Большинство из нас пойманы в сеть физических и психологических привычек. Некоторые из нас осознают это, другие — нет. Если человек осознаёт эти привычки, возможно ли для него мгновенно избавиться от какой-то из них, а не продолжать следовать ей многие месяцы и годы? Осознавая какую-то конкретную привычку, возможно ли покончить с ней без всякого усилия, борьбы, отбросить её немедленно, — привычку курить или особым образом трясти головой, свою обычную улыбку или любую другую из множества присущих человеку привычек? Можно ли без малейшей формы сопротивления или контроля осознавать, скажем, свою привычку к бесконечной пустой болтовне, вечному беспокойству ума, и наблюдением положить этому конец — легко, без усилий, мгновенно? С этим связано несколько обстоятельств — и прежде всего, понимание того, что борьба против чего бы то ни было, например, против какой-то привычки, формирует сопротивление этой привычке. Но выясняется, что сопротивление в любой форме только умножает конфликт. Сопротивляясь привычке, подавляя её, борясь с ней, человек растрачивает в борьбе и в контроле ту самую энергию, которая так необходима для понимания этой привычки. В это включено также ещё одно: считается, что этот процесс должен протекать во времени и от любой конкретной привычки следует избавляться постепенно, через подавление или отвыкание.

С одной стороны, мы привыкли считать, что единственная возможность избавиться от привычки — сопротивляться ей, развивать противоположную привычку; с другой стороны, мы считаем, что сделать это можно только постепенно, в течение некоторого времени. Но если человек действительно исследует это, он видит, что любая форма сопротивления приводит к развитию дальнейших конфликтов и что время, сколько бы дней, недель или лет мы этим ни занимались, в действительности не приводит к концу привычки; поэтому мы спрашиваем, возможно ли избавиться от привычки без сопротивления ей и без участия времени — избавиться немедленно?

Чтобы быть свободным от страха, требуется не сопротивление страху в течение какого-то времени — нужна энергия, способная встретить эту привычку и немедленно её уничтожить: это и есть внимание. Внимание — сама суть всякой энергии. Обратить своё внимание означает внимать всем своим умом, всем сердцем, отдать всю свою физическую энергию и с этой энергией встречать лицом к лицу, или осознавать, конкретную привычку; тогда вы увидите, что привычка не имеет более никакой власти — она исчезает мгновенно.

Человек, возможно, считает, что его различные привычки не особенно важны — они у него есть, и какое это имеет значение? — или он находит оправдание для своих привычек. Но если удаётся установить в уме это качество внимания, то такой ум, осознающий факт, истину того, что энергия есть внимание и внимание необходимо для уничтожения любой конкретной привычки, такой ум, начиная осознавать какую-то конкретную привычку, или традицию, видит, что она приходит к концу, полностью.

У человека есть привычка сплетничать, или же он предаётся бесконечной болтовне ни о чём; если он начинает со вниманием осознавать это, он обретает ту необыкновенную энергию, которая не является продуктом сопротивления, как и большинство видов энергии. Эта энергия внимания есть свобода. Если человек понимает это по-настоящему очень глубоко — не как теорию, но как подлинный факт, с которым он экспериментировал, который он увидел, полностью осознал, — можно продолжить исследование самой природы и структуры страха. И следует иметь в виду, что когда говоришь об этом довольно сложном вопросе, словесное общение между вами и ведущим беседу становится довольно трудным; если вы не слушаете с достаточным усердием и вниманием, общение невозможно. Если вы думаете об одном, когда ведущий беседу говорит о чём-то другом, общения, конечно, нет. Если вы озабочены своим конкретным страхом и уделяете ему всё ваше внимание, словесная связь между вами и ведущим беседу обрывается. Чтобы словесно общаться друг с другом, требуется качество внимания, в котором есть усердие, интенсивность, накал, страсть понять эту проблему страха.

