К. МАРКС

ПАРЛАМЕНТСКИЕ ДЕБАТЫ [69]

Лондон, вторник, 21 февраля 1854 г. Военный и военно-морской бюджеты представлены парламенту. Весь личный состав армии предусматривается на будущий год в количестве 112927 человек, что означает увеличение по сравнению с прошлым годом на 10694 человека. Общие затраты на сухопутные войска, для службы внутри страны и вне ее, исключая расходы на содержание в австралийских колониях и расходы, которые взяла на себя Ост-Индская компания, составят в течение финансового года, заканчивающегося 31 марта 1855 г., 3923288 фунтов стерлингов. Общая сумма составляет 4877925 ф. ст., что достаточно для содержания 5719 офицеров, 9956 унтер-офицеров, 126925 солдат. Военно-морской бюджет на год, кончающийся 31 марта 1855 г., составляет для действительной службы 5979866 ф. ст., что показывает увеличение по сравнению с прошлым годом на 1172446 фунтов стерлингов. Расходы на транспортировку войск и артиллерии составляют 225050 ф. ст. — увеличение соответственно на 72100 фунтов стерлингов. Общая сумма ассигнований на год составляет 7447948 фунтов стерлингов. Личный состав будет насчитывать 41000 матросов, 2000 юнг, 15500 солдат морской пехоты — всего, включая 116 человек вспомогательного персонала, 58616 человек.

В прошлую пятницу вечером г-н Лейард заявил, что он намерен привлечь внимание к восточному вопросу, и попросил слова в тот самый момент, когда спикер собирался оставить председательское место, чтобы палата могла перейти к рассмотрению военно-морского бюджета[70]. В начале пятого все хоры были переполнены, а в 5 часов палата была в сборе. Целых два часа убили, к явному огорчению депутатов и публики, на пустые разговоры о мелочах. Любопытство самих же- почтенных депутатов было до такой степени возбуждено, что они отложили обед до 8 часов, чтобы присутствовать при открытии больших дебатов, что является редким случаем в парламентской жизни членов палаты общин.

Г-н Лейард, речь которого то и дело прерывалась аплодисментами, вначале заявил, что правительство поставило депутатов в столь странное положение, что им трудно определить свою позицию. До того, как они приступят к голосованию испрашиваемых кредитов, правительство должно сообщить, каковы его намерения. Однако прежде чем спросить у правительства, что оно собирается делать, оратор хочет знать, что оно уже сделало. Он уже в прошлом году говорил, что если бы правительство взяло тон более достойный нашей страны, оно не было бы втянуто в войну; и теперь, после тщательного ознакомления с изданными в последнее время обьемистыми Синими книгами, у него нет оснований изменить свое мнение. Сопоставляя содержание разных сообщений, поступивших с различных сторон, оратор приходит к заключению, что министерство проглядело самые очевидные факты, не поняло самых несомненных тенденций и поверило заведомо лживым заверениям. Заявив, что синопская трагедия скомпрометировала Англию, и потребовав подробных объяснений, оратор на основании опубликованных документов доказал, что адмиралы союзной эскадры могли предотвратить катастрофу или что ее предотвратили бы сами турки, если бы не трусливые и неопределенные инструкции английского правительства. Из последних заявлений правительства оратор заключил, что оно по-прежнему намерено вести переговоры на основе status quo ante bellum [положения, существовавшего до войны. Ред.]; оратор это осуждает. Он призывает правительство исполнить свой долг, будучи уверенным, что английский народ свой долг выполнит.

Сэр Джемс Грехем со свойственным ему бесстыдством ответил, что депутаты должны либо доверять министрам, либо прогнать их. А «пока что не будем терять зря время на Синие книги».

Правительство, мол, было обмануто Россией, старой и верной союзницей Великобритании, однако «мрачные и злостные подозрения не легко зарождаются в благородных душах». Эта старая лиса, этот «мальчик на побегушках» сэра Роберта Пиля, убийца братьев Бандьера[71], был прямо очарователен, когда говорил о «благородной душе» и о «несклонности к подозрениям».

