Проблема

Курион. Ты, Альфий, человек на редкость знающий, и мне бы хотелось кой о чем тебя спросить, если это тебе не в тягость.

Альфий. Спрашивай о чем хочешь — ты только оправдаешь свое имя Куриона-Пытливого.

Курион. Объясни мне, что это такое — то, что мы называем «тяжелым» и «легким».

Альфий. Точно так же ты мог бы спросить, что такое «холодное» и «горячее». И почему ты предлагаешь эту проблему мне, а не носильщикам или, если угодно, ослам, которые ушами показывают, насколько тяжел взваленный на спину груз?

Курион. Но я ищу не ослиного ответа, а философского, и не случайно обращаюсь к Альфию-Разыскателю.

Альфий. Тяжелое — это то, что по природе своей устремляется вниз, легкое — то, что вверх.

Курион. Почему же тогда антиподы, которые находятся под нами, не падают на простирающееся внизу небо?

Альфий. Равно удивляются и они, почему ты не падаешь на небо, нависающее у тебя над головою. Нет, небо — надо всем, что оно объемлет, и антиподы не под тобою, и ты не над ними. Напротив нас они могут быть, под нами — не могут; в ином случае тебе скорее следовало бы дивиться, почему не падают скалы в земле антиподов и не прорывают неба.

Курион. Какое же место назначено природою для остановки и покоя всем тяжелым вещам и какое легким?

Альфий. Природным движением все тяжелое устремляется к земле, легкое к небу. О насильственном или о животном движении мы сейчас не говорим.

Курион. Значит, существует движение, которое именуется «животным»?

Альфий. Да, существует.

Курион. Опиши его.

Альфий. Это движение по четырем положениям тела — вперед, назад, вправо и влево — или по кругу. Вначале и под конец оно скорее, в середине медленнее: вначале быстроту придает сила, близко к концу — надежда достигнуть цели, к которой направляется живое существо.

Курион. Не знаю, как другие существа, а моя служанка утомлена, не успев еще начать, и умирает от усталости, едва доведя работу до середины. Но прости, я тебя перебил.

Альфий. Природным движением, говорю я, все тяжелое устремляется вниз, и чем предмет тяжелее, тем стремительнее летит к земле. Чем легче — тем быстрее уносится к небу. В насильственном движении, которое скорее вначале и понемногу замедляется, все иначе, чем в природном. Сравни, например, стрелу, пущенную ввысь, и падающий камень.

Курион. А я думал, что люди бегают по земле так же, как крохотные муравьи по очень большому шару — все держатся крепко, и ни один не падает.

Альфий. Этому причиной — поверхность шара, всегда несколько неровная, затем — шероховатость муравьиных лапок, которая свойственна почти всем насекомым, и, наконец, легкость их телец. Если не веришь, возьми стеклянный шар, очень гладкий и скользкий, — и увидишь, что не упадут лишь те муравьи, которые на самой вершине.

Курион. Если бы какой-нибудь бог пробуравил землю насквозь, опустивши отсюда к антиподам отвес через центр, — как делают космографы, изображая на деревянных шарах расположение суши и морей, — и если бы потом ты бросил в эту дыру камень, куда бы он долетел?

Альфий. До центра земли: там все тяжелое покоится.

Курион. А если антиподы тоже бросят камень, навстречу твоему?

Альфий. Тогда камни сойдутся у центра: там оба остановятся.

Курион. Но если верно, что природное движение, не встречая никаких препятствий, непрерывно, как ты сказал, ускоряется, камень или же свинец, брошенный в дыру, силою разгона минует центр и затем движение обратится уже в насильственное.

Альфий. Свинец центра никогда не достигнет, разве что в жидком состоянии, а камень, если минует центр в насильственном движении, сперва замедлит свой ход, а после вернется к центру совершенно таким же образом, как возвращается на землю камень, брошенный ввысь.

