15 лет, но в первом случае это происходит в течение половины этого времени (стр. 393).

Риск морального износа машины — by superseding [посредством замены. Ред.] — при этом уменьшается (стр. 394).

Кроме того, всасывается большее количество труда без увеличения затрат на здания и машины; следовательно, с удлинением рабочего дня не только возрастает прибавочная стоимость, но и относительно уменьшаются вложения, необходимые для ее получения. Это тем важнее, чем больше преобладает основная часть капитала, что имеет место в крупной промышленности (стр. 395).

В первый период появления машины, когда она носит монопольный характер, прибыли огромны, и поэтому появляется жажда еще большего, безмерного удлинения рабочего дня. Когда машина получает всеобщее распространение, эта монопольная прибыль исчезает и обнаруживает свое действие закон, согласно которому прибавочная стоимость возникает не из труда, замененного машиной, а из труда, применяемого ею, следовательно, из переменного капитала; но этот последний при машинном производстве необходимым образом уменьшается вследствие больших вложений. Таким образом, в капиталистическом применении машин заключается имманентное противоречие: при данной величине капитала машина увеличивает один фактор прибавочной стоимости, ее норму, тем, что уменьшает другой фактор — число рабочих. Как только стоимость товара, произведенного машиной, становится регулирующей общественной стоимостью этого товара, так выступает это противоречие и побуждает вновь к удлинению рабочего дня (стр. 397).

Но в то же время машина, оставляя без работы рабочих, вытесняя их, а также вовлекая в производство женщин и детей, производит избыточное рабочее население, которое вынуждено повиноваться законам, диктуемым капиталом. Поэтому она опрокидывает всякие моральные и физические границы рабочего дня; отсюда тот парадокс, что могущественнейшее средство для сокращения рабочего времени становится самым верным средством превращения всей жизни рабочего и его семьи в рабочее время, которым располагает капитал для увеличения своей стоимости (стр. 398).

Мы уже видели, как здесь появляется общественная реакция в виде установления нормального рабочего дня и как теперь на этой основе развивается интенсификация труда (стр. 399).

Вначале вместе с увеличением скорости машины одновременно увеличивается интенсивность труда и удлиняется рабочий день. Но скоро достигается такой пункт, где интенсификация труда и удлинение рабочего дня взаимно исключают друг друга. Иначе обстоит дело при ограничении рабочего времени. Интенсивность может теперь расти; в продолжение 10 часов может быть доставлено такое же количество труда, какое прежде доставлялось в 12 часов и более, и теперь более интенсивный рабочий день учитывается как возведенный в степень рабочий день, и труд измеряется не только продолжительностью времени, но и его интенсивностью (стр. 400). Таким путем за 5 часов необходимого и 5 часов прибавочного труда может быть, следовательно, получена такая же самая прибавочная стоимость, какая получается в случае меньшей интенсивности за 6 часов необходимого и 6 часов прибавочного труда (стр. 400).

Каким образом труд интенсифицируется? В мануфактуре, как показано (примечание 159), например в гончарном производстве и других, уже одного сокращения рабочего дня достаточно, чтобы в огромной мере повысить производительность. При машинном труде это казалось гораздо более сомнительным. Но доказательство — Р. Гарднер (стр. 401–402).

Как только сокращение рабочего дня вводится законом, машина становится средством выжимания из рабочего более интенсивного труда либо путем увеличения скорости, либо путем сокращения числа рабочих по отношению к числу машин. Примеры (стр. 403–407). Одновременно с этим происходит обогащение и расширение фабрик. Доказательства (стр. 407–409).

с) Фабрика в целом в ее классическом виде

На фабрике целесообразное использование орудий обеспечивает машина; следовательно, качественные различия труда, которые были развиты в мануфактуре, здесь устраняются, труд здесь все более и более нивелируется, различия между рабочими остаются самое большее по возрасту и полу. Разделение труда здесь сводится к распределению рабочих между специфическими машинами. Здесь существует только разделение между основными рабочими, которые заняты действительно у станка, и feeders [подручными. Ред.] (это верно только по отношению к сельфактору, в меньшей степени к тонкопрядильной машине, еще меньше к механическому ткацкому станку); сюда надо добавить еще надсмотрщиков, инженеров, складских работников, механиков, столяров и т. п. — категории лиц, лишь внешним образом примыкающих к фабрике (стр. 411–412).