Сопричастность важнее передачи информации. Передача информации словесна, сопричастность — нет. Два человека, хорошо знающие друг друга, полностью, мгновенно понимают друг друга без всяких слов, так как между ними установилась определённая форма связи, общения. Когда мы имеем дело с таким сложным вопросом, каким является проблема страха, требуются и сопричастность, и словесное общение. Иначе мы не действуем вместе. Итак, сказав всё необходимое, давайте рассмотрим проблему страха.

Дело не в том, что вам следует быть свободными от страха. В тот момент, когда вы стараетесь освободить себя от страха, вы создаёте сопротивление страху. Сопротивление в любой форме не прекращает страх, страх всегда будет оставаться, даже если вы попытаетесь убежать от него, контролировать его или подавлять. Бегство, контроль и подавление — всё это формы сопротивления, страх будет продолжаться, даже если вы наращиваете силу сопротивления. Итак, мы не говорим о том, чтобы быть свободными от страха. Свобода от чего-то — не свобода. Поймите это, прошу вас, ведь погрузившись в проблему с тем полным вниманием, о котором было только что сказано, вы должны покинуть этот зал без малейшего чувства страха. Это единственное, что действительно важно, а не то, что говорит или не говорит ведущий беседу, согласны вы с ним или нет; что важно, так это то, чтобы человек полностью, во всей своей жизни, во всём своём существе, психологически, покончил со страхом.

Таким образом, дело не в том, что нужно быть свободным от страха или сопротивляться ему. Важно понять всю природу и структуру страха, понять страх — то есть узнать его, наблюдать его, войти с ним в непосредственный контакт. Мы обязаны познать страх, а не учиться, как его избегать, как привлекать для сопротивления ему мужество и тому подобное. Мы должны учиться, познавать. Что же это означает — «учиться», «познавать»? Ясно, что это — не накопление знаний о страхе. Было бы мало пользы в том, чтобы углубляться в исследование вопроса страха, если вы не понимаете это полностью. Обычно же считается, что познание предполагает накопление знаний о чём-то; если человек хочет выучить итальянский язык, он должен накапливать знание слов и их значений, грамматических и стилистических правил и так далее; накопив такие знания, он способен говорить по-итальянски. То есть имеет место процесс накопления знаний, приводящий впоследствии к действию; и в этот процесс вовлечено время. Мы же говорим, что подобное накопление не есть познание. Познание — всегда активное настоящее, а не результат накопленного ранее знания. Познание — процесс, действие, которое всегда происходит в настоящем. Большинство же из нас привыкло к идее, что прежде всего надо накопить информацию, знание, опыт, а уже исходя из них действовать. Мы говорим нечто совершенно иное. Знание — всегда в прошлом, и когда вы действуете, прошлое определяет это действие. Мы говорим, что познание — в самом действии, и потому оно не может быть накоплением в виде знания.

