ВСТУПЛЕНИЕ

Когда, будучи аспирантом, я изучал квантовую механику, мы, бывало, часами обсуждали такие сложные вопросы, как «Может ли электрон действительно быть в двух местах одновременно?». Я мог это принимать — да, электрон может быть в двух местах в одно и то же время: квантовая механика дает на этот вопрос хотя и полный тонкостей, но однозначный ответ. Однако ведут ли себя обычные объекты — скажем, стул или стол, те вещи, которые мы называем «реальными», — так же, как электрон? Становится ли такой объект волной, неумолимо начиная распространяться волновым образом, когда на него никто не смотрит?

Объекты, встречающиеся в нашем повседневном опыте, казалось бы, не ведут себя странным образом, типичным для квантовой механики. Поэтому нам легко бессознательно убеждать себя думать, что макроскопическая материя отличается от микроскопических частиц — что ее обычное поведение управляется законами Ньютона, которые называют классической физикой. Действительно, многие физики перестают ломать себе голову над парадоксами квантовой физики и сдаются этому решению. Они делят мир на квантовые и классические объекты — как поступал и я сам, хотя и не отдавал себе отчета в том, что я делаю.

Чтобы сделать успешную карьеру в физике, нельзя слишком много задумываться над такими неподатливыми вопросами, как квантовые парадоксы. Мне говорили, что прагматический способ заниматься квантовой физикой состоит в том, чтобы учиться вычислять. Поэтому я шел на компромисс, и мучительные вопросы моей юности постепенно отходили на второй план.

Однако они не исчезали. Обстоятельства менялись, и — после энного приступа изжоги, вызванной стрессом, который характеризовал всю мою карьеру физика, стремящегося быть успешным, — я начал вспоминать богатство чувств, которые я некогда испытывал по отношению к физике. Я понимал, что должен быть такой способ занятия этим предметом, который приносит радость, но мне было необходимо возродить свой дух исследования смысла вселенной и отказаться от умственных компромиссов, продиктованных карьерными соображениями. Мне очень помогла книга Томаса Куна, в которой проводится различие между исследованиями в рамках парадигмы и научными революциями, ведущими к смене парадигм. Я уже выполнил свою долю исследований в рамках парадигмы; пора было выйти на передний край физики и думать о смене парадигмы.

Мой личный переломный момент примерно совпал по времени с выходом книги Фритьофа Капры «Дао физики». Хотя моей первоначальной реакцией на книгу были подозрительность и неприятие, тем не менее она меня глубоко затронула. Спустя некоторое время я смог понять, что книга поднимает проблему, которая не подвергается в ней тщательному исследованию. Капра касается параллелей между мистическим мировоззрением и представлениями квантовой физики, однако не исследует причины этих параллелей: являются ли они чем-то большим, чем совпадение? Наконец я обнаружил, на чем должно быть сосредоточено мое исследование природы реальности.

Капра подходил к вопросам о реальности с позиции физики элементарных частиц, но я интуитивно чувствовал, что ключевые вопросы наиболее непосредственно связаны с проблемой интерпретации квантовой физики. Именно это я и решил исследовать. Первоначально я не ожидал, что это будет настолько междисциплинарный проект.

Я читал курс по физике в научной фантастике (у меня всегда была слабость к научной фантастике), и один студент заметил: «Вы говорите как мой профессор психологии Кэролайн Кёйтцер!» Результатом этого стало сотрудничество с Кёйтцер, которое хотя и не привело ни к каким серьезным прозрениям, однако познакомило меня с большим количеством важной психологической литературы. В конечном счете, я узнал об исследованиях Майка Познера и его группы в области когнитивной психологии в Орегонском университете, которым было суждено сыграть решающую роль в моей работе.

Помимо психологии мой предмет исследований требовал существенных знаний в нейрофизиологии — науке о мозге. Я познакомился с моим учителем нейрофизиологии при посредничестве знаменитого дельфинолога Джона Лили. Лили любезно пригласил меня принять участие в недельном семинаре, который он проводил в Эсаленском институте; среди участников был и доктор медицины Френк Бэрр. Если моей страстью была квантовая механика, то Фрэнк был увлечен теорией мозга. Я мог узнать от него почти обо всем, что мне было необходимо, чтобы начать работать над аспектом этой книги, касающимся соотношения ума и мозга.

