К. МАРКС

КОШУТ И ЛУИ-НАПОЛЕОН

Лондон, 5 сентября 1859 г.

Читатели, вероятно, помнят, что около года назад на страницах «Tribune» я сделал интересные разоблачения, касающиеся некоего Бандьи, его миссии в Черкесию и раздоров, возникших из-за этого между венгерской и польской эмиграциями в Константинополе[321]. Изложенные мною в то время факты попали затем в европейскую прессу, тем не менее никто ни разу не сделал попытки оспаривать их точность. Сегодня я намерен привлечь внимание ваших читателей к другой секретной главе современной истории. Я имею в виду связь, существующую между Кошутом и Бонапартом. Нельзя дольше терпеть такое положение, когда одни и те же люди одной рукой получают деньги от убийцы Французской республики, а другой поднимают знамя свободы, когда они одновременно играют роль и мучеников и царедворцев, когда, превратившись в орудие жестокого узурпатора, они все еще выставляют себя уполномоченными угнетенной нации. Я считаю настоящий момент тем более подходящим для обнародования давно известных мне фактов, что Бонапарт и его приспешники, а также Кошут со своими сторонниками в равной мере стараются скрыть эту сделку, которая не может не скомпрометировать одного перед монархами, а другого — перед народами всего мира.

Самые слепые поклонники г-на Кошу та согласятся, что каковы бы ни были другие его достоинства, ему, к сожалению, всегда недоставало одного важного качества — постоянства. В течение всей своей жизни он больше походил на импровизатора, получающего впечатления от аудитории, чем на творческую личность, налагающую на мир печать своих собственных оригинальных идей. Эта неустойчивость мысли не могла не найти отражения в двойственности его поведения. Несколько фактов могут проиллюстрировать правильность этого утверждения. В Кютахье г-н Кошут вошел в близкую liaison {связь. Ред.} с г-ном Давидом Уркартом и, сразу восприняв предрассудки этого романтического шотландца, без колебаний высказался о Мадзини как о русском агенте. Он официально обязался держаться в стороне от Мадзини, едва же он прибыл в Лондон, как образовал триумвират вместе с Мадзини и Ледрю-Ролленом[322]. Бесспорные доказательства этой двойной игры были представлены британской публике в переписке между Л. Кошутом и Давидом Уркартом, напечатанной этим последним джентльменом в лондонской «Free Press»[323]. В первой речи, которую произнес г-н Кошут, сойдя на английский берег, он назвал Пальмерстона своим задушевным другом. Пальмерстон через посредство одного весьма известного члена парламента {Дадли Стюарта. Ред.} сообщил Кошуту о своем желании видеть его в своем доме. Кошут потребовал, чтобы британский премьер-министр принял его в качестве правителя Венгрии, однако это требование было, конечно, с презрением отвергнуто. Со своей стороны г-н Кошут, через посредство г-на Уркарта и других своих знакомых, дал понять британской публике, что он отверг приглашение Пальмерстона по той причине, что, на основании тщательного изучения в Кютахье Синей книги о венгерских делах[324], он удостоверился в том, что Пальмерстон, этот его «задушевный друг», в тайном согласии с петербургским двором предал «дорогую Венгрию». В 1853 г., когда в Милане вспыхнуло подготовленное Мадзини emeute {восстание, мятеж. Ред.}, на стенах домов этого города появилась прокламация, обращенная к венгерским солдатам и призывавшая их стать на сторону итальянских повстанцев; под прокламацией была подпись Лайоша Кошута[325]. Когда emeute потерпело неудачу, г-н Кошут через посредство лондонских газет поспешил объявить эту прокламацию подложной, таким образом публично dementi {уличил во лжи. Ред.} своего друга Мадзини. Вопреки этому утверждению прокламация была подлинной, и Мадзини действовал в согласии с Кошутом.

Действуя согласно сложившемуся убеждению, что сбросить австрийскую тиранию можно только соединенными усилиями Венгрии и Италии, Мадзини в течение некоторого времени пытался заменить Кошута каким-либо более надежным венгерским лидером, но так как его усилия разбились о раздоры в среде венгерской эмиграции, он великодушно простил своего ненадежного союзника и воздержался от разоблачений, которые свели бы на нет престиж Кошута в Англии.