Познание страха происходит в настоящем, это что-то свежее. Если я встречаю страх с прошлым знанием, с прошлыми воспоминаниями и ассоциациями, я не встречаю страх непосредственно и потому не могу его познать. Я могу сделать это лишь когда мой ум является свежим, юным. В этом вся наша трудность, ведь мы всегда подходим к страху с грузом ассоциаций, воспоминаний, случаев и переживаний, мешающим нам взглянуть на него заново и познать его вновь, по-новому. Существует много страхов — страх смерти, боязнь темноты, страх потерять работу, боязнь мужа или жены, страх оказаться незащищённым, страх не осуществиться, страх остаться нелюбимым, страх одиночества, страх не добиться успеха. Не являются ли все эти страхи выражением одного, центрального страха? Тогда встаёт вопрос: иметь ли нам дело с частными проявлениями страха или заняться страхом как таковым? Мы хотим понять природу страха, не то, как он выражается в каком-то отдельном направлении. Если мы сможем иметь дело с центральным фактором страха, мы сможем разобраться и в том, что нам делать и с его частными проявлениями. Поэтому не говорите о каком-то своём конкретном страхе: «Я должен разрешить этот вопрос», а поймите природу и структуру страха; тогда сможете справиться и с этим конкретным страхом. Поймите, насколько важно, чтобы ум пребывал в состоянии, в котором никакого страха нет вообще. Ведь когда есть страх, есть помрачение, отупление сознания; тогда ум ищет различные способы бегства и стимуляции в развлечениях разного рода: хождение в церковь, посещение футбола, слушание радио. Такой ум испуган, не способен на ясность и не знает, что значит любить; может быть, ему знакомо удовольствие, но что значит любить, этого он определённо не знает. Страх разрушает ум, страх делает ум уродливым. Существует физический страх и страх психологический. Есть физический страх перед опасностью, как при встрече со змеёй или когда вы неожиданно оказываетесь на краю пропасти. Этот страх — физический страх перед встретившейся опасностью, — разве он не разумен? Вот здесь пропасть — я вижу её и немедленно реагирую, я не хожу по её краю. Так не является ли разумом тот страх, который говорит мне: «Будь осторожен — здесь опасно»? Этот разум был накоплен веками — ведь сколько людей упало в пропасть. Моя мама, мои друзья предупреждали меня быть осторожным с этой пропастью. Значит, в этом выражении физического страха присутствуют и функционируют в одно и то же время и память, и разум. Далее, существует уже психологический страх того физического страха, который был вами когда-то испытан. Скажем, страх перед болезнью, которая приносила столько боли. Помня про эту боль, которая есть чисто физическое явление, мы не хотим, чтобы она повторялась снова — у нас есть психологический страх перед не существующей в настоящий момент болью. Может ли этот психологический страх быть понят так, чтобы он больше не появлялся? У меня была боль — большинство людей знают, что это такое, — мне было больно на прошлой неделе или год назад. Боль была невыносимой, и я не хочу, чтобы она повторилась. Я боюсь, что это может вернуться. Что происходит в этом случае? Будьте очень внимательны. Есть память о боли, и мысль говорит: «Не позволяй боли вернуться снова. Будь осторожен!» Мысль о минувшей боли рождает страх её повторения. Мысль привносит страх в саму себя. Это особая форма страха — страх болезни, которая может повториться вместе со своей болью.

Существует много различных психологических страхов, которые являются производными мысли: страх перед тем, что может сказать сосед, страх не стать обеспеченным, респектабельным, не соблюсти общественную мораль — которая на деле аморальна, — страх потерять работу, страх одиночества, страх тревоги — тревога сама есть форма страха, — и всё то, что также основано на мысли и встречается в жизни.

Существуют не только сознательные страхи, есть также страхи, скрытые в глубинах психики, в глубинных пластах ума. Можно иметь дело с сознательными страхами, но страхи глубокие, замаскированные, не так просты. Как выявить эти подсознательные, глубинные, скрытые страхи? Может ли сознательный ум это сделать? Может ли сознательный ум с его активной мыслью снять покров с подсознательного, тайного? (Мы используем слово «подсознательный» не в его специальном смысле: что не осознаётся, о чём не знают, что в скрытых пластах — вот и всё.) Может ли сознательный ум — ум, приученный приспосабливаться ради выживания, приученный согласовываться с имеющимися обстоятельствами, — вы знаете сознательный ум, как он ловок, изощрён, — может ли сознательный ум раскрыть всё содержание подсознания? Не думаю, что он может это. Ум способен раскрыть какой-нибудь пласт, который он истолкует в соответствии со своей обусловленностью. Но само это истолкование ещё больше обуславливает сознательный ум, так что он становится ещё менее способным исследовать следующий пласт полностью.

Человек видит, что обычное сознательное усилие исследовать более глубокое содержание ума становится чрезвычайно трудной задачей, если поверхностный ум не будет полностью свободным от обусловленности, от всех предрассудков и страхов; в противном случае ум не способен на наблюдение. Человек видит, что это для него чрезвычайно трудно, даже, скорее, просто невозможно. И он спрашивает: есть ли какой-то другой, совсем иной подход к этой проблеме?