Затем выступили лорд Джослин и лорд Дадли Стюарт, речи которых на следующий день заполнили газеты, но сделали палату пустой в тот вечер. Следующий оратор — г-н Робак — начал свою речь с оправдания поведения министров, лопавших в щекотливое положение, а закончил заявлением, что пора правительству ясно сказать, что оно намерено делать. Якобы для того, чтобы ответить на этот вопрос, выступил лорд Джон Рассел, который, оправдывая правительство, пересказал историю возникших в последнее время разногласий, но, убедившись, что этим ничего не возьмешь, сделал вид, будто собирается рассказать депутатам, «что правительство намерено делать», хотя самому ему это едва ли было твердо известно. По его словам, правительство заключило нечто вроде неопределенного союза с Францией не путем договора, а в результате обмена нотами. Англия и Франция теперь предлагают и Турции нечто вроде договора, в силу которого Порта не должна добиваться мира без их согласия. Правительство было чрезвычайно обескуражено невероятным вероломством царя. Он (Рассел) отчаялся в возможности сохранить мир. Не исключено, что правительство вступит в войну, поэтому он требует увеличения бюджетных ассигнований на 3000000 ф. ст. по сравнению с прошлым годом. Тайна является условием успеха в войне, поэтому он не может сообщить палате сейчас, что правительство намерено делать в случае войны. Так как заключительная или, вернее, театральная часть его речи была произнесена с большой силой и дышала негодованием по адресу царя «убийцы», она была встречена весьма одобрительно, и палата, охваченная энтузиазмом, уже была готова утвердить бюджет, как вдруг выступил г-н Дизраэли, которому удалось добиться отсрочки прений до вечернего заседания в понедельник.

Дебаты возобновились вчера вечером и закончились лишь в два часа ночи.

Первым выступил г-н Кобден, обещавший строго придерживаться данного конкретного вопроса. Он изо всех сил старался доказать на основании Синих книг то, чего никто не отрицал, а именно, что французское правительство положило начало этому «прискорбному спору» миссией г-на Лавалета по вопросу о святых местах и уступками, вырванными им у Турции[72]. У французского президента, который имел в то время перспективу стать императором, вероятно, появилось желание пажить кое-какой политический капитал, предъявив Турции эти требования от имени христиан-католиков. Поэтому первые шаги России можно объяснить действиями Франции в данном вопросе, Венская нота не была подписана не по вине турецкого правительства, а по вино союзников. Ведь если бы Порте пригрозили выводом флота из Безикской бухты, она немедленно подписала бы. Нам предстоит воевать, говорит Кобден, потому, что мы потребовали от Турции, чтобы она сообщила России нотой о своем отказе предоставить ей то, что мы сами хотели получить для себя, а именно: гарантию лучшего обращения с христианами. Огромное большинство населения Турецкой империи жадно следит за успехами той политики, которую Россия проводит теперь (как, например, в Молдаво-Валахии). На основании тех же Синих книг оратор берется доказать, что обиды и притеснения, испытываемые христианским населением, по могут быть терпимы; при этом он ссылается главным образом на донесения лорда Кларендона, написанные с явной целью услужить царю. В одном из этих донесений лорд Кларендон пишет:

«Порта должна решить, будет ли она и впредь упорствовать в соблюдении ошибочного религиозного принципа ценой утраты симпатий и поддержки своих союзников».

Это дает г-ну Кобдену повод спросить:

«Считает ли палата возможным, чтобы народ, подобный фанатическому мусульманскому населению Турции, отказался от своей религии? Ведь без полного отказа от заповедей корана совершенно невозможно уравнять в правах живущих в Турции христиан с турками».

Мы, с своей стороны, можем спросить г-на Кобдена, возможно ли при ныне существующей англиканской государственной церкви и английских законах уравнение английских рабочих в правах с Кобденами и Брайтами?

Далее г-н Кобден стремился доказать на основании писем лорда Стратфорда де Редклиффа и консульских агентов Англии, что среди христианского населения Турции царит общее недовольство, грозящее вылиться в общее восстание.

Мы снова позволим себе в связи с этим спросить г-на Кобдена, не царит ли среди всех народов Европы общее недовольство своими правительствами и своими правящими классами и не грозит ли это недовольство вылиться скоро в общую революцию? Если бы Германия, Италия, Франция или даже Великобритания подверглись, как это случилось с Турцией, нашествию иностранной армии, враждебной их правительствам и разжигающей мятежные страсти, — сохранили ли бы эти страны так долго спокойствие, как сохраняло его христианское население Турции?