Курион. Но, возвращаясь природным движением, он снова приобретет разгон и снова пролетит мимо центра. Выходит, что камень никогда не остановится.

Альфий. Нет, в конце концов остановится — проскакивая мимо и возвращаясь, до тех пор пока не достигнет равновесия.

Курион. Но если в природе нет ничего пустого, эта дыра непременно заполнится воздухом.

Альфий. Допускаю.

Курион. Что ж получится — что тяжелое от природы тело висит в воздухе?

Альфий. Что же из того? Ведь и сталь висит в воздухе, если ее со всех сторон удерживают магниты. И разве это чудо, что один-единственный камешек повис в средине воздуха, когда вся земля, обремененная столькими скалами и утесами, висит таким же самым образом?

Курион. Но где центр земли?

Альфий. А где центр круга?

Курион. Это неделимая точка. Если и центр земли столь же мал, всякий, кто продырявит середину земли, уничтожит центр, и тяжелым телам будет некуда падать.

Альфий. Ты мелешь вздор!

Курион. Пожалуйста, не сердись. Все мои вопросы — только от любознательности, от желания понять. Если землю просверлить не в самом центре, а в стороне от него, скажем — в сотне стадиев[711], как полетит брошенный камень?

Альфий. Не прямо сквозь дыру, или, вернее — прямо к центру земли, так что, не дойдя до средины, остановится у левого края отверстия, если центр остался левее.

Курион. Но что делает тело легким или тяжелым? Альфий. На это пусть тебе ответит бог — почему огонь он сотворил самым легким, воздух по легкости ближайшим к огню, землю самой тяжелой, а воду ближайшей к земле.

Курион. Почему ж тогда водяные тучи висят высоко в воздухе?

Альфий. Потому что получают огненную природу от солнца, которое их притягивает: так сильный жар гонит дым из сырых дров.

Курион. Почему ж тогда они падают так грузно, что иной раз обращают горы в равнину?

Альфий. Сгущение и плотность придают им веса. Кроме того, можно представить себе, что они удерживаются воздухом так же, как держится на поверхности воды тонкий лист железа.

Курион. Значит, ты считаешь, что тело тем легче, чем больше в нем огненной природы, а чем больше земной, тем тяжелее?

Альфий. Ты почти угадал.

Курион. Но не всякий воздух одинаково легок и не всякая земля одинаково тяжела. Не иначе, по-видимому, следует судить и о воде.

Альфий. Вполне понятно: ведь то, что ты сейчас назвал, — не первоначала в чистом виде, но смесь из разных начал. Вероятно, та земля всех легче, которая имеет наибольшую примесь огня или воздуха, та вода всех тяжелее, к которой примешана особенно тяжелая земли; такова, по-моему, морская вода и вода соляных источников.

Равно и воздух в ближайшем соседстве с водою или землей более тяжел или, по крайней мере, менее легок, чем воздух вдали от земли.

Курион. В чем больше земной природы — в камне или в свинце?

Альфий. В камне.

Курион. И, однако, свинец тяжелее камня, если взять их в равном объеме.

Альфий. Тут причиною плотность: камень реже, и оттого содержит больше воздуха, чем свинец. Оттого же некоторые роды земли, если их как следует высушить и бросить в воду, не тонут, но плавают. По той же причине мы можем наблюдать целые плавающие поля: их поддерживают полые корни тростника и других болотных трав, переплетшиеся меж собою.

Курион. Отсюда, возможно, и легкость пемзы.

Альфий. Конечно, она вся пористая и вдобавок насквозь прожжена сильным огнем — ведь произносят ее места, где бушует пламя.

Курион. А у пробки откуда такая легкость?

Альфий. Это уже говорилось: причиною — рыхлость.

Курион. Что тяжелее — свинец или золото?

Альфий. Думаю, что золото.

Курион. А между тем в золоте огненной природы, по-видимому, больше.