Необходимость приспособления рабочего к непрерывному движению автомата требует выучки с детства, но отнюдь не требует, как в мануфактуре, чтобы рабочий на всю жизнь был прикреплен к одной частичной функции. Может происходить смена лиц при одной и той же машине (система смен); ввиду легкости обучения рабочие могут перебрасываться с одного вида машин на другой. Работа подручных или весьма проста, или все более и более выполняется машиной. Тем не менее, мануфактурное разделение труда сначала продолжает влачить свое существование по традиции, а затем в свою очередь становится еще большим средством эксплуатации рабочей силы капиталом. Рабочий на всю жизнь становится частью частичной машины (стр. 413).

Всякому капиталистическому производству, поскольку оно есть не только процесс труда, но и процесс возрастания капитала, обще то обстоятельство, что не рабочий применяет условие труда, а, наоборот, условие труда применяет рабочего; но только при машинном производстве это извращенное отношение приобретает технологическую осязательную реальность. Вследствие своего превращения в автомат средство труда во время самого процесса труда противостоит рабочему как капитал, как мертвый труд, который подчиняет себе живую рабочую силу и высасывает ее. То же самое относится к интеллектуальным силам процесса производства, посредством которых капитал господствует над трудом… Частичное искусство отдельного машинного рабочего, подвергшегося опустошению, исчезает, как ничтожная и не имеющая никакого значения деталь перед наукой, перед колоссальными силами природы и перед общественным массовым трудом, воплощенными в системе машин (стр. 414, 415).

Казарменная дисциплина фабрики, фабричный кодекс (стр. 416).

Физические условия работы на фабрике (стр. 417, 418).

с') или d) Борьба рабочих против фабричной системы и машин

Эта борьба, начинающаяся с того времени, когда устанавливаются капиталистические отношения, здесь выступает прежде всего в виде восстания против машин как материальной основы капиталистического способа производства. Ленточный станок (стр. 419). Луддиты[210] (стр. 420). Только позднее рабочие начинают отличать материальные средства производства от общественной формы их использования.

В мануфактуре усовершенствованное разделение труда является скорее средством, дающим возможность заменить рабочих (стр. 421). (Экскурс в область земледелия. Вытеснение, стр. 422.) При машинном же производстве рабочий фактически вытесняется, машина конкурирует непосредственно с ним. Ручные ткачи (стр. 423). То же самое относится к Индии (стр. 424). Это действие является беспрерывным, так как машина захватывает все новые сферы производства. Таким образом, тот характер самостоятельности и отчужденности, который капиталистическое производство придает орудиям труда по отношению к рабочему, с появлением машин развивается в полную противоположность. Поэтому теперь впервые возмущение рабочих направляется против орудий труда (стр. 424).

Подробно о вытеснении рабочих машинами (стр. 425, 426). Машина, вытесняя рабочих, становится средством подавления сопротивления рабочих капиталу (стр. 427, 428).

Либеральная политическая экономия утверждает, что машины, вытесняющие рабочих, в то же самое время высвобождают капитал, который опять может дать занятие этим рабочим, Но происходит обратное: каждое введение машин связывает капитал, уменьшает его переменную часть, увеличивает его постоянную часть и может, следовательно, только ограничить способность капитала давать занятие рабочим. На самом деле — и это признают также и упомянутые апологеты — здесь освобождается не капитал в необходимой форме, а жизненные средства вытесненных рабочих, здесь рабочий освобождается от жизненных средств, что на языке апологетов означает, что машина освобождает жизненные средства для рабочего (стр. 429–430).

Подробнее об этом (очень хорошо для «Fortnightly» [См. настоящий том, стр. 299–322. Ред.]) (стр. 431–432). Антагонизмов, которые неотделимы от капиталистического применения машин, не существует для апологета, потому что они происходят не от самих машин, а от их капиталистического применения (стр. 432).

Машины прямо и косвенно расширяют производство и таким образом делают возможным увеличение числа рабочих: горнорабочих, рабов в производящих хлопок штатах и т. д. Напротив, в результате создания шерстяных фабрик шотландские и ирландские крестьяне были вытеснены овцами (стр. 433, 434).

Машинное производство гораздо больше, чем мануфактурное, усиливает общественное разделение труда (стр. 435).

с") или е) Машина и прибавочная стоимость

Ближайшим результатом введения машин является увеличение прибавочной стоимости и вместе с тем той массы продукта, в которой она воплощена и часть которой идет на потребление класса капиталистов и его присных, — следовательно, увеличение числа капиталистов; новая потребность в роскоши и новые средства ее удовлетворения. Возрастает производство предметов роскоши. Развиваются также средства сообщения (поглощающие, однако, незначительное количество рабочей силы в развитых странах; доказательства на стр. 436); наконец, растет также класс прислуги, современных домашних рабов, материал для которых доставляет замещение рабочих машиной (стр. 437). Статистика.

Экономические противоречия (стр. 437).