Может ли ум опустошить себя от всех страхов через анализ, самоанализ, с помощью профессионального психоаналитика? Здесь существенно ещё одно обстоятельство. Когда я анализирую себя, всматриваюсь в себя, слой за слоем, я проверяю, сужу, оцениваю; я говорю: «это верно», «это неправильно», «это я сохраню», «это сохранять не буду». Когда я анализирую, отличаюсь ли я от того, что я анализирую? Я должен ответить на это сам, должен сам увидеть истинность этого. Отличается ли анализирующий от того, что анализируется, например, от ревности? Отличия нет, он сам и есть эта ревность, но анализирующий старается отделить себя от неё как отдельную сущность, которая говорит: «Я собираюсь наблюдать ревность и избавиться от неё, или войти с ней в контакт». Но ревность и анализирующий являются частями друг друга.

В процесс анализа вовлечено время, например, чтобы себя проанализировать, мне потребуется много дней или много лет. И по прошествии многих лет я всё ещё боюсь. Так что психоанализ — не выход. Психоанализ требует очень много времени, но когда дом горит, вы не присаживаетесь для анализа и не идёте к профессионалу, чтобы сказать: «Пожалуйста, расскажите мне всё обо мне», — вы должны действовать. Психоанализ есть форма бегства, лени и неспособности. (Для невротика, может быть, и хорошо сходить к психоаналитику — но даже и ему не избавиться таким образом от своего невроза полностью. Впрочем, это уже другой вопрос.)

Сознательный анализ бессознательного — это не выход. Ум, видящий это, говорит сам себе: «Я не буду больше анализировать, я вижу бесполезность этого»; «я не буду больше сопротивляться страху». Понимаете, что происходит с умом? Когда он отбрасывает традиционный подход, подход анализа, сопротивление, время, что происходит с самим умом? Он становится необыкновенно острым. Ум становится, благодаря необходимости наблюдения, необыкновенно интенсивным, острым, живым. Он спрашивает: существует ли иной подход к проблеме раскрытия своего содержания, всего минувшего, памяти расы и семьи, груза культурной и религиозной традиции, продукта двух тысяч или десяти тысяч лет? Может ли ум быть свободным от всего этого, отбросить всё это и тем самым отбросить весь свой страх? Итак, передо мной проблема, эту проблему острый ум — ум, отбросивший все виды анализа, необходимо требующего времени, и потому не имеющий для себя завтра, — должен разрешить окончательно, сейчас. Следовательно, никакого идеала нет; нет вопроса о будущем, говорящего: «Я буду свободен от этого». Значит теперь ум находится в состоянии полного внимания. Он более не убегает, он более не придумывает время как способ решения проблемы, он более не применяет анализ, не сопротивляется. Следовательно, сам ум имеет совершенно новое качество.

Психологи говорят: вы должны видеть сны, иначе можно сойти с ума. Мой вопрос: «Почему я вообще должен видеть сны?» Можно ли жить так, чтобы сновидений вообще не было? — тогда ум сможет действительно отдохнуть. Он и так был активен весь день: он слушал, задавал вопросы, наблюдал за красивым облаком, за прекрасным лицом, за движением воды, за движением жизни, за всем, — он наблюдал, наблюдал; и когда ум засыпает, ему нужен полный покой, иначе он утром проснётся усталым, по-прежнему старым.

Поэтому спрашивается, есть ли способ вовсе не видеть снов? — так, чтобы ум за ночь получил полный отдых и приобрёл те качества, которые нельзя приобрести днём. Это возможно лишь тогда — это факт, не предположение, не теория, не выдумка, не надежда, — когда вы действительно бодрствуете, полностью бдительны в течение дня, наблюдая любое движение своей мысли и своих чувств, когда вы бдительны к каждому мотиву, к каждому сигналу и к каждому намёку того, что глубоко внутри, когда вы бдительны при разговоре, при ходьбе или слушая кого-то, когда вы наблюдаете своё честолюбие, свою ревность или свою реакцию на гимн «Слава Франции», когда читаете книгу, в которой написано «ваши религиозные верования — чепуха», наблюдаете, чтобы увидеть, что вовлечено в эту веру. Во время бодрствования действительно бодрствуйте, будьте чутки и бдительны, когда работаете, сидите в автобусе, разговариваете со своей женой, своими детьми, своим другом, когда курите — почему вы курите — когда читаете детектив — почему вы его читаете — когда идёте в кино — зачем — для возбуждения, ради секса? Когда вы видите красивое дерево или движение облаков по небу, полностью осознавайте то, что происходит внутри и вовне, и тогда, улёгшись спать, вы убедитесь, что не видите снов — а когда вы проснётесь на следующее утро, ваш ум будет свежим, впечатлительным и бодрым.