Вступив в войну в защиту Турции, заключает г-н Кобден, Англия воевала бы за преобладание турецкого населения Оттоманской империи и против интересов большинства населения страны. Между русской армией, с одной стороны, и турецкой— с другой, происходит чисто религиозный спор. Интересы Англии связывают ее с Россией. Ее торговля с Россией приняла огромные размеры. Правда, вывоз ее в Россию выражается в сумме всего лишь 2000000 ф. ст., но это является лишь временным результатом того, что Россия все еще подвержена протекционистским иллюзиям. Зато Англия ввозит из России товаров на 13000000 фунтов стерлингов. За исключением Соединенных Штатов нет такой страны, с которой Англия вела бы столь обширную торговлю, как с Россией. Если Англия собирается воевать, то почему она отправляет в Турцию сухопутные войска, а не использует исключительно свой военный флот? Если настало время для борьбы между казачеством и республиканизмом, то почему Пруссия, Австрия, остальные немецкие государства, Бельгия, Голландия, Швеция и Дания остаются нейтральными, тогда как Франции и Англии приходится воевать без чьей-либо помощи? Если данный вопрос имеет значение для всей Европы, то разве не естественно было бы предположить, что тот, кто находится ближе к очагу опасности, должен первым пойти в бой? Г-н Кобден заканчивает заявлением, что «он против войны с Россией». По его мнению, «лучше всего вернуться к Венской ноте».

Лорд Джон Маннерс считает, что правительство заслуживает порицания за свою беспечность и неоправданную самонадеянность. Уже в первых сообщениях, сделанных им правительствам России, Франции и Турции, лорд Кларендон вместо того, чтобы действовать заодно с Францией, упорно отказывался от такого сотрудничества и довел до сведения российского правительства, что Англия не будет сотрудничать с Францией, а это побудило российского императора отдать князю Меншикову приказ, повлекший за собой всю катастрофу. Не удивительно, что, когда Англия, наконец, сообщила о своем намерении предпринять действенные шаги в Константинополе, у французского правительства должно было возникнуть некоторое сомнение в искренности правительства ее величества. Не Англия посоветовала Порте отвергнуть ультиматум князя Меншикова, а, наоборот, министры султана действовали на свой собственный страх и риск, причем у них не было никакой надежды на помощь Англия. Предпринятые английским правительством после занятия русскими Дунайских княжеств продолжительные дипломатические переговоры нанесли большой ущерб интересам Турции и оказались весьма выгодными для России. Россия завладела Дунайскими княжествами без объявления войны, чтобы предотвратить расторжение договоров, бывших для нее реальным средством давления на Турцию. Поэтому теперь, когда Турция объявила войну, уже неразумно требовать возобновления этих договоров как основы для переговоров. Главный и действительно актуальный вопрос заключается в следующем: какие цели преследует правительство, вступая в эту ужасную борьбу? Нам заявляют в общей форме, говорит Маннерс, что надо поддержать честь и независимость Турции; но в высшей степени необходимо договориться гораздо более конкретно о том, что понимается под этим заявлением.

Г-н Хорсфолл старается опровергнуть ложные выводы г-на Кобдена. Суть вопроса не в том, что представляет собой Турция, а в том, во что превратится Россия, если Турция будет включена в состав ее владений; вопрос сводится к следующему: быть ли русскому императору также императором турецким? Для России существует только одна признанная цель, говорит Хорсфолл, усилить свое политическое могущество посредством войны. Она преследует расширение своей территории; начиная с чудовищного обмана, которым был отмечен первый шаг российского самодержца в этом деле, и кончая ужасной бойней под Синопом, его деятельность характеризуется жестокостью, лживостью и преступлениями, необычными даже в летописях России, страны, вся история которой представляет собой сплошное преступление, и тем более ужасными, что царь позволяет себе кощунственно ссылаться на христианское учение, основы которого он так грубо попирает. Напротив, поведение намеченной жертвы было прекрасно. Затем г-н Хорсфолл изо всех сил старается оправдать колебания правительства тем затруднительным положением, в котором оно очутилось. Отсюда, мол, нерешительность его дипломатии. Если бы против самодержца выступили сообща все европейские правительства, все опытнейшие дипломаты, они не могли бы поставить его в более тяжелое, затруднительное, безвыходное, чреватое опасностями и потерями положение, нежели то, в котором он теперь очутился, благодаря ошибкам наших министров или ловкости своих собственных министров. Полгода тому назад император Николай являлся главным оплотом порядка и законности в Европе; теперь он выступает, сбросив маску, как величайший революционер. Потерпев неудачу в своих политических интригах, не добившись военных успехов в Азии, разбитый турками на Дунае, царь уже начал так быстро терять позиции, что этому можно только радоваться. В настоящее время долгом английского правительства является, в случае возобновления военных действий, позаботиться о том, чтобы мир был заключен только на таких условиях, которые представят достаточную и верную гарантию невозможности повторения подобного нападения в будущем. По мнению оратора, в качестве одного из условий для восстановления мира Россия должна возместить Турции расходы, которые та вынуждена была понести, а Турция — получить обратно отнятые у нее Россией территории в виде материальной гарантии.