Обращаясь к событиям более близкого прошлого, я могу напомнить читателю, что осенью 1858 г. г-н Кошут совершил турне по Шотландии, во время которого он читал лекции в различных городах и торжественно предостерегал британцев от предательских замыслов Луи Бонапарта. Возьмем, например, следующую выдержку из лекции, прочитанной им в Глазго 20 ноября 1858 года:

«В одной из своих лекций», — заявил г-н Кошут, — «я уже указал на тот яд национальной ненависти, который в настоящее время изготовляет Луи Бонапарт. Я не собираюсь намекать на то, что он замышляет вторжение в вашу страну: несомненно, он желал бы этого, однако, как и лисицу в басне, его не соблазняет кислый виноград. Еще не так давно Бонапарт привел в недоумение всех дипломатов мира, — за исключением, пожалуй, только господ из С.-Петербурга, которым, вероятно, известен весь секрет, — своими гигантскими приготовлениями в Шербуре, на которые тратились последние шиллинги его истощенной казны, приготовлениями, которые он вел с такой поспешностью, словно его существование зависело от выигрыша одной минуты… Шербур по-прежнему является сооружением, направленным только против Англии… Бонапарт замышляет новый конфликт на Востоке в кампании с Россией. Во время этого конфликта он рассчитывает ограничить свободу маневра английского флота, приковав значительную его часть к вашим берегам, и в то же время нанести смертельный удар вашим жизненным интересам на Востоке… Разве Крымская война по своим результатам соответствовала интересам Великобритании и Турции? Валахия и Молдавия получили конституцию, выработанную в канцеляриях тайной дипломатии, этого проклятия нашего века, конституцию, состряпанную Бонапартом при содействии России и Австрии, а все они — уж конечно верные друзья народной свободы! Эта конституция является в действительности не более, не менее, как хартией, пожалованной России на предмет ее хозяйничанья в Дунайских княжествах… Но этого мало! Разве Бонапарт, дорогой союзник, не послал своих офицеров в Черногорию, чтобы обучать диких горцев обращению с винтовкой?.. Его мысль направлена на заключение нового Тильзитского договора, если только подобный договор уже не лежит у него в кармане».

Так осенью 1858 г. Кошут обличал публично Бонапарта, ныне своего дорогого союзника. Более того. В начале 1859 г., когда бонапартовские планы итальянского похода за свободу начали принимать осязательную форму, этот самый Кошут в мадзиниевском «Pensiero ed Azione» в сильных выражениях изобличал голландского плута и предостерегал всех истинных республиканцев — итальянцев, венгров и даже немцев — против таскания каштанов из огня для этого императора-Квазимодо. Словом, в данном случае он, как эхо, повторял точку зрения Мадзини, высказанную этим последним в его манифесте от 16 мая, — точку зрения, которой он остался верен в течение похода Бонапарта и которую снова торжествующе повторил в конце войны в другом манифесте, перепечатанном в «Tribune».

Итак, Кошут в январе 1859 г. не только прекрасно видел обман Бонапарта, но сделал все, что было в его силах, чтобы разоблачить этот обман перед всем миром. Он усиленно подталкивал «либеральную прессу» в том направлении, которое позже изумило агентов Бонапарта как «внезапный взрыв» «антинаполеоновского бешенства» и было осуждено ими как симптом нездоровой «симпатии к Австрии». Однако в промежутке между январем и маем 1859 г. в чувствах и мыслях великого импровизатора произошла какая-то странная революция. Этот человек, который, чтобы предостеречь британцев против кровавых замыслов Бонапарта, совершил лекционное турне по Шотландии осенью 1858 г., в мае 1859 г. предпринял новое турне, читая лекции повсюду, начиная от Мэншен-хауза в Лондоне и кончая Фритред-холлом в Манчестере[326], с целью проповедовать доверие к герою декабря и под лицемерным предлогом поддержки нейтралитета привлечь британцев на сторону августейшего мошенника. Свой собственный нейтралитет он вскоре после этого проявил самым недвусмысленным образом.

