Ф. ЭНГЕЛЬС

НАСТУПЛЕНИЕ НА СЕВАСТОПОЛЬ

По-видимому, французам и англичанам представляется, наконец, возможность нанести серьезный удар могуществу и авторитету России, и поэтому мы с новым интересом следим за продвижением к Севастополю, последние сообщения о котором помещены в этом же номере газеты. Разумеется, французские и английские газеты всячески распространяются об этом предприятии, и, если им верить, история военного искусства еще никогда не знала ничего более величественного; но тех, кто знаком с фактами, кто наблюдал непонятную медлительность и бессмысленные отговорки в начале этой экспедиции, а также все предшествовавшие ей и сопровождавшие ее обстоятельства, того нельзя обмануть. Пусть конец этого предприятия будет достоин славы, начало его носило скорее позорный характер.

Бросим взгляд на историю деятельности союзных войск в Турции. Сначала эти весьма героические, но также и крайне осторожные воины хотели высадиться в Эносе, по эту сторону Дарданелл, и приблизиться к полуострову лишь тогда, когда выяснится, что это совершенно безопасно. Однако прежде чем они совершили этот геройский подвиг, храбрость их превзошла всякие ожидания и они рискнули высадиться на Галлиполи, у Херсонеса Фракийского. Но это было сделано лишь для того, чтобы в кратчайший срок возвести поперек полуострова оборонительные сооружения и создать для себя таким образом то, что им было более всего необходимо — операционную базу. Турки, между тем, все это время стояли на Дунае лицом к лицу с тем страшным противником, присутствие которого в Валахии и явилось поводом для ученых маневров союзников, и противостояли ему, надо сказать, довольно успешно. Но по мере того, как приходили суда и войска, выяснялось, что Дарданеллы и полуостров не: могут их всех вместить. Таким образом, в ученом проекте, выработанном Лондоном и Парижем, появилась новая прореха. Части войск теперь пришлось подвергнуться опасностям и риску высадки в самом угрожаемом пункте — в Константинополе! Чтобы поправить дело, немедленно началось укрепление этого города. На все это ушло, к счастью, немало времени, и, таким образом, была достигнута главная цель: не выиграть время, а потерять его. Затем-выяснилось, что можно-без большого риска послать дивизию в Варну в качестве гарнизона, так как турки, столь славно защищавшие Варну в 1828 г., наверное сделали с тех пор такие успехи в усвоении европейской дисциплины, что им уже нельзя было доверить защиту такого пункта. Дивизия была соответственно послана в Варну, а за ней последовали еще одна или две. Наконец, когда уже не было никакого предлога держать войска в Босфоре, вся большая союзная армия не торопясь сконцентрировалась в Варне. Это произошло как раз тогда, когда австрийская армия, как грозовая туча, появилась на фланге и в тылу русских, и когда, таким образом, в результате политических комбинаций база союзных операции внезапно была перенесена из Константинополя в Трансильванию и Галицию. Не будь этого, можно с уверенностью сказать, что Болгария так бы никогда и не увидела союзной армии. Подтверждением может служить поведение союзников во время осады Силистрии. Как всем известно, там был поворотный пункт всей кампании; в такой момент, когда обе стороны до крайности напрягли все свои силы, в девяти случаях из десяти ничтожный перевес на одной стороне может решить вопрос в ее пользу. Между тем во время этой решающей осады 20000 английских и 30000 французских солдат — «цвет обеих армий» — стояли на расстоянии лишь нескольких дневных переходов от этой крепости, готовились к борьбе с холерой, благодушно раскуривая свои трубки. И если бы не ужасные опустошения, произведенные этой болезнью в рядах русских, и не горстка арнаутов, окопавшихся и засевших во рву, со всех сторон осыпаемом снарядами, и совершивших чудеса храбрости, Силистрия попала бы в руки неприятеля. Нет другого примера в военной истории, чтобы армия, которая так легко могла бы прийти на помощь своим союзникам, настолько трусливо бросила их на произвол судьбы. Никакой поход на Крым, никакие победы не смоют этого пятна с французских и английских военачальников. Что было бы с британцами под Ватерлоо, если бы старый Блюхер после поражения, которое за два дня до того было нанесено ему у Линьи, проявил не больше добросовестности, чем Раглан и Сент-Арно[284]?