Г-н Драммонд полагает, что Англия ввязывается в религиозную войну и предпринимает новый крестовый поход в защиту могилы Готфрида Бульонского, которая пришла в состояние такого разрушения, что там уже и присесть негде. Как выясняется, виновником злодеяния с самого начала является папа римский. Англия ни в малейшей степени не заинтересована в турецком вопросе, а война между Англией и Россией не может быть доведена до победного конца, так как обе будут вечно воевать друг с другом, но никогда не нанесут друг другу никакого вреда.

«В настоящей войне вам ничего не достанется кроме жестоких ударов».

Драммонд вспоминает, как г-н Кобден недавно предлагал обуздать Россию; если бы он это сделал теперь, он избавил бы Англию от массы хлопот. В действительности сейчас идет спор о том, кто должен наряжать идолов гроба господня; парижские торговцы модными товарами или петербургские купцы. Английское правительство вдруг обнаружило, что Турция — его старая союзница и без нее нельзя сохранить европейское равновесие. По как же случилось, что Англия не обнаружила этого раньше — до того, как у Турции отняли все греческое королевство, или до того, как она потерпела поражение в Наваринском бою[73], который, помнится, лорд Сент-Хеленс охарактеризовал как выдающееся сражение, с той лишь оговоркой, что сокрушительный удар был нанесен не тому, кому следовало. Почему Англия не подумала об этом, когда русские перешли через Балканы и когда она могла оказать Турции реальную помощь своим флотом? Лишь теперь, когда Оттоманскую империю довели до последней степени дряхлости, считается, что можно поддержать эту готовую рухнуть державу под предлогом сохранения европейского равновесия. Сделав несколько саркастических замечаний по поводу неожиданного увлечения Бонапартом, г-н Драммонд спросил, кто должен стать военным министром? Все имели случай убедиться в том, что руль государственного корабля, в слабых руках. Оратор не верит, чтобы добрая слава какого-либо адмирала или генерала могла остаться незапятнанной при нынешнем правительстве, которое готово любого принести в жертву, чтобы угодить той или иной группировке в палате. Если твердо решено воевать, надо нанести удар в самое сердце России, а не тратить зря снаряды в Черном море. Надо начать с того, чтобы провозгласить восстановление Королевства Польского. Оратор особенно хотел бы узнать, каковы намерения правительства.

«Глава правительства», — сказал г-н Драммонд, — «гордится своим уменьем хранить тайну и как-то заявил, что хотел бы видеть того, кто добьется от него сведений, которых он не намерен оглашать. Это заявление напоминает мне следующий анекдот, который я слышал однажды в Шотландии: один шотландец побывал в Индии и по возвращении в Англию привез жене в подарок попугая, который великолепно говорил. Один из соседей, не желая отставать, поехал в Эдинбург и привез оттуда жене большую сову. Когда ему заметили, что сову никогда не удастся научить говорить, он ответил: так-то оно так, да вы обратите внимание, как она напряженно мыслит».

Г-н Батт заявил, что со времени революции это первый случай, когда министерство является в палату и испрашивает военные кредиты без ясной и подробной мотивировки своего предложения. В юридическом смысле слова Англия еще не находится в состоянии войны, и палата, вотируя требуемые кредиты, вправе знать, что задерживает объявление войны против России. Ведь положение английского флота в Черном море весьма двусмысленно! Адмиралу Дандасу приказано оттеснить русские суда в один из русских портов. А что, если, выполняя этот приказ, он уничтожит тот или иной русский корабль, в то время как мирные отношения с Россией формально еще не прерваны? Готовы ли министры найти оправдание подобным действиям? Оратор надеется, что палате объяснят, должна ли она поддержать столь унизительные условия, согласно которым Турция для заключения мира с Россией должна отдаться в руки Англии и Франции? Если такова политика Англии, то, стало быть, от парламента требуют сейчас утверждения дополнительных вооружений не для обеспечения независимости Турции, а для ее порабощения. И г-н Батт выразил некоторое подозрение, не являются ли военные приготовления, о которых идет речь, лишь показной затеей министров для подготовки позорного мира.

