О вещах и наименованиях

Беат. Бонифацию — доброго здоровья!

Бонифаций. Доброго и тебе здоровья, Беат, здравствуй! Но если бы еще каждый из нас обладал тем свойством, которое обозначают наши имена, — ты был бы богат, а я красив!…

Беат. А разве иметь пышное и громкое имя — так уже мало, по-твоему?

Бонифаций. По-моему, имя вообще ничего не значит, если нет самой вещи.

Беат. Но многие смертные судят иначе.

Бонифаций. Может быть, они и смертные, но люди — едва ли.

Беат. И люди тоже, мой милый, если только ты не считаешь, что и в наши дни разгуливают ослы и верблюды в людском обличий.

Бонифаций. Скорее уж я в это поверю, чем в то, что смертные, которые имя ценят дороже вещи, — люди.

Беат. Я готов согласиться, что в известных случаях большинство предпочитает вещь имени, но часто — наоборот.

Бонифаций. Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь.

Беат. Да мы сами тому примером. Ты зовешься Бонифацием-Прекрасноликим, и так оно на самом деле и есть. Но если бы настала необходимость лишиться одного из двух — либо имени, либо прекрасного лика, что бы ты предпочел: быть некрасивым или из Бонифация сделаться Корнелием?

Бонифаций. Я предпочел бы прозываться хоть и Ферситом,[461] чем иметь безобразную наружность! Впрочем, хороша ли она теперь, не знаю.

Беат. Вот и я так же, если бы был богат и если бы предстояло отказаться либо от богатства, либо от имени, предпочел бы получить имя Ира[462], чем остаться нищим.

Бонифаций. Вполне с тобою согласен.

Беат. Да не иначе, мне думается, выбрали бы и другие, кто наделен крепким здоровьем или иными телесными достоинствами.

Бонифаций. Пожалуй.

Беат. Но разве мало мы встречаем таких, что предпочитают носить имя ученых и благочестивых, чем быть доподлинно образованными и честными?

Бонифаций. Я знаю очень многих из этой породы.

Беат. Так разве не больше весу имеет у нас имя, нежели вещь?

Бонифаций. По-видимому, больше.

Беат. И если бы явился среди нас диалектик, который умело определил бы, что такое государь, что епископ, что городской правитель, что философ, быть может, и тут нашлись бы многие, которые вещи предпочли бы имя.

Бонифаций. Не сомневаюсь, если государь — это тот, кто в согласии с законами и со справедливостью целью себе полагает благо народа, а не свое собственное, епископ — тот, кто целиком посвятил себя заботам о пастве господней, правитель — кто искренне печется о городе, философ — кто, пренебрегши дарами судьбы, старается стяжать одну только мудрость.

Беат. Теперь ты видишь, сколько примеров такого рода мог бы я наприводить.

Бонифаций. Да, без счета.

Беат. И все те, кого я упомянул, по-твоему, не люди?

Бонифаций. Боюсь, как бы скорее нам самим не потерять имя человека.

Беат. Но если человек — животное разумное, то как далеко это от разума: в телесных даже не благах, но скорее выгодах, в вещах внешних, которые судьба и дарит и отнимает по своему произволу, мы вещь предпочитаем имени, а в истинных благах души имя ценим больше вещи.

Бонифаций. Превратное, клянусь, суждение, если вдуматься!

Беат. Но и в противоположных обстоятельствах — та же превратность.

Бонифаций. Я жду, продолжай.

Беат. Что было сказано о наименованиях вещей желательных, следует приложить и к названиям вещей, которых надо избегать.

Бонифаций. Очевидно, так.

Беат. Быть тираном ужаснее, чем имя тирана; и если дурной епископ, но евангельскому приговору, — вор и разбойник, не так должны мы гнушаться этих слов, как самой вещи.

Бонифаций. Ну, еще бы!

Беат. Об остальном заключи сходным образом сам.

Бонифаций. Я прекрасно тебя понимаю.

Беат. Согласится ли кто носить имя дурака?

Бонифаций. Никто решительно!

Беат. Разве не дурень тот, кто ловит рыбу золотым крючком, кто стекло предпочитает самоцветам, кому кони дороже жены и детей?

Бонифаций. Такой человек был бы глупее любого Кореба[463].

Беат. Но далеко ли ушли от него те, кто спешит на войну и в ожидании не бог весть какой выгоды подвергает опасности тело и душу? Кто усердно копит богатства, тогда как душою наги и неимущи? Кто украшает платье и жилище, тогда как душа заброшена и неприбрана? Кто боязливо дорожит телесным здоровьем, душою же, страдающей столькими смертельными недугами, пренебрегает? Кто, наконец, мимолетнейшими наслаждениями этой жизни выслуживает себе вечную муку?

Бонифаций. Сам разум заставляет признать, что они более чем дураки.

Беат. Но хотя подобными дураками полон мир, ты едва ли найдешь хоть одного, кто стерпел бы это наименование, тогда как вещь ни малейшего отвращения у них не вызывает.

Бонифаций. Да, конечно.

Беат. Ты знаешь, как всем ненавистны наименования «лгун» или «вор».

Бонифаций. До крайности. И не без причины.

Беат. Согласен. Но хотя бесчестить мужних жен — хуже всякого воровства, иные даже хвастаются именем прелюбодея. А обзови их кто вором — тут же обнажат меч.

Бонифаций. Так ведут себя многие.

Беат. И многие безнадежно погрязли в блуде и пьянстве, и при этом радуются, и никого не таятся, но имя распутного гуляки их оскорбляет.

Бонифаций. Не сомневаюсь, что вещь они вменяют себе, в славу, тогда как названия, которое ей принадлежит, страшатся.