Эти воспоминания, число которых я мог бы увеличить сколько угодно, должны возбудить некоторые опасения в головах честных почитателей Кошута — людей, которые не являются слепыми поклонниками громкого имени и не связаны корыстными интересами с демократическим вельможей. Во всяком случае они не станут отрицать, что факты, которые я теперь собираюсь сообщить, отнюдь не представляются несовместимыми с прошлым этого человека, слывущего за героя свободы. В Париже было три венгерских лидера, которые ухаживали за знаменитым Плон-Плоном, иначе prince rouge {красным принцем. Ред.}, тем отпрыском бонапартовской фамилии, на долю которого выпала роль кокетничать с революцией точно так же, как его более важный кузен заигрывает с «религией, порядком и собственностью». Эти три человека были: полковник Киш, граф Телеки и генерал Клапка. Плон-Плон, заметим en passant {мимоходом. Ред.}, был Гелио-габалом по своей нравственности, Иваном III по своей личной трусости и настоящим Бонапартом по своей лживости, однако при всем том он был, как говорят французы, homme d'esprit {человеком тонкого ума. Ред.}. Эти три господина убедили Плон-Плона, который, вероятно, отнюдь не был захвачен врасплох, вступить с Кошутом в переговоры, вызвать его в Париж и даже обещать представить экс-правителя Венгрии коварному правителю из Тюильри.

В соответствии с этим г-н Кошут, получив английский паспорт, в котором он именовался г-ном Брауном, в начале мая направился из Лондона в Париж. В Париже он прежде всего имел продолжительную беседу с Плон-Плоном, которому изложил свои взгляды в связи с планом поднять восстание в Венгрии, высадив 40000 французов на побережье Фиуме, которых должен был поддержать корпус мадьярских эмигрантов, а также в связи с вопросом, который для его патриотической души казался самым важным, — вопросом об образовании, хотя бы для видимости, временного правительства во главе с г-ном Кошутом. Вечером 3 мая Плон-Плон в своем собственном экипаже привез г-на Кошута в Тюильри, чтобы представить его герою декабря. В течение этого свидания с Луи Бонапартом г-н Кошут на этот раз воздержался от использования своего большого ораторского таланта и предоставил Плон-Плону говорить от его имени. Позже он выразил принцу свое восхищение почти буквальной точностью, с которой тот изложил его взгляды.

Внимательно выслушав сообщение своего кузена, Луи Бонапарт заявил, что имеется одно большое препятствие для принятия им проектов г-на Кошута, а именно: республиканские принципы последнего и его республиканские связи. Тут-то и произошло в самой торжественной форме отречение Кошута от республиканских убеждений. Кошут заявил, что он не является и не являлся республиканцем и что только политическая необходимость и необычайное стечение обстоятельств заставили его на время присоединиться к республиканской части европейской эмиграции. При этом, в доказательство своего антиреспубликанизма, Кошут от имени своей страны предложил венгерскую корону принцу Плон-Плону. Правда, корона, которой он таким образом распорядился, еще не была свободной, и в то же время у него отнюдь не было полномочий пускать ее в торги, однако все, кто внимательно наблюдал за деятельностью Кошута в чужих странах, должно быть, заметили, что он давно взял за правило говорить о «дорогой Венгрии» приблизительно в том же тоне, в каком землевладелец-дворянин говорит о своем имении.