Военный министр, г-н С. Герберт, произнес такую пошлую и глупую речь, какой нельзя было ожидать даже от министра коалиционного правительства в момент столь серьезного кризиса. Правительство очутилось между двух огней; оно никак не может выяснить, каково же подлинное мнение палаты по данному вопросу. Уважаемые джентльмены, представители оппозиции, имеют то преимущество, что оперируют фактами; они критикуют прошлое; правительство же не располагает фактами, которыми можно было бы оперировать: оно лишь строит предположения насчет будущего. Оно склонно вступить в эту войну не столько для защиты Турции, сколько для сопротивления России. Вот и все, что палата узнала из уст бедного г-на Герберта «насчет будущего». Впрочем, он сообщил еще нечто совершенно новое. По словам г-на Герберта, «г-н Кобден отражает настроение наиболее многочисленного класса английского народа». Когда со всех концов палаты стали опровергать это утверждение, г-н Герберт добавил:

«Достопочтенный депутат является представителем если не наиболее многочисленного класса, то, по крайней мере, значительной части рабочего класса нашей страны».

Бедный г-н Герберт! Положительно отрадно стало, когда после него выступил г-н Дизраэли и болтуна сменил подлинный полемист.

Г-н Дизраэли, намекая на театральную декламацию, которой лорд Джон Рассел закончил свою речь в пятницу вечером, начал со следующего заявления:

«Я всегда держался того мнения, что любой народ, а наш в особенности, обнаружил бы гораздо больше готовности и желания нести бремя, вызванное военным положением, если бы он действительно знал, из-за чего воюет, нежели когда его гонят в бой, разжигая его страсти пламенными призывами и используя его возбуждение; последнее средство, может быть, в самом начале выгодно тому или иному министру, но оно же спустя несколько месяцев повлечет за собой неизбежные последствия неведения, возможно усугубленные военным поражением».

Так было с войной 1828–1829 гг., в которой Англия участвовала на стороне России, а не Турции. Создавшуюся теперь для Турции сложную обстановку, так же как и то отчаянное положение, в котором она очутилась в последнее время, следует целиком приписать упомянутой войне, в которой Англия и Франция объединились против Турции. В то время не было такого депутата палаты общин, который действительно имел бы хоть какое-нибудь представление о том, почему ввязались в войну, или о той цели, которую хотели достигнуть, направляя свой удар против Турции. Вот почему следует иметь ясное понимание причин и целей нынешней войны. Узнать это можно только по Синим книгам. О том, чти привело к нынешнему положению вещей, можно узнать непосредственно из лежащих на этом столе донесений. Изложенная в них политика подготовила то будущее, которое, если верить министрам, всецело поглощает их внимание. Оратор поэтому протестует против доктрины сэра Джемса Грехема. Г-н Герберт только что протестовал против оглашения отдельных страниц из этих донесений. Г-н Дизраэли, однако, не может обещать огласить в палате все эти Синие книги целиком. Все же, если бы возражение достопочтенного джентльмена было признано справедливым, ему, очевидно, ничего другого не оставалось бы делать. По общепринятому мнению всех тех, кто знаком с восточным вопросом, а также по его личному мнению, у России не было никакого намерения силой завоевать Оттоманскую империю, она лишь хотела при помощи искусной политики и усовершенствованных методов приобрести и оказывать такое влияние на христианское население Турецкой империи, которое создало бы ей авторитет, пожалуй, не меньший, чем если бы она владела столицей султанской державы. В начале этих переговоров сам граф Нессельроде в своих донесениях от января и июня 1853 г. ясно и отчетливо изложил политику России. Она хотела добиться преобладания в Турецкой империи, оказывая особое влияние на 12000000 человек, составляющих огромное большинство подданных султана. В адресованных английскому правительству русских депешах не только ясно излагается эта политика, но и не менее откровенно сообщается английскому правительству о способе ее осуществления — не путем завоевания, а путем сохранения существующих договоров и их расширенного толкования. Таким образом, уже в самом начале этого серьезного спора основанием для дипломатической кампании оказался договор — трактат, подписанный в Кючук-Кайнардже. В силу этого договора христианские подданные Порты ставятся под особое покровительство султана. Россия же толкует этот договор иначе, заявляя, что христианские подданные султана ставятся под покровительство царя. В силу того же договора Россия может делать представления в защиту своей новой церкви (здание на улице Бей-оглу); русские же толкуют данную статью договора в том смысле, что Россия вправе выступать в защиту любой православной церкви и, разумеется, всех религиозных общин этого вероисповедания, находящихся на подвластной султану территории и составляющих огромное большинство его подданных. Таково откровенное русское толкование Кайнарджийского договора. С другой стороны, из донесения сэра Гамильтона Сеймура от 8 января 1853 г. видно, что граф Нессельроде сообщил сэру Гамильтону, а последний лорду Кларендону, что «необходимо поддержать русскую дипломатию демонстрацией силы». Согласно тому же донесению, основанием для уверенности графа Нессельроде в том, что вопрос получит удовлетворительное разрешение, служили «усилия, которые должны были приложить послы ее величества в Париже и Константинополе». Россия, следовательно». заведомо объявила, что демонстрация силы является только демонстрацией, а цель должна быть достигнута мирным путем, усилиями английских послов в Париже и Константинополе.