Возможность абсолютного роста труда в какой-либо отрасли производства вследствие введения машин, разновидности этого процесса (стр. 439–440).

Огромная эластичность, способность к внезапному скачкообразному расширению крупной промышленности на высокой ступени развития (стр. 441). Воздействие на страны, производящие сырье. Эмиграция вследствие вытеснения рабочих. Международное разделение труда между промышленными п земледельческими странами. Периодичность кризисов и процветания (стр. 442). Переброска рабочих в разных направлениях в процессе этого расширения (стр. 444).

Исторические данные об этом развитии (стр. 445–449).

То же о вытеснении кооперации и мануфактуры (и промежуточных ступеней, стр. 450–451) машинами, а также об изменениях в отраслях промышленности, которые ведутся не фабричным способом, но в духе крупной промышленности. Работа на дому как внешнее отделение фабрики (стр. 452). В домашней промышленности и современной мануфактуре эксплуатация еще более бесстыдна, чем на самих фабриках (стр. 453). Примеры. Лондонские типографии (стр. 453). Переплетные. Сортировка тряпья (стр. 454). Обжиг кирпича (стр. 455). Современная мануфактура вообще (стр. 456). Работа на дому: плетение кружев (стр. 457–459). Плетение из соломы (стр. 460). Превращение в фабричное предприятие, когда эксплуатация достигла крайнего предела; переворот в швейной промышленности благодаря введению швейной машины (стр. 462–466). Ускорение этого перехода вследствие распространения на эти производства действия принудительных фабричных законов, уничтожающих господствовавшую до сих пор рутину, базировавшуюся на неограниченной эксплуатации (стр. 466). Примеры: гончарное производство (стр. 467). Производство спичек (стр. 468). Далее, действие фабричных законов на нерегулярную работу как вследствие вынужденного бездействия рабочих, так и вследствие сезонности и обычаев (стр. 470). Чрезмерный труд наряду с вынужденным, вследствие сезонности, бездельем в домашней промышленности и мануфактуре (стр. 471).

Статьи фабричных законов относительно охраны здоровья (стр. 473). Статьи об обучении (стр. 476).

Увольнение рабочих — только потому, что они достигли известного возраста, а также вследствие того, что они выросли и не подходят больше для данной работы, не могут больше существовать на детский заработок и вместе с тем не обучились никакой другой работе (стр. 477).

Уничтожение mysteries [таинств. Ред.] и традиционной косности мануфактуры и ремесла крупной промышленностью, которая превращает процесс производства в сознательное применение сил природы. Только крупная промышленность в отличие от всех прежних форм является поэтому революционной (стр. 479). Но как капиталистическая форма она сохраняет для рабочего окостенелое разделение труда, а так как она повседневно преобразует базис этого разделения труда, то это гибельно отражается на рабочем. С другой стороны, именно здесь, в этой необходимой перемене деятельности одного и того же рабочего, кроется требование максимальной многосторонности развития рабочего и возможности социальной революции (стр. 480, 481).

Необходимость распространения действия фабричного законодательства и на все нефабричные отрасли производства (стр. 482 и сл.). Закон 1867 г. (стр. 485). Рудники (примечание, стр. 486 и сл.).

Концентрирующее влияние фабричных законов, всеобщее распространение фабричного производства и тем самым классической формы капиталистического производства, обострение присущих ему противоречий, созревание элементов ниспровержения старого и элементов образования нового общества (стр. 488–493).

Земледелие. Здесь вытеснение рабочих машинами принимает еще более острый характер. Замена крестьянина наемным рабочим. Уничтожение сельской домашней мануфактуры. Обострение противоречий между городом и деревней. Сельские рабочие разъединены и слабы, в то время как городские рабочие концентрируются, поэтому плата земледельческих рабочих самая низкая. Вместе с тем хищническое использование земли — венец капиталистического способа производства, подрыв источника всякого богатства: земли и рабочего (стр. 493–496)[Далее в рукописи дано название следующей главы: «Глава пятая. Дальнейшие исследования о производстве прибавочной стоимости» и на этом рукопись обрывается. Ред.].

Примечания:

2

Маркс цитирует речь канцлера казначейства Гладстона в палате общин 7 апреля 1864 г. по газетному отчету.

20

Редакция газеты «Beobachter» ограничилась опубликованием этого сопроводительного письма Маркса и собственных «комментариев» по поводу приложенного к письму заявления Маркса.

«Der Beobachter» («Обозреватель») — немецкая ежедневная газета, под данным названием издавалась в Штутгарте с 1833 года; в 60-х годах XIX в. — орган мелкобуржуазной демократии, выходивший с подзаголовком «Ein Volksblatt aus Schwaben» («Швабский народный листок»).