Что касается отречения г-на Кошута от республиканских убеждений, то я считаю, что оно было искренним. Цивильный лист в 300000 флоринов, который он потребовал в Пеште для поддержания внешнего блеска своей исполнительной власти, передача своей собственной сестре патроната над больничными учреждениями, принадлежавшего раньше австрийской эрцгерцогине, попытка назвать своим именем некоторые полки, желание окружить себя чем-то вроде камарильи, упрямство, с которым он, очутившись на чужбине, цеплялся за титул правителя, хотя он отказался от него в момент, когда венгерская революция терпела катастрофу, усвоенные им замашки скорее претендента, нежели изгнанника, — все это говорит о тенденциях, противоположных республиканским. Как бы то ни было, я решительно утверждаю, что Лайош Кошут отрекся от республиканских убеждений пред французским узурпатором и в присутствии героя декабря предложил венгерскую корону Плон-Плону, этому бонапартистскому Сарданапалу. Некоторые весьма вольные сплетни о факте его свидания с Бонапартом в Тюильри, быть может, послужили причиной возникновения заведомо ложного слуха, будто бы Кошут выдал тайные планы своих бывших республиканских единомышленников. Никто не просил его раскрывать их предполагаемые тайны, да он и не поддался бы такому гнусному предложению. После того, как ему удалось полностью разрушить опасения Луи-Наполеона относительно своих республиканских тенденций, и после того, как он обязался действовать в интересах династии Бонапартов, была заключена сделка, в силу которой 3 миллиона франков были переданы в распоряжение г-на Кошута. В этом соглашении нет ничего странного, ибо для того, чтобы по-военному организовать венгерскую эмиграцию, требовались деньги, и почему бы г-ну Кошуту было не взять субсидию от своего нового союзника, так же как все деспотические державы Европы получали субсидии от Англии в течение всей антиякобинской войны? Однако я не могу умолчать о том, что из 3 миллионов, предоставленных таким образом в его распоряжение, г-н Кошут сразу присвоил для своих личных нужд довольно кругленькую сумму в 75000 франков, причем, помимо этого, выговорил себе, в случае, если итальянская война не приведет к вторжению в Венгрию, получение пенсии в течение года. Раньше чем Кошут покинул Тюильри, было условлено, что он будет противодействовать проавстрийским тенденциям, в которых подозревали правительство Дерби, открыв в Англии кампанию в пользу нейтралитета. Общеизвестно, как добровольная поддержка вигов и манчестерской школы[327] позволила ему по возвращении в коварный Альбион успешно выполнить эту предварительную часть его обязательств.

С 1851 г. большая часть венгерских изгнанников, сколько-нибудь видных и имеющих политический вес, отошла от г-на Кошута; но ввиду перспективы вторжения в Венгрию с помощью французских войск, ввиду весьма убедительно действующей движущей силы в 3 миллиона франков, — а ведь мир, как некогда сказал настоящий Наполеон во время одного из своих припадков цинизма, управляется требованиями «le petit ventre» {«желудка». Ред.}, — вся венгерская эмиграция Европы, за несколькими достойными уважения исключениями, повалила под бонапартистские знамена, поднятые Лайошем Кошутом. Нельзя отрицать, что сделки, заключенные Кошутом с эмигрантами, имели некоторый «декабрьский» привкус подкупа, так как для того, чтобы большая часть французских денег досталась его новоиспеченным приверженцам, Кошут стал производить их в высшие военные чины. Так, например, лейтенанты производились в майоры. Прежде всего каждый из них получал на путевые расходы в Пьемонт, затем богатый мундир (стоимость форменной одежды майора доходила до 150 ф. ст.) и жалованье за шесть месяцев вперед, с обещанием уплаты годичного жалованья после заключения мира. Так называемый главнокомандующий получил оклад в 10000 франков, генералы по 6000 каждый, бригадиры по 5000, подполковники по 4000, майоры по 3000 франков и т. д.

Вот имена наиболее значительных лиц, присоединившихся к Кошуту и прикарманивших бонапартовские деньги: генералы Клапка, Перцель, Феттер, Чец; полковники Сабо, Эмерик и Этьенн, Киш, граф А. Телеки, граф Бетлен, Меднянский, Ихас и несколько подполковников и майоров. Среди штатских лиц можно упомянуть графа Л. Телеки, Пуки, Пульского, Ираньи, Людвига, Шимони, Хеншльмана, Вереша и других; фактически здесь были все венгерские эмигранты, жившие в Англии и на континенте, за небольшим исключением — Ш. Вуковича (в Лондоне или Эксминстере), Ронай (в Лондоне, венгерский ученый) и Б. Семере (в Париже, бывший председатель совета министров Венгрии).

Было бы неверно думать, что все эти люди действовали под влиянием корыстных мотивов. Большинство, вероятно, состоит просто из обманутых, патриотически настроенных солдат, у которых нельзя предположить наличия отчетливых политических принципов или проницательности, делающей их способными проникнуть в дипломатические хитросплетения. Некоторые из них, подобно генералу Перцелю, немедленно отстранились, как только события пролили свет на бонапартистский обман. Однако сам Лайош Кошут, который еще в январе 1859 г. в статьях в мадзиниевском «Pensiero ed Azione» показал, что он превосходно разбирается в бонапартовских махинациях, никоим образом не может быть оправдан подобно этим солдатам.