Париж, 13 апреля 1969

Мы говорили о хаосе в мире, громадном насилии, смятении, не только вне нас, но и внутри. Насилие идёт от страха, проблему которого мы уже рассматривали. Думаю, сейчас нам следует рассмотреть нечто, что для большинства из вас, возможно, несколько чуждо; но это должно быть рассмотрено, а не просто отвергнуто, говоря, что это иллюзия, фантазия и тому подобное.

На протяжении всей своей истории человек, сознавая всю краткость своей жизни, полной тревоги и печали, и сознавая неизбежность смерти, всегда формулировал идею, именуемую Богом. Он понимал — как и мы понимаем сейчас, — что жизнь скоротечна, и ему хотелось испытать что-то действительно великое, высшее, испытать то, что не сконструировано просто умом или чувствами. Ему хотелось получить опыт мира (или хотя бы нащупать дорогу к нему), который полностью отличался бы от того мира, в котором он живёт, превосходил бы его и лежал бы выше его убожества и страдания. Он надеялся найти этот трансцендентальный, неясный мир через поиск — он надеялся разыскать его. Нам следует тщательно исследовать данный вопрос: существует ли реальность, — не важно, какое имя даёт ей человек, — которая является совершенно иным измерением. Чтобы глубже вникнуть в эту проблему, следует, конечно, ясно сознавать, что недостаточно понимать только на словесном уровне, поскольку описание никогда не является описываемым, — слово — не вещь. Можем ли мы проникнуть в эту тайну — если тайной является то, во что человек всегда старался проникнуть или взять приступом, о чём молил, за что цеплялся, чему поклонялся, чему посвящал свою жизнь?

Жизнь является тем, что она есть: довольно поверхностным, пустым и сомнительным делом без особого смысла, — и человек стремится этот смысл придумать, сделать жизнь значимой. Чем умнее человек, тем сложнее, значительнее выдуманная им цель. Не найдя ни красоты, ни любви, ни чувства безмерного, человек может сделаться циничным, во всём разувериться. Человек видит, что абсурдно, нечестно и бессмысленно выдумывать идеологию, формулу жизни, утверждать, что Бог есть или его нет, в то время когда жизнь не имеет никакого смысла — что верно для той жизни, которую мы ведём, — в ней нет смысла. Так что давайте не выдумывать этот смысл.

Если мы сможем, давайте сами вместе выясним, существует или нет та реальность, которая не представляет собой лишь интеллектуальную выдумку, эмоциональную фантазию, не является бегством. Человек на протяжении всей своей истории утверждал, что существует реальность, к которой вы должны готовиться, для которой вы должны делать определённые вещи, дисциплинировать себя и сопротивляться всем видам соблазна, контролировать себя, контролировать секс, соответствовать образцу, установленному религиозным авторитетом, святыми и так далее. Вы должны также отвергать мир, уходить в монастырь, в пещеру, где сможете медитировать, пребывать в одиночестве и вдали от соблазнов. Мы видим абсурдность такой установки, так как человек не может реально уйти от этого мира, от «того, что есть», от страдания, от отвлекающих факторов и достижений науки. Что касается теологии, человек, несомненно, должен отказаться от всех систем теологии — от всех религиозных верований. Если он действительно отбрасывает веру в любой форме, никакого страха более нет.

Зная, что общественная мораль аморальна, мы понимаем, что человек должен быть чрезвычайно моральным, ибо, в конечном счёте, лишь морали под силу навести порядок как в нас самих, так и в обществе; но такая мораль должна быть действием, не просто моралью идей и понятий, но подлинно моральным поведением.