Горстка арнаутов, сражавшихся в окопах Араб-Табиа, оказалась вполне на уровне русских по ловкости, сообразительности и военной доблести. Русские были отброшены за Дунай не какой-нибудь армией, пришедшей на выручку крепости. Их собственная глупость, мужество защитников, болотная лихорадка, пассивное давление австрийцев на Днестре и союзников на Девненске (ибо кто мог предвидеть, что они так поведут себя?) — вот что заставило русских в конце концов снять осаду и отказаться от всей кампании, от Дунайских княжеств и от Добруджи. После такого крупного успеха союзным генералам, разумеется, захотелось использовать его для дальнейших операций, однако в соответствии с требованиями той стратегической системы, которую они до этого момента столь эффективно применяли. Поэтому лорд Кардиган повел британскую кавалерию на Дунай в разведывательный поход, во время которого она не видела русских, потеряла много лошадей и ничего не заработала, кроме болезней и насмешек. А генерал Эспинас, известный главным образом тем, что он изменил Национальному собранию 2 декабря 1851 г.[285], повел свою дивизию в Добруджу, причем весь успех его свелся к тому, что несколько превосходных полков были наполовину уничтожены холерой и занесли заразу в лагерь союзников. Итак, последовавшая затем большая эпидемия холеры в лагере союзников в Варне явилась заслуженной расплатой за их тонкие стратегические комбинации. Солдаты погибали тысячами еще раньше чем увидели в глаза неприятеля; они умирали как мухи в лагере, где спокойно и мирно вели сравнительно роскошную жизнь. Следствием этого был упадок духа, недоверие к командирам и дезорганизация, — не столько у англичан, которые страдали меньше и обладают большей силой сопротивления, сколько у французов, национальный характер которых делает их более восприимчивыми по отношению к таким влияниям, особенно если их военачальники держат их в состоянии бездействия. Но то, что обнаружилось в бунтах, возникших теперь среди французских войск, было естественным результатом ненормальных условий, в которых армия существовала с 1849 года. Буржуазия научила французского солдата, освободившего ее от ужасов революции, считать себя спасителем нации и общества вообще. Лук Бонапарт баловал его, видя в нем ту силу, которая восстановила империю. С солдатом все время обращались так, что он научился приказывать, и забыл, что должен подчиняться. Ему внушили, будто он стоит выше штатских, и вот он скоро возомнил, что он, по меньшей мере, ни в чем не уступает своим начальникам. Не жалели никаких усилий, чтобы превратить его в преторианца, а история всегда учила, что преторианцы — это выродившиеся солдаты. Они начинают с того, что командуют штатскими, затем пытаются диктовать свою волю собственным генералам, и кончают тем, что получают основательную взбучку.

Но посмотрим, что произошло в Варне. Когда целые батальоны начали валиться на раскаленный песок, корчась в муках холеры, старые солдаты стали сравнивать авантюристов, которые ими теперь командуют, со старыми военачальниками, столь успешно проведшими их в свое время через те самые африканские походы, на которые с таким презрением смотрят теперь герои сегодняшней империи времен упадка[286]. Африка более жаркая страна, чем Болгария, и Сахара гораздо менее приятное место, чем даже Добруджа. Но в течение всего периода африканских завоеваний смертность не достигла таких размеров, как во время спокойной стоянки на Девненске или легких рекогносцировочных переходов вокруг Кюстенджи. Кавеньяк, Бедо, Шангарнье, Ламорисьер командовали ими в гораздо более опасной обстановке, но с гораздо меньшими потерями; правда, это было тогда, когда Эспинас и Леруа Сент-Арно еще скрывались во мраке неизвестности, из которого могла их извлечь только политическая подлость. Зуавы, главные представители африканской армии, люди, которые воевали лучше всех и больше всех нюхали пороха, возмутились поэтому, как один человек, и кричали: «A bas les singes! Il nous faut Lamoriciere!» — «Долой обезьян! Дайте нам Ламо-рисьера!». Узнав об этом, его императорское величество Наполеон III, который является главным творцом этой официальной карикатуры на великое прошлое, вероятно, почуял в крике зуавов «начало конца» для себя. В Варне этот крик произвел волшебное действие. Можно сказать, что он явился главной причиной экспедиции в Крым.

После опыта этой летней кампании, или, вернее, экскурсии из Галлиполи в Скутари, из Скутари в Варну, из Варны в Девню, Аладин и обратно, нельзя ожидать, что мы отнесемся серьезно к тем отговоркам, которыми союзное командование объясняет, почему экспедиция, так долго откладывавшаяся, была в заключение предпринята так поспешно. Одного примера достаточно, чтобы показать, чего стоят их доводы. Как утверждалось, отсрочка была вызвана тем, что не прибыла французская осадная артиллерия. Но когда начались холерные бунты и Леруа Сент-Арно увидел, что ему сейчас, без промедления, надо пускать в ход срой главный козырь, он послал в Константинополь за турецкой осадной артиллерией и снаряжением, и все это в кратчайший срок было приведено в готовность и погружено на суда; и если бы за это время не прибыл французский осадный парк, то отплыли бы и без него. Но ведь турецкая осадная артиллерия была наготове уже не один месяц, что доказывает, что все имевшие место задержки были не нужны.