Написано К. Марксом 5 сентября 1859 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5748, 24 сентября 1859 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Примечания:

3

«Rheinische Zeitung fur Politik, Handel und Gewerbe» («Рейнская газета по вопросам политики, торговли и промышленности») — ежедневная газета, выходила в Кёльне с 1 января 1842 по 31 марта 1843 года. Газета была основана представителями рейнской буржуазии, оппозиционно настроенной по отношению к прусскому абсолютизму. К сотрудничеству в газете были привлечены и некоторые младогегельянцы. С апреля 1842 г. К. Маркс стал сотрудником «Rheinische Zeitung», а с октября того же года — одним из ее редакторов. В «Rheinische Zeitung» был опубликован также ряд статей Ф. Энгельса. При редакторстве Маркса газета стала принимать все более определенный революционно-демократический характер. Правительство ввело для «Rheinische Zeitung» особенно строгую цензуру, а затем закрыло ее.

32

Маркс цитирует произведение Ангьеры (Петра Мученика) «De Orbe Novo» («О новом мире») по книге: W. Н. Prescott. «History of the Conquest of Mexico, with a Preliminary View of the Ancient Mexican Civilisation, and the Life of the Conqueror Hernando Cortez». Vol. I, London. 1850, p. 123 (У. Х. Прескотт. «История завоевания Мексики, с предпосланным ей обзором древней мексиканской цивилизации, а также жизнеописание завоевателя Эрнана Кортеса». Т. I, Лондон, 1850, стр. 123).

321

Речь идет о разоблачениях, сделанных К. Марксом в статьях «Любопытная страничка истории» и «Еще одна странная глава современной истории» (см. настоящее издание, т. 12, стр. 490–496 и 572–578).

322

Имеется в виду участие Кошута в созданном в июне 1850 г. в Лондоне по инициативе Мадзини Центральном комитете европейской демократии. Комитет представлял собой организацию, объединявшую буржуазных и мелкобуржуазных эмигрантов из разных стран. Крайне неоднородная как по своему составу, так и по идейным позициям, организация просуществовала недолго; из-за обострившихся отношений между итальянскими и французскими эмигрантами-демократами Центральный комитет европейской демократии уже к марту 1852 г. фактически распался.

323

Переписка между Кошутом и Уркартом была опубликована в газете «The Free Press» № 16,12 мая 1858 года.

«The Free Press» («Свободная пресса») — английская буржуазная газета, оппозиционная правительству Пальмерстона; издавалась Уркартом и его сторонниками в Лондоне с 1855 по 1865 год; в газете было опубликовано несколько работ Маркса.

324

«Correspondence relative to the Affairs of Hungary. 1847–1849. Presented to both Houses of Parliament by Command of Her Majesty. August 15, 1850». London («Корреспонденция, касающаяся венгерских событий. 1847–1849 годы. Представлена обеим палатам парламента по распоряжению ее величества 15 августа 1850». Лондон).

325

Имеется в виду восстание, поднятое в Милане 6 февраля 1853 г. сторонниками итальянского революционера Мадзини и поддержанное венгерскими революционными эмигрантами. Целью повстанцев, большинство которых состояло из итальянских рабочих-патриотов, было свержение австрийского господства в Италии. Однако восстание, организованное на основе заговорщической тактики и без учета реальной обстановки, быстро потерпело поражение. Оценка этого восстания дана Марксом в ряде его статей (см. настоящее издание, т. 8, стр. 544–545, 550–553, 569–570, 572–573).

326

Мэншен-хауз — здание в Лондоне, резиденция лорд-мэра.

Фритред-холл — зал в Манчестере, место собраний фритредеров.

327

Манчестерская школа — направление в английской экономической мысли, отражавшее интересы промышленной буржуазии. Сторонники этого направления, фритредеры, отстаивали свободу торговли и невмешательство государства в экономическую жизнь. Центр агитации фритредеров находился в Манчестере, где во главе этого движения стали два текстильных фабриканта — Кобден и Брайт, организовавшие в 1838 г. Лигу против хлебных законов. В 40—50-х годах фритредеры составляли особую политическую группировку, вошедшую впоследствии в либеральную партию Англии.