«Так вот», — продолжает Дизраэли, — «я хотел бы знать, как эти послы, — после такого изложения цели, такого описания методов и, наконец, имея перед собой такую дипломатию, — отнеслись к подобной комбинации?»

Вопроса о святых местах Дизраэли считает излишним касаться. Его действительно вскоре урегулировали в Константинополе. Даже граф Нессельроде уже в самом начале переговоров выразил удивление и удовлетворение и засвидетельствовал миролюбие Франции. Тем не менее, в продолжение всего этого времени происходило скопление русских войск на турецких границах, а граф Нессельроде все время говорил лорду Кларендону, что его правительство потребует равноценного возмещения за привилегии, которые были утрачены православной церковью в Иерусалиме и вопрос о которых был решен без участия его правительства. В то время упоминалась даже миссия князя Меншикова, как это явствует из различных донесений сэра Гамильтона Сеймура. Лорд Джон Рассел в прошлый раз заявил, что граф Нессельроде вел себя, как мошенник. С другой стороны, тот же лорд Джон Рассел признает, что граф Нессельроде неоднократно заявлял, что его император потребует равноценной компенсации для православной церкви; вместе с тем он жалуется на то, что граф Нессельроде никогда не говорил, чего он хочет.

«Негодный граф Нессельроде! (Смех.) Мошенническое двуличие русских государственных деятелей! (Смех.) Почему благородный лорд не мог узнать то, что ему было нужно? Зачем сэру Гамильтону Сеймуру сидеть в С.-Петербурге, если у него нельзя потребовать нужной информации?»

Если граф Нессельроде никогда не говорил благородному лорду, чего он хочет, это объясняется тем, что благородный лорд ни разу не решился обратиться к нему с соответствующим запросом. На этой стадии переговоров послы обязаны были задать с. — петербургскому кабинету решительный вопрос. Если русское правительство не могло определить своих требований, вполне уместно было заявить; что английское правительство отказывается от своего дружественного содействия в Париже и Константинополе. Когда лорд Джон Рассел оставил свой пост и его сменил лорд Кларендон, характер дипломатических действий изменился в пользу России. Заняв пост министра иностранных дел, лорд Кларендон должен был составить инструкции для отправлявшегося к месту службы посла королевы, лорда Стратфорда де Редклиффа. Что же это были за инструкции? В то время как Турция находится в крайне бедственном и критическом положении, ее поучают насчет реформ, которые нужно провести в области внутренней администрации и торговли. Ей внушают, что поведение Порты должно отличаться величайшей умеренностью и благоразумием, а именно: она должна согласиться с требованиями России. В то же время правительство по-прежнему не запрашивает точных объяснений относительно намерений России. В Константинополь прибыл князь Меншиков. Получив чрезвычайно тревожные послания полковника Роуза и предостерегающие донесения сэра Гамильтона Сеймура, лорд Кларендон в письме к английскому послу в Париже, лорду Каули, осуждает приказ полковника Роуза об отправке британского флота, выражает сожаление по поводу отданного французскому адмиралу приказа отплыть в Греческие воды, удостаивает Францию презрительным поучением насчет того, что «политика подозрительности неблагоразумна и небезопасна», и заявляет о своем полном доверии русскому императору, торжественно заверившему, что он сохранит Турецкую империю. Затем лорд Кларендон пишет своему послу в Константинополе о своей полной уверенности в том, что цели, преследуемые миссией князя Меншикова, «каковы бы они ни были, не подвергают опасности ни власть султана, ни целостность его владений». Более того! Лорд Кларендон даже бросает обвинение единственному оставшемуся у Англии союзнику в Европе, заявляя, что если Англии сейчас могут угрожать затруднения на Востоке, то только из-за позиции, которую Франция одно время занимала в вопросе о святых местах. В соответствии с этим граф Несельроде поздравил лорда Абердина с «beau role» [ «благородной ролью». Ред.] (в Синей книге переведено «важной ролью»), которую он сыграл, оставив Францию «isolee» [ «в положении изоляции». Ред.]. 1 апреля Англия благодаря полковнику Роузу узнала о тайной конвенции, которой требовала Россия от Турции. Лишь через десять дней в Константинополь прибыл лорд Стратфорд и подтвердил все сообщенное полковником Роузом. После всего этого лорд Кларендон 16 мая пишет сэру Гамильтону Сеймуру:

«Представленные российским императором объяснения», объяснения, отсутствующие в Синих книгах, «дают нам основания не разделять, а игнорировать опасения, вполне естественно вызванные во всей Европе действиями князя Меншикова в сочетании с военными приготовлениями на юге России».

После этого граф Нессельроде мог без стеснения сообщить лорду Кларендону 20 июня, что Россия заняла Дунайские княжества. В этом документе граф Нессельроде заявляет, что

«император намерен удерживать эти провинции в качестве залога впредь до получения удовлетворения; в своем поведении он оставался верен заявлениям, сделанным им английскому правительству; при обмене мнениями с лондонским кабинетом по вопросу о военных приготовлениях, совпавших с началом переговоров, он не скрывал, что может наступить такое время, когда он вынужден будет прибегнуть к помощи Англии, и приветствовал английское правительство в связи с проявленными им дружественными намерениями, противопоставляя его поведение — поведению Франции и возлагая всю вину за последующие неудачи князя Меншикова на лорда Стратфорда».

После всего этого лорд Кларендон 4 июля пишет циркуляр, в котором все еще уповает на справедливость и умеренность императора, ссылаясь на его неоднократные заявления о том, что он не намерен посягать на целостность Турецкой империи. А 18 июля он пишет лорду Стратфорду, что

«Франция и Англия, серьезно взявшись за дело, вполне могли бы сломить силу России, но не исключено, что за это время Турция потерпела бы окончательное крушение, и поэтому единственно правильный путь, это — мирные переговоры».

Но если этот аргумент годился тогда, полагает Дизраэли, он годен и теперь. Либо правительство проявило такое доверие, которое принимает характер болезненной доверчивости, либо оно виновно в попустительстве. Война является результатом того, как правительство ее величества вело переговоры на протяжении последних семи месяцев. Если английским правительством руководила доверчивость, значит Россия своим вероломным поведением ускорила столкновение, которое, может быть, окажется неизбежным и обеспечит независимость Европы, безопасность Англии и цивилизации. Если же английское правительство руководствовалось попустительством, то это будет трусливая война, война нерешительная, безрезультатная или, вернее, война, которая приведет именно к тому результату, который имелся в виду в самом начале. 25 апреля лорд Кларендон сделал в палате лордов лживое заявление о том, что Меншикову поручено уладить спор относительно святых мест, хотя он и знал, что это противоречит действительности. Затем г-н Дизраэли вкратце изложил историю Венской ноты, чтобы доказать, что правительство либо проявило крайнюю глупость, либо попустительствовало с. — петербургскому двору, и перешел к третьему периоду, между неудачей Венской ноты и сражением у Синопа. В то время канцлер казначейства, г-н Гладстон, выступив на открытом собрании с речью, говорил о Турции в весьма пренебрежительном тоне. То же самое сделали полуофициальные газеты. Лишь благодаря энергии самих турок в положении и судьбах Турции произошла перемена, заставившая правительство заговорить другим языком. Однако едва только произошло сражение при Олтенице, как приверженцы политики доверчивости или политики попустительства снова принялись за свое грязное дело. Тем не менее, разгром у Синопа снова вызвал симпатии к Турции. Эскадры получили приказ войти в Черное море. Но как они поступили? Они вернулись в Босфор! Что же касается будущего, то лорд Джон Рассел весьма туманно изложил условия англо-французского союза. Г-н Дизраэли рекомендует не смешивать сохранение европейского равновесия с сохранением нынешнего территориального деления Европы. Будущее Италии зависит главным образом от признания этой истины.