21

Письмо Маркса редактору газеты «Beobachter» является продолжением полемики, связанной с разоблачением бонапартистского агента К. Фогта. Мелкобуржуазный демократ К. Блинд был автором анонимной листовки «Предостережение», направленной против Фогта и перепечатанной в июне 1859 г. в газетах «Das Volk» («Народ») и «Allgemeine Zeitung» («Всеобщая газета»). Однако, не желая открыто выступать против Фогта, Блинд отрицал свое авторство. Трусливую позицию Блинда Маркс разоблачил в своем памфлете «Господин Фогт».

Опубликованная в «Beobachter» № 268, 17 ноября 1864 г. анонимная корреспонденция из Брадфорда, автором которой являлся тот же К. Блинд, заставила Маркса еще раз заклеймить его как лжеца и разоблачить хвастливую болтовню Блинда о его мнимом влиянии в Соединенных Штатах Америки. В своем письме Маркс, по просьбе друга Лассаля Софьи Гацфельдт, выступил также против нападок Блинда на Лассаля. Сообщая о плане своего выступления против Блинда, Маркс писал Энгельсу 25 ноября 1864 года: «Так как Лассаль мертв и сам не может больше вредить, то необходимо, — конечно, в пределах возможности, то есть так, чтобы самих себя не компрометировать, — защищать его против этих мелкобуржуазных каналий». В письме к Гацфельдт от 22 декабря 1864 г. Маркс писал: «Я сделал это заявление по Вашему желанию, причем мне было трудно средактировать его, так как с политической тактикой Лассаля я не был согласен».

Предвидя, что редакция газеты «Beobachter» может не напечатать письмо, Маркс послал его текст Гацфельдт для опубликования в других немецких газетах; Гацфельдт поместила его в газете «Nordstern».

«Nordstern» («Северная звезда») — немецкая еженедельная газета; издавалась в Гамбурге в 1860–1866 годах; с 1863 г. — лассальянского направления.

204

«Конспект первого тома «Капитала» К. Маркса», составленный Ф. Энгельсом в течение 1868 г., дошел до нас в виде рукописи, охватывающей лишь первые две трети книги, включая раздел «Машины и крупная промышленность». Впервые «Конспект» был опубликован на русском языке в «Архиве К. Маркса и Ф. Энгельса», книга IV, 1929, а на языке оригинала в 1933 г. отдельным изданием, подготовленным Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

205

После выхода в свет первого издания I тома «Капитала» Маркс значительно переработал и дополнил отдельные разделы книги, внеся изменения и в ее структуру. В результате вместо шести глав и приложения к главе первой во втором и последующих немецких изданиях имеется семь отделов, объединяющих 25 глав (см. настоящее издание, т. 23).

В данной работе в круглых скобках Энгельс указывает страницы первого немецкого издания I тома «Капитала» (1867 год).

206

Речь идет о будущем III томе «Капитала», который в основном был написан уже в 1864–1865 годах.

207

Reglement organique (Органический регламент) — первая конституция Дунайских княжеств (Молдавии и Валахии), введенная в 1831 г. П. Д. Киселевым, главой русской администрации в этих княжествах, которые были оккупированы русскими войсками по условиям Адрианопольского мирного договора 1829 г., завершившего русско-турецкую войну 1828–1829 годов. Согласно Органическому регламенту, законодательная власть в каждом княжестве предоставлялась собранию, избираемому крупными землевладельцами, а исполнительная власть — господарям, пожизненно избираемым представителями землевладельцев, духовенства и городов. Регламент закрепил господствующее положение крупного боярства и высшего духовенства, сохранив прежние феодальные порядки, в том числе и барщину. Крестьяне ответили на такую «конституцию» рядом восстаний. В то же время Органический регламент предусматривал буржуазные преобразования: упразднение внутренних таможенных барьеров, свободу торговли, отделение суда от администрации и др.

208

Этот вопрос рассмотрен Марксом в главе пятой III тома «Капитала», озаглавленной «Экономия в применении постоянного капитала».

209

Имеются в виду цитаты из работ Адама Фергюсона, Джона Такетта, Адама Смита (см. настоящее издание, т. 23, стр. 374–375).

210

Луддиты — участники движения рабочих в Англии второй половины XVIII — начала XIX в., носившего в силу отсталости и неразвитости классового сознания пролетариата характер бунта против машин (название произошло от имени легендарного рабочего-вязальщика Лудда, который якобы первым разрушил станок в ответ на произвол хозяина). Движение луддитов явилось стихийным выражением протеста трудящихся масс против капиталистической эксплуатации.