Беат. Но едва ли какое слово звучит для нас более невыносимо, чем лжец.

Бонифаций. Я знаю людей, которые за это слово мстили смертью.

Беат. Если бы они одинаково гнушались и самой вещи! С тобою никогда не случается, что человек обещает вернуть долг к известному сроку и обманывает?

Бонифаций. Часто. А бывает, что и клятвенно отпирается от своего обещания. И это не однажды, но снова и снова.

Беат. Может, им нечем было платить?

Бонифаций. Нет, было, но они полагали для себя удобнее не расплачиваться.

Беат. Но разве это не значит лгать?

Бонифаций. Безусловно!

Беат. А ты посмел бы обратиться к такому должнику с такою речью: «Почему ты лжешь мне раз за разом?»

Бонифаций. Нет, если бы только не изготовился к бою.

Беат. А разве не так же всякий день обманывают нас каменщики, кузнецы, портные и золотых дел мастера, обещая закончить работу к известному дню и не заканчивая, хоть это и очень для нас важно?

Бонифаций. Поразительное бесстыдство! Но прибавь к ним и адвокатов, которые обещают свою помощь.

Беат. Можешь прибавить еще сотни других. И, однако, никто из этих людей не стал бы терпеть прозвания «лжец».

Бонифаций. Обманами такого рода полна вселенная.

Беат. Имени «вор» тоже никто не переносит, а к самой вещи далеко не все так уж непримиримы.

Бонифаций. Жду объяснений.

Беат. Какое различие меж тем, кто крадет твое имущество из сундука, и тем, кто ложно клянется, будто ничего не принимал от тебя на сохранение?

Бонифаций. Никакого. Разве что больший злодей тот, кто грабит человека, который ему доверился.

Беат. А многие ли возвращают принятое на сохранение? Или если il возвращают — то полностью?

Бонифаций. Я так полагаю, что очень немногие.

Беат. Но никто из них не примет наименования вора, хотя самой вещи не страшится.

Бонифаций. Нисколько!

Беат. А при управлении имуществом сирот и завещанными имуществами — сочти-ка мне, сколько прилипает к пальцам управителей?

Бонифаций. Часто всё до последнего.

Беат. Воровство любят, а название ненавидят.

Бонифаций. Вернее не скажешь.

Беат. Как действуют те, кто ведает общественною казной, кто чеканит скверную монету и, то поднимая, то снижая стоимость денег, расстраивает состояния частных лиц, нам, пожалуй, не совсем ясно. Но о том, что мы видим и испытываем каждодневно, говорить дозволено. Кто набирает в долг с намерением никогда не отдавать, — разве он не вор?

Бонифаций. Несколько благозвучнее назвать его, пожалуй, и можно, но лучше — никогда.

Беат. А ведь этаких господ повсюду неисчислимые толпы, и никто из них имени вора не потерпит.

Бонифаций. Душу ведает только бог; поэтому у людей они зовутся должниками, а не ворами.

Беат. Что за важность, как зовутся они у людей, если перед богом они воры! Ведь собственная душа ведома каждому. Если у человека много долгов, а он все, что ему ни достается, проматывает беспутно, если, прожившись в одном городе, надувает заимодавцев и бежит в другой, выискивая простодушных гостеприимцев, которых тоже можно было бы обмануть, и так поступает неоднократно, — разве он недостаточно обнаруживает свои намерения и свою душу?

Бонифаций. Более чем достаточно. Но вот еще какие румяна часто наводят они на свои безобразия.

Беат. Какие?

Бонифаций. Быть должным многим и помногу — это, дескать, у них общее с первыми вельможами и даже с государями; и получается, что такой образ мыслей доставляет ложную славу знатности.

Беат. Но что от нее за польза?

Бонифаций. Рыцарю люди готовы позволить чуть ли не всё подряд — просто диву даешься.

Беат. По какому праву? На каком основании?

Бонифаций. На том же основании, на каком управители приморских областей присваивают все, что выбросят на берег волны после гибели корабля, хотя бы хозяин и уцелел; на каком поймавшие вора или разбойника забирают себе все, что у него отнимут.

Беат. Подобные законы могли бы издать и сами воры.

Бонифаций. Они бы и издали, если бы могли сообщить им надлежащую силу; и имели бы на что сослаться в свое оправдание, если бы прежде, чем красть, объявили войну.

Беат. Кто дал это преимущество рыцарю-коннику против пехотинца?

Бонифаций. Благосклонность войны. Они так готовят себя к службе, чтобы проворнее грабить врага.

Беат. Так, я думаю, Пирр готовил к войне своих солдат.

Бонифаций. Нет, не Пирр, а лакедемоняне.

Беат. Пропади они пропадом вместе со своим войском! Но откуда наименование для такого преимущества?

Бонифаций. Одним оно достается от предков, другие покупают за деньги, а кое-кто и сам принимает[464].

Беат. Разве можно и так?

Бонифаций. Можно, если нрав подходящий.

Беат. Какой же?

Бонифаций. Это когда человек никакого доброго занятия не имеет, блестяще одевается, пальцы унизывает перстнями, блудит прилежно, усердно мечет кости, режется в карты, время проводит в попойках и гуляньях, ни о чем низменном никогда и не вспомнит, но без конца твердит Фрасоновы речи[465] насчет крепостей, сражений да битв. Такие люди позволяют себе объявлять войну кому ни вздумают, хотя своей земли ни вершка — негде ногу поставить.

Беат. Ты мне описываешь рыцарей, не коня заслуживающих, а «кобылы», на которой пытают злодеев. Но в Сигамбрии их, увы, немало[466].