Альфий. Потому что ночью оно сияет как огонь, по слову Пиндара?

Курион. Конечно.

Альфий. Но у золота плотность больше.

Курион. Как это обнаруживается?

Альфий. Тебе ответят золотых дел мастера, что ни серебро, ни свинец, ни кипрская медь, ни одно подобное вещество не расплющивается молотком тоньше, чем золото. Сходным образом философы обнаружили, что нет ничего жиже меда и масла; если их размазывать, они и расходятся очень широко и высыхают медленней, чем любая иная жидкость.

Курион. Но что тяжелее, масло или вода?

Альфий. Если ты говоришь о льняном масле, мне думается, масло тяжелее.

Курион. Почему ж тогда масло плавает поверх воды?

Альфий. Причина не в легкости, а в огненной природе масла и в особом свойстве всего жирного не сочетаться с водою; это свойство принадлежит и траве, называемой ???????[712].

Курион. Почему ж тогда не плавает раскаленное железо?

Альфий. Жар его не природный, и оно проходит сквозь воду даже быстрее холодного, потому что сильный жар расталкивает жидкость, сопротивляющуюся движению. Так железный клин идет ко дну быстрее, чем пластина.

Курион. Что непереносимее — раскаленное железо или холодное?

Альфий. Раскаленное.

Курион. Значит, оно и тяжелее.

Альфий. Если горящую солому нести в руке удобнее, чем холодный кремень, — то тяжелее.

Курион. Отчего одно дерево тяжелее или, напротив, легче другого?

Альфий. Причиною плотность и рыхлость. В Англии я знал принца королевской крови, который показывал нам за столом брусок дерева, по его словам, приносящего алоэ. Дерево было такое твердое, что казалось крепче камня, а на вес такое легкое, что казалось тростинкой или чем-то еще более легким, нежели сухой тростник. Его опустили в вино (принц полагал, что это защищает от всех ядов), и оно тут же утонуло, чуть ли не быстрее свинца.

Не только плотность или рыхлость может служить причиною, но и особое, скрытое в вещах сродство, которое в одних случаях вызывает взаимную приязнь, а в других — отталкивание; например, магнит притягивает сталь, виноградная лоза избегает капусты, а пламя летит к нефти, даже издали, даже сверху вниз, хотя от природы нефть тяжела, а огонь легок.

Курион. Любая медная монета плавает на поверхности ртути, а золото тонет и обволакивается ртутью, веществом в высшей мере текучим.

Альфий. Мне нечем это объяснить, кроме как особым природным сродством: ртуть для того ведь и создана, чтобы очищать золото.

Курион. Почему река Аретуза течет не по поверхности Сицилийского моря, а под нею? Ведь ты сказал, что морская вода тяжелее речной.

Альфий. Причиною естественный, но скрытый раздор.

Курион. Почему плавают лебеди, а люди в той же воде тонут?

Альфий. Причиною не только пустота и легкость перьев, но также сухость, которой избегает вода. Отсюда же и другое: если плеснуть воды или вина на очень сухое полотно, жидкость соберется в шар, а если ткань сыровата — мигом увлажнит ее еще больше. Или если наливать жидкость в сухую чашу или в сосуд со смазанными жиром краями и налить чуть больше, чем эта чаша вмещает, жидкость скорее округло поднимется в средине сосуда, чем переплеснется через край.

Курион. Почему на реке судно берет меньше груза, чем на море?

Альфий. Потому что речная вода тоньше. По этой же причине птицам легче парить в плотном воздухе, чем в очень тонком и редком.

Курион. Почему не тонут мурены?

Альфий. Потому что кожа у ник высушена солью, очень легка и отталкивает воду.

Курион. Почему железо, расплющенное в большой лист, плавает, а стиснутое в комок тонет?

Альфий. Отчасти сухость причиною, отчасти — воздух между листом и водою.

Курион. Какая из двух жидкостей тяжелее — вода или вино?

