Ф. ЭНГЕЛЬС

ЕВРОПЕЙСКАЯ ВОЙНА

Система ведения войны, которую западные державы применяли в борьбе против России, потерпела полный провал. Кампанию нынешнего года, если такая кампания состоится, нельзя будет вести по тому плану, которого придерживались до сих пор. Сосредоточить все силы Франции, Англии, Турции и Сардинии против одного пункта в Крыму, против пункта, овладеть которым можно было бы попутно, действуя окольным путем; бороться за этот пункт целых одиннадцать месяцев и в результате овладеть только половиной его; настолько пренебречь всеми другими возможностями нанести противнику решающие удары, что Россия смогла захватить Карс, компенсировав тем самым потерю Южной стороны Севастополя, — так можно было вести одну-две кампании в войне, в которой самые уязвимые места воюющих сторон были защищены нейтралитетом Центральной Европы. Но дальше так дело не пойдет. Заседавший только что в Париже военный совет служит наилучшим доказательством того, что теперь мы будем иметь нечто вроде войны всерьез, если только война вообще будет продолжаться[302].

Война, как она велась до сих пор, означала официальные враждебные действия, смягчаемые необычайной вежливостью. Мы имеем здесь в виду не вежливость, которая необходима во взаимоотношениях, когда выбрасываются парламентерские флаги, а ту вежливость, которую проявляют в отношении неприятеля сами военные советы воюющих сторон. Возникновение войны объясняется просчетом со стороны императора Николая. Он никак не ожидал, что Франция и Англия объединятся, чтобы противодействовать его замыслам в отношении

Турции; он рассчитывал на небольшую спокойную войну только с султаном, на войну, которая могла бы вторично привести его войска под стены Константинополя[303], поднять на ноги европейскую дипломатию, когда уже будет поздно, и, наконец, дать возможность его собственным дипломатам добиться, как обычно, на конференциях и конгрессах вдвое больше того, что его войска могли бы завоевать с помощью оружия. К несчастью, неожиданно и против своей воли Россия и западные державы, сами того не замечая, оказались втянутыми в связи с этим в войну; пришлось воевать, хотя никто из них этого не хотел. Между тем у каждой из сторон имелся в перспективе такой способ ведения войны, который, по ее расчетам, должен был удержать другую сторону от применения крайних средств. Ожидали, что война будет войной за принципы, что она будет носить более или менее революционный характер и что в ней примут участие Германия и зависящие от нее страны — Венгрия, Польша, Италия. Ultima ratio [Крайнее средство, последний довод. Ред.] Запада состояло в развязывании борьбы угнетенных национальностей — Венгрии, Польши, Италии, а также в известной мере — борьбы в самой Германии. Ultima ratio России заключалось в апелляции к панславизму, в осуществлении мечтаний, которые лелеялись в течение последних пятидесяти лет энтузиастами из среды славянского населения Европы.