Таким образом, выясняется, что эта широковещательная экспедиция в Крым с шестьюстами пароходов и шестьюдесятью тысячами солдат, тремя осадными парками и бог знает каким количеством полевых орудий является вовсе не хорошо продуманным результатом искусных операций, заблаговременно и научно обоснованных, а лишь поспешным coup de tete [опрометчивым поступком. Ред.], предназначенным спасти Леруа Сент-Арно от расправы со стороны его собственных солдат. Добрый и мягкий старый лорд Раглан тем менее мог дать отпор этому плану, что всякое дальнейшее промедление могло привести и его армию в то же состояние недисциплинированности и отчаяния, которое уже овладело французскими войсками.

Ирония истории, о которой говорит один немецкий писатель [Гегель. Ред.], сказывалась не только в прошлом, она сказывается и в современных событиях, и в данный момент бедный лорд Раглан является ее жертвой. Что касается Леруа Сент-Арно, то его и так никто никогда не рассматривал как главнокомандующего. Он слишком давно был известен как представитель полусвета, как завсегдатай притонов, где встречался, с воровками и аферистами, достойный сообщник человека, которого «долги, но не долг» толкнули на Булонскую экспедицию[287]. Вопреки цензурным запретам парижские сплетники хорошо осведомлены об его личности и прошлом. Дважды разжалованный лейтенант, капитан, ограбивший в качестве казначея полковую кассу в Африке, слишком хорошо известен, и что бы он ни сделал в Крыму, его самым славным подвигом все же навсегда останется успешная экспедиция в лондонский ломбард с одеялами квартирной хозяйки и последовавшее искусное отступление в Париж. Но бедный Раглан, генерал-адъютант герцога Веллингтона, человек, поседевший в теоретических трудах и тонкостях штабного руководства, несомненно, действительно верит в те доводы, которыми объясняет свои действия. И на него со всей тяжестью падает ответственность за то, что вся кампания, разработанная на таком научном уровне, так искусно проведена, что десять тысяч человек, то есть чуть ли не один из семи, умерли раньше, чем увидели неприятеля, и что все эти тщательно продуманные операции привели лишь к поспешной экспедиции в Крым перед самым наступлением неблагоприятного времени года. Поистине, нет ничего более едкого, чем эта «ирония истории».

И все же экспедиция может оказаться успешной. Союзники почти заслужили это, так как ничто не могло бы вызвать большего презрения к тому способу ведения войны, который они до сих пор применяли. Столько шума, столько предварительных шагов, такой избыток учености против врага, который терпит поражение в кампании, предпринятой не для его уничтожения, а для сохранения нападающей армии! Это было бы ужасным приговором, который союзники вынесли бы себе сами. Но они еще не в Севастополе. Они высадились в Евпатории и у Старого форта. Отсюда им нужно пройти до Севастополя — соответственно — пятьдесят и двадцать миль. Их тяжелая артиллерия должна быть выгружена вблизи последнего из указанных мест, чтобы избежать трудностей перевозки по суше; выгрузка, следовательно, еще далеко не закончена. Хотя точные данные о силах русских еще неизвестны, но эти силы достаточно велики, в этом можно не сомневаться, чтобы во многих пунктах в окрестностях Севастополя дать им перевес над силами союзников. Холмистая местность и почти на десять миль врезывающаяся в материк бухта заставят союзников весьма растянуть свои линии, как только они попытаются обложить крепость. Решительному военачальнику будет не трудно прорвать эти линии. Мы, конечно, не знаем, что собой представляют сухопутные оборонительные сооружения крепости; но то, что мы знаем о старом Меншикове, заставляет думать, что он не потерял времени даром.

Отчеты британских газет и избранное союзниками операционное направление позволяют предполагать, что первое нападение будет произведено на форт, стоящий на холме на северной стороне и господствующий над городом. Русские называют его Северная крепость, то есть Северный форт.

Если он построен хоть сколько-нибудь капитально, то сможет сопротивляться долго. Это — большой четырехугольный редут устроенный в соответствии с полигональной системой Монталамбера, или системой капонир; при этой системе фланки защищены низкими казематами, которые расположены в глубине рва у середины каждой стороны четырехугольника и простреливают его вправо и влево. Такие укрепления имеют то преимущество, что не подвергаются непосредственному воздействию неприятельского огня, пока неприятель не подвел свои траншеи к самому краю рва. Расположение такого укрепления в непосредственной близости с главной крепостью позволяет использовать его для наступательных целей в качество опорного пункта и базы для сильных вылазок, и уже самое существование такого укрепления заставит союзников ограничить свои главные операции северным побережьем бухты.