Еще одной важнейшей составной частью в формировании моих идей были теории искусственного интеллекта. Здесь мне тоже очень повезло. Один из популяризаторов теории искусственного интеллекта, Дуглас Хофштадтер, начинал свою карьеру как физик; он окончил аспирантуру Орегонского университета, где я преподаю. Естественно, что когда вышла его книга, она меня особенно заинтересовала, и я получил некоторые из своих ключевых идей из работы Дуга.

Многозначительные совпадения все продолжались. Я знакомился с исследованиями в парапсихологии благодаря многочисленным дискуссиям с еще одним из своих коллег, Реем Хайменом, который по своему характеру очень непредубежденный скептик. Последним по времени, но не по значимости важным совпадением была моя встреча летом 1984 г. в Лоун-Пэйн, Калифорния, с тремя мистиками: Френклином Меррел-Вольфом, Ричардом Моссом и Джоэлом Морвудом.

Так как мой отец был брамином-гуру в Индии, я, в известном смысле, рос в атмосфере мистицизма. Однако в школе я начал свой длительный отход от него путем традиционного обучения и практики в отдельной области науки. Это направление уводило меня прочь от моих детских симпатий и заставляло верить, что единственной реальностью является объективная реальность, определяемая общепринятой физикой, а все субъективное обусловлено сложным танцем атомов, который мы когда-нибудь расшифруем.

По контрасту с этим, мистики в Лоун-Пэйн говорили о сознании, как об «изначальном, самодостаточном и образующем все вещи». Поначалу их идеи вызывали у меня значительный когнитивный диссонанс, но со временем я понял, что можно по-прежнему заниматься наукой, даже считая первичным сознание, а не материю. Более того, такой способ занятия наукой рассеивает не только квантовые парадоксы моей юности, но и новые парадоксы психологии, мозга и искусственного интеллекта.

Итак, эта книга представляет собой конечный результат моего окольного путешествия. Мне потребовалось от десяти до пятнадцати лет, чтобы преодолеть свое пристрастие к классической физике, а затем провести исследования и написать книгу. Я надеюсь, что плод моих усилий заслуживает вашего внимания. Перефразируя Рабиндраната Тагора:

Я слушал и смотрел с непредвзятым умом,
Я изливал свою душу в мир,
ища неизвестное в известном,
И я громко кричу в изумлении.

Очевидно, что написанию книги способствовали многие люди, кроме тех, что упомянуты выше, в том числе Джин Варне, Пол Рэй, Дэвид Кларк, Джон Дэвид Гарсия, Супрокаш Мукержди, Джакобо Гинберг, покойный Фред Эттнив, Рам Дасс, Йен Стюарт, Генри Стэпп, Ким Маккати, Роберт Томпкинс, Эдди Ошинс, Шон Боулз, Фред Вольф, Марк Митчелл и другие. Большое значение имели ободрение и поддержка друзей, в частности Сьюзен Паркер Барнетт, Кейт Вильгельм, Даймона Найта, Андреа Пуччи, Дина Кислинга, Флеетвуда Бернстайна, Шерри Андерсон, Манодж и Дипту Пал, Джеральдины Морено-Блэк и Эдда Блэка, моего покойного коллеги Майка Моравчика и особенно нашего покойного любимого друга Фредерики Лейф.

Я особо благодарю Ричарда Рида, который убедил меня представить рукопись для публикации и передал ее Джереми Тарчеру. Вдобавок Ричард оказывал важную поддержку, высказывая полезные критические замечания и помогая с редактированием. Разумеется, моя жена Мэгги внесла столь большой вклад и в развитие идей, и в разработку языка, которым они выражаются, что без нее эта книга, буквально, была бы невозможна. Я сердечно благодарю редакторов издательства Дж. Тарчера — Эйдина Келли, Дэниела Малвина и особенно Боба Шепферда, а также самого Джереми Тарчера за то, что они верили в этот проект.

Спасибо вам всем.