Но ни русское правительство, ни правительство Луи Бонапарта (не говоря уже о Пальмерстоне) не хотели прибегать к подобным средствам без крайней нужды, и в результате война велась на основе взаимной снисходительности и учтивости, едва ли обычных для взаимоотношений между легитимными монархами старых династий, и уже конечно необычных между такими выскочками и узурпаторами, как Романовы, представители Ганноверской династии и псевдо-Бонапарты. Балтийское побережье России едва было задето войной; никаких попыток прочно обосноваться на нем предпринято не было. Там, как и на Белом море, частное имущество подвергалось гораздо большей опасности, чем государственное; особенно на финском побережье, где, как казалось, единственной целью английской эскадры было примирение финнов с русским господством. Подобным же образом действовали союзники и на Черном море. Отправленные туда союзные войска явились словно для того, чтобы заставить турок желать русского вторжения; только к такому заключению и можно прийти на основании поведения союзников с 1854 г. вплоть до сегодняшнего дня. Самый безобидный период пребывания союзников в Турции приходится на время их стоянки в Варне, когда, не будучи в состоянии сделать что-нибудь полезное, они, по крайней мере, не причиняли серьезного вреда никому, кроме самих себя. Наконец, они отправились в Крым. Там они ухитрились вести войну так, что русское правительство имело все основания быть ими очень довольным. Недавно герцог Кембриджский роздал множество медалей французским солдатам, вернувшимся из Крыма; но никакие медали, кресты, большие кресты, звезды и ленты. пожалованные русским правительством, не могли бы выразить ту признательность, которую оно должно питать к руководителям кампании 1854–1855 годов. В самом деле, к тому времени, когда русский гарнизон оставил Южную сторону Севастополя, союзники потеряли 250000 человек убитыми и ранеными и израсходовали миллионы денежных средств. Русские, всякий раз терпевшие поражение в открытом бою, побивали своих врагов решимостью, энергией и искусством своего начальника инженерной службы [Тотлебена. Ред.]. Если Инкерман был несмываемым позором для русских, то возведение русскими редутов на Сапун-горе и Мамелоне, под самым носом у противника, явилось несмываемым позором для англичан и французов. К тому же ясно, что Севастополь не истощил силы России в такой мере, как силы союзников, ибо он не помешал русским взять Карс.

Падение Карса является, действительно, самым позорным событием для союзников. Располагая огромными военными силами на море, имея с июня 1855 г. армию, численно превосходящую действующую армию русских, они ни разу не совершили нападения на наиболее слабые пункты России — на ее закавказские владения. Больше того, они позволили русским организовать в этом районе самостоятельную операционную базу, нечто вроде наместничества, способного держаться некоторое время при нападении превосходящих сил, даже если коммуникации с самой Россией окажутся прерванными. Но не удовлетворившись этим и не учтя горького опыта систематических поражений, которые несла турецкая армия в Азии в 1853–1854 гг., они помешали армии Омер-паши исправить положение в Азии, так как держали ее в Крыму, причем и в Крыму разрешали ей лишь рубить дрова и таскать воду для своих войск. Таким образом, с того момента, когда на всем побережье от Керченского пролива до Батума были полностью ликвидированы опорные пункты русских, следовательно, после того, как была занята линия, на которой можно было найти десять-пятнадцать пунктов в качестве операционных баз для любых действий против Кавказа или Закавказья — этого, как мы часто указывали, самого слабого места России — ничего не предпринималось, пока не оказалось, что Карс в тяжелом положении, а эрзерумская армия не способна что-нибудь сделать. Тогда Омер-паше была разрешена его злополучная экспедиция в Мингрелию, — но было уже поздно исправлять положение.

Упорство, с которым союзники сосредоточивали все военные усилия на полуострове, размерами не больше Лонг-Айленда, бесспорно помогло им обойти все неприятные вопросы. На сцене не появились ни национальности, ни панславизм, ни трудности с Центральной Европой, ни необходимость в захвате территорий; не были также достигнуты значительные и решающие результаты, которые могли бы затруднить предстоящие переговоры, так как заставили бы потребовать от одной из сторон согласия на большие жертвы. Однако для непосредственных участников кампании все это далеко не так приятно. Для них, по крайней мере начиная со старшего сержанта и ниже, война была суровой действительностью, неумолимым фактом. Никогда еще, с тех пор как существуют войны, столь блестящая храбрость не расточалась ради таких несоразмерных ей результатов, как в эту крымскую кампанию. Никогда еще такое количество превосходных солдат не приносилось в жертву и за такой короткий срок для достижения столь сомнительных успехов. Ясно, что заставлять армии вновь терпеть подобные страдания невозможно. Нужны более ощутимые результаты, чем пустая «слава». Нельзя продолжать войну, давая лишь два больших сражения и проводя четыре-пять генеральных штурмов в год, и не двигаться при этом с места. Никакая армия этого долго не выдержит. Никакой флот не выдержит третьей кампании столь же безрезультатной, как и две предыдущие, на Балтийском и Черном морях. Если война будет продолжаться, то, как нам говорят, предстоит вторжение в Финляндию, Эстонию, Бессарабию; обещают помощь со стороны шведских войск, а также демонстрации со стороны Австрии. В то же время стало известно, что Россия приняла австрийские предложения как основу для переговоров[304], и хотя это далеко еще не решает вопроса о мире, но все же открывает возможность окончания войны.