Опыт Бомарсунда научил нас тому, что о русских крепостях нельзя сказать ничего определенного, прежде чем они фактически не подверглись испытанию. Поэтому сейчас нельзя с какой-либо степенью вероятности определить шансы крымской экспедиции на успех. Но одно можно сказать довольно определенно: если операции примут затяжной характер, если наступление зимы вызовет новый взрыв эпидемии, если войска будут тратить силы на необдуманные и неподготовленные нападения, как это было с русскими под Силистрией, то французская и, по всей вероятности, турецкая армии дойдут до такого же состояния разложения, какое первая испытала в Варне, а вторая испытывала неоднократно в Азии. Англичане, наверное, будут держаться дольше, но наступает момент, когда и наиболее дисциплинированные войска не выдерживают. В этом заключается подлинная опасность для союзников, и если, благодаря сопротивлению русских, обстоятельства сложатся именно так, то обратная посадка на суда перед лицом победоносного врага будет очень рискованным делом. Экспедиция может, очень возможно, оказаться успешной, но, с другой стороны, она может обернуться и вторым Валхереном[288].

Написано Ф. Энгельсом 18 сентября 1854 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4209, 14 октября 1854 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Примечания:

2

Маркс имеет в виду политику французского правительства, использовавшего во время походов Наполеона Бонапарта в Италию в 1796–1799 гг. республиканское и национально-освободительное движение итальянского народа против австрийского ига для создания ряда итальянских государств, фактически зависимых от Франции; некоторые итальянские области были непосредственно присоединены к Франции.

28

По Кючук-Кайнарджийскому договору (1774 г.) Россия получила часть северного побережья Черного моря между Южным Бугом и Днепром с крепостью Кинбурн, а также Азов, Керчь и Еникале и добилась признания независимости Крыма. Русским торговым судам предоставлялось право свободного плавания через Босфор и Дарданеллы. По договору султан должен был предоставить ряд привилегий православной церкви, в частности, в статье 14 предусматривалось сооружение православной церкви в Константинополе.

По Адрианопольскому договору (1829 г.) к России переходили устье Дуная с островами и значительная часть восточного побережья Черного моря к югу от устья Кубани. По этому договору Турция обязывалась признать автономию Молдавии и Валахии, предоставив им право самостоятельного избрания господарей. Гарантия этой автономии возлагалась на Россию, что было равносильно установлению протектората царя над княжествами. Правительство Турции обязывалось также признать Грецию самостоятельным государством и узаконить фирманом автономию Сербии.

По Ункяр-Искелесийскому договору (1833 г.) Россия и Турция обязались помогать друг другу в случае войны с каким-либо государством. О секретной статье договора— см. примечание 19.

284

16 июня 1815 г. при Линьи (Бельгия) произошло сражение между армией Наполеона и прусскими войсками, которыми командовал прусский фельдмаршал Блюхер. Несмотря на поражение, понесенное пруссаками, Блюхер сумел уйти со своей армией от преследовавших его войск и присоединился к англо-голландским войскам, которые у Ватерлоо вели ожесточенное сражение с главными силами французской армии. Успех сражения, первоначально клонившийся на сторону французов, был решен появлением прусских войск.

285

В ночь с 1 на 2 декабря 1851 г. одному батальону из полка, которым командовал Эспинас, было поручено нести охрану Национального собрания; Эспинас, подкупленный бонапартистами, 2 декабря занял своими войсками здание, где заседало Собрание, чем способствовал государственному перевороту Луи Бонапарта.

286

В оригинале Lower Empire — употреблявшееся в исторической литературе наименование Византийской империи, а также поздней Римской империи; стало нарицательным для обозначения государства, находящегося в стадии упадка и разложения.

287

Речь идет о попытке Луи Бонапарта совершить 6 августа 1840 г. государственный переворот. Используя некоторое оживление бонапартистских настроений во Франции, он высадился с кучкой заговорщиков в Булони и пытался поднять мятеж среди войск местного гарнизона. Эта попытка окончилась полным провалом. Бонапарт был приговорен к пожизненному тюремному заключению, но в 1846 г. бежал в Англию.

288

Имеется в виду экспедиция английского флота в устье реки Шельды, предпринятая в 1809 г. во время войны пятой коалиции против наполеоновской Франции. Захватив остров Валхерен, англичане не сумели развить военных действий и, потеряв от голода и болезней из 40-тысячного десанта около 10 тысяч человек, были вынуждены эвакуировать остров.