Альфий. Думаю, что вино не уступает воде.

Курион. Почему ж тогда те, кто пользуется услугами виноторговцев, находят на дне кувшинов воду вместо вина?

Альфий. Потому что есть в вине нечто жирное, избегающее воды, так же как избегает ее масло. И вот тебе доказательство: чем вино благороднее, тем хуже смешивается с водою и тем лучше горит, если его поджечь.

Курион. Почему в Асфальтовом озере[713] ни одно живое тело не погружается в воду?

Альфий. Я не вызывался объяснять все чудеса природы. Есть у нее свои тайны, дивиться которым она охотно разрешает, а открыть не хочет.

Курион. Почему худощавый человек весит больше тучного — при прочих равных условиях, разумеется?

Альфий. Кости плотнее мяса и потому тяжелее.

Курион. Почему после обеда человек легче, чем на пустой желудок, хоть еда и прибавляет ему веса?

Альфий. Пища и питье придают жизненного духа, а дух сообщает телу легкость. Потому же и веселый легче грустного, и мертвый намного тяжелее живого.

Курион. Но как получается, что один и тот же человек бывает то легче, то тяжелее — по своему желанию?

Альфий. Задержит дух — становится легче, переведет — тяжелее. Так, надутый пузырь плавает, а если его проткнуть, тонет. Но будет ли когда конец твоим «как» да «почему»?

Курион. Будет, если ответишь еще на несколько вопросов. Небо тяжелое или легкое?

Альфий. Не знаю, легкое ли, но тяжелым, во всяком случае, быть не может, потому что природу имеет огненную.

Курион. Что ж тогда означает старинная пословица: «А что, если небо рухнет?»

Альфий. Простодушная древность, полагаясь на Гомера, верила, что небо железное. Но Гомер назвал его «железным» лишь по сходству окраски — так же как мы называем «пепельным» то, что носит окраску пепла.

Курион. Значит, небо окрашено?

Альфий. На самом деле — нет, но так нам кажется из-за воздуха и влаги посредине. Точно так же, как солнце мы видим иногда красным, иногда рыжим, иногда беловатым, а на самом деле оно не меняется нисколько. И радужная дуга появляется не в небе, а в сыром воздухе.

Курион. Но — чтобы закончить — ты согласишься, что нет ничего выше неба, каким бы образом ни обнимало оно землю?

Альфий. Соглашусь.

Курион. И ничего глубже центра земли?

Альфий. Конечно.

Кур ион. Между всеми видами вещей, что самое тяжелое?

Альфий. Золото, я полагаю.

Курион. Здесь я с тобою решительно не согласен.

Альфий. Разве тебе известно что-либо тяжелее золота?

Курион. Известно, и во много раз тяжелее.

Альфий. Тогда поделись со мною и ты, в свою очередь, если знаешь то, чего я, — признаюсь откровенно, — не знаю.

Курион. То, что низвергло огненных духов с высочайшей вершины неба в самую глубь Тартара (которая, по общему представлению, в центре земли), — разве не должно ему быть тяжелее всего на свете?

Альфий. Не спорю. Но что это такое?

Курион. Грех; он и человеческие души, которые Марон называет «начального ветра огнями»[714], погружает туда же, в Тартар.

Альфий. Если тебе угодно перейти к этому роду философии, я соглашусь, что и золото и свинец по сравнению с грехом — пушинки.

Курион. Как же возможно, чтобы обремененные таким грузом взлетали на небо?

Альфий. Право, не знаю.

Курион. Кто готовится к бегу или к прыжку, не только сбрасывают с себя всякий груз, но и дух задерживают, чтобы самим стать легче. А для этого бега, для этого прыжка, который приводит нас на небеса, мы и не думаем сбросить с себя то, что тяжелее любой каменной глыбы, тяжелее свинца!

Альфий. Будь у нас хоть капля здравого смысла, мы бы об этом не забывали.