Таким образом, возможно, что новой кампании не будет; но если ей суждено быть, то можно предположить, что она будет вестись в более крупных масштабах и более у спешно, чем до сих пор.

Написано Ф. Энгельсом около 18 января 1856 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4616, 4 февраля 1856 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Примечания:

3

Имеется в виду сражение под Балаклавой 25 (13) октября 1854 г., в котором русские войска нанесли серьезный удар англо-турецким частям, особенно английской кавалерии. Подробное описание сражения дано Энгельсом в статье «Сражение под Балаклавой» (см. настоящее издание, т. 10, стр. 550–557).

30

Речь идет о совещании послов Англии, Франции, Пруссии и представителя Австрии, созванном по инициативе австрийского правительства 24 июля 1853 г. в Вене для осуществления посредничества между Россией и Турцией в связи с обострением русско-турецких отношений. Совещание выработало примирительную ноту (так называемая Венская нота), которая предусматривала обязательство султана соблюдать Кючук-Кайнарджийский (1774) и Адрианопольский (1829) договоры и сохранять неприкосновенными права и преимущества православной церкви в Оттоманской империи. Согласно решению совещания, ноту следовало направить сначала царю, а затем, в случае положительного к ней отношения с его стороны, — султану. Николай I одобрил содержание ноты, оставив в то же время за собой право истолковывать ее по своему усмотрению, но турецкий султан обусловил свое одобрение ноты внесением в нее ряда изменений и оговорок, которые царское правительство признало для себя неприемлемыми.

В ноте, подписанной послами Англии, Франции, Австрии и Пруссии в Константинополе 12 декабря 1853 г. и врученной Турции 15 декабря 1853 г., четыре державы предлагали турецкому правительству свое посредничество для восстановления мира между Россией и Турцией, выдвигая в качестве основы переговоров следующие пункты: эвакуация Россией Дунайских княжеств, возобновление действия прежних договоров между Россией и Турцией, гарантия прав христиан в Турции особыми фирманами, изменение системы управления в Оттоманской империи.

302

Речь идет о секретных заседаниях военного совета представителей Англии, Франции и Сардинии с участием дипломатов этих стран, проходивших в Париже под председательством Луи Бонапарта в январе 1856 года. Согласно сообщениям печати, на военном совете обсуждался вопрос о координации действий союзников на случай новой кампании против России.

303

Намек на продвижение передовых частей русской армии летом 1829 г. по направлению к Константинополю во время русско-турецкой войны 1828–1829 годов.

304

Речь идет о пяти пунктах, предъявленных Австрией России от имени союзных держав в середине декабря 1855 г. в качестве условий мирных переговоров. Эти условия представляли собой дальнейшую конкретизацию ранее обсуждавшихся четырех пунктов (см. примечание [6]). Содержание их сводилось к следующему: отмена протектората России над Дунайскими княжествами и замена его протекторатом всех договаривающихся держав, согласие России на изменение границы в Бессарабии — уступка ею территории, прилегающей к Дунаю; свобода судоходства по Дунаю и в его устье; нейтрализация Черного моря, закрытие проливов для военных судов, запрещение России и Турции иметь на Черном море военно-морские арсеналы и военный флот, за исключением установленного количества мелких судов; коллективное покровительство великих держав христианским подданным Турции. Согласно пятому пункту, воюющие державы оставляли за собой право предъявлять России в ходе мирных переговоров новые условия кроме указанных четырех. Пять пунктов, предъявленные в ультимативной форме, были приняты царским правительством и положены в дальнейшем в основу мирных переговоров в Париже.