После блестящей речи г-на Дизраэли, которую я, разумеется, привел лишь в общих чертах, выступил лорд Пальмерстон и потерпел полное фиаско. Он частично повторил речь, произнесенную им при закрытии предыдущей сессии, весьма неубедительно оправдывал политику министерства и старательно следил за тем, чтобы не проронить ни одного слова, содержащего какую-либо новую информацию.

Затем, по предложению сэра Дж. Грехема, были приняты без прений некоторые поправки к проекту военно-морского бюджета.

В конце концов любопытнее всего то, что после столь бурных дебатов палате совершенно не удалось добиться от министров ни формального объявления войны России, ни указания целей, во имя которых Англии предстоит ввязаться в войну. В результате как палата, так и публика знают не больше того, что они знали до сих пор. Никакой новой информации они не получили.

Написано К. Марксом 21 февраля 1854 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4022, 9 марта 1854. г.

Подпись: Карл Маркс

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Примечания:

Пушки Пексана — применявшиеся во флоте пушки, изобретенные в 1822 г. французским генералом Пексаном; стреляли разрывными бомбами.

Разгром прусской армии под Йеной 14 октября 1806 г. повлек за собой капитуляцию Пруссии перед наполеоновской Францией и показал всю гнилость социально-политического строя феодальной монархии Гогенцоллернов.

В данной статье, как и в последующих статьях, посвященных анализу дебатов о войне в английском парламенте, Маркс пользовался стенографическими отчетами газеты «Times», содержавшими иногда фактические неточности и опечатки. Для анализа парламентских дебатов за предыдущие годы Маркс большей частью использовал выходившее в Лондоне издание Хансарда «Парламентские дебаты» (Hansard's Parliamentary Debates).

Первый абзац статьи на русском языке публикуется впервые.

В соответствии с процедурой, принятой в английском парламенте, палата общин при обсуждении некоторых важных вопросов объявляет себя заседающей в полном составе в качестве комитета (Committee of the whole House), что равносильно закрытому заседанию; обязанности председательствующего (Chairman of the Committees) на таких заседаниях исполняет одно из состоящих в списке председателей лиц, которое специально назначается спикером палаты общин для проведения данного заседания. При обсуждении ряда важных вопросов, касающихся покрытия государственных расходов, палата общин заседает в качестве комитета по изысканию средств (Committee of Ways and Means).

В 1844 г. министр внутренних дел Англии Грехем в угоду австрийскому правительству отдал приказ почтовому ведомству выдавать полиции для перлюстрации письма итальянских революционеров-эмигрантов. В числе прочих были вскрыты письма братьев Бандьера к Мадзини, в которых они излагали план своей экспедиции в Калабрию. При осуществлении этой экспедиции участники ее были арестованы, братья Бандьера были расстреляны.

В мае 1851 г. в Константинополь прибыл французский посол Лавалет, который вручил султану требования президента Французской республики Луи-Наполеона о соблюдении всех прав и преимуществ католической церкви в Иерусалиме. Фирманом (указом) от 9 февраля 1852 г. султан признал права Франции, определенные в ряде прежних франко-турецких договоров. Но таких же преимуществ добивалась и русская дипломатия для православной церкви; борьба по этому вопросу, фактически являвшаяся борьбой за преобладание русского или французского влияния на Востоке, привела к резкому обострению русско-французских отношений, послужившему в дальнейшем одной из причин Крымской войны.

При Наварине (совр. Пилос — город и порт в Греции) 20 октября 1827 г. произошло сражение между турецко-египетским флотом и соединенными английской, французской и русской эскадрами под командованием английского адмирала Э. Кодрингтона, направленными европейскими державами в греческие воды с целью вооруженного посредничества в войне между Турцией и греческими повстанцами. Сражение, начавшееся после отказа турецкого командования прекратить расправу с греческим населением, привело к полному разгрому турецко-египетского флота и ускорило начало успешной для России русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Выдающуюся роль в сражении при Наварине сыграла русская эскадра, особенно флагман «Азов», командиром которого являлся М. П. Лазарев.

Оглавление