Возможно ли дисциплинировать самого себя без подавления, контроля и бегства? Корневое значение слова «дисциплина» — это «учиться»; не подчиняться или становиться последователем кого-либо, не подражать или подавлять, но учиться, познавать. Сам акт познания требует дисциплины — дисциплины, не навязанной или приспосабливающей вас к какой-либо идеологии, ни сурового аскетизма монаха. Тем не менее без подлинного аскетизма наше поведение в повседневной жизни приводит лишь к беспорядку. Человек может видеть, сколь жизненно важно иметь в самом себе полный порядок, подобный математическому, — порядок не относительный, не основанный на сравнении, не привнесённый влиянием окружения. Добродетельное поведение должно упрочиться настолько, чтобы ум был в полном порядке. Если же ум находится в состоянии боли, разочарования, подвержен влиянию окружения или приспосабливается к общественной морали, тогда он неизбежно находится во внутреннем беспорядке и смятении; но беспорядочный ум не способен открыть истину.

Для того чтобы ум встретился с этой удивительной тайной — если она существует, — ум должен заложить фундамент поведения, мораль, которая не является моралью общества, мораль, в которой вообще нет никакого страха и которая поэтому свободна. Только тогда — заложив этот глубокий фундамент — ум способен пойти дальше, продолжить выяснять, что такое медитация, — то качество безмолвия, наблюдения, в котором не существует «наблюдающего». Если в жизни человека, в действиях человека, отсутствует эта основа правильного поведения, в медитации будет очень мало смысла.

На Востоке есть много школ, систем и методов медитации — включая дзэн, йогу, — которые были принесены на Запад. Человек должен иметь полную ясность в отношении утверждения, будто через метод, систему, через соответствие определённому образцу или традиции ум сможет достигнуть реальности. Можно видеть, насколько это абсурдно, независимо от того, принесено ли это с Востока или придумано здесь. Метод предполагает подчинение, повторение; предполагает, что имеется кто-то, достигший определённого просветления, кто говорит, что делать надо, а что не надо. И мы, жаждущие обладать этой реальностью, следуем за ним, соглашаемся, подчиняемся, практикуем то, что нам говорят, день за днём, как машины. Тупой, невосприимчивый ум, не обладающий значительной разумностью, понятливостью, может практиковать какой-либо метод бесконечно, становясь всё более и более тупым, более и более глупым. Он обретёт свой собственный «опыт» в границах своей собственной обусловленности.

Некоторые из вас, возможно, побывали на Востоке и изучали там медитацию. Существует целая традиция, стоящая за ней. В древности эта традиция распространялась в Индии и по всей Азии. Даже сейчас она всё ещё владеет умами, о ней пишут бесчисленное количество книг. Но любая форма традиции, этого пережитка прошлого, используемая для выяснения существования великой реальности, очевидным образом совершенно бесполезна. Ум должен быть свободным от любой формы духовной традиции, от её одобрения и поддержки; в противном случае человек полностью лишается высшей формы разумности.

Тогда что такое медитация, если она не традиционна? Она и не может быть традиционной, никто не может научить вас, вы не можете идти какой-либо особой дорогой и говорить: «На этом пути я узнаю, что такое медитация». Весь смысл медитации в том, чтобы ум стал совершенно спокойным, тихим; спокойным и тихим не только на сознательном уровне, но также на глубоких, тайных, скрытых уровнях сознания; настолько спокойным, тихим, чтобы мысль молчала, чтобы она не блуждала с места на место. Одна из доктрин традиции медитации — о традиционном подходе мы уже говорили — это необходимость контролировать мысль; но это следует полностью отбросить, а чтобы отбросить, надо взглянуть на это внимательно, объективно, без эмоций.

Традиция утверждает, что вам следует иметь гуру, учителя, который поможет вам медитировать, он скажет вам, что делать. Запад имеет свою собственную форму традиции, традицию молитвы, созерцания, исповеди. Но в целом принцип тот, что кто-то уже знает, а вы не знаете, и тот, кто знает, собирается учить вас, дать вам просветление — и это предполагает авторитет, мастера, гуру, Спасителя, Сына Божия и так далее. Они знают, а вы не знаете; и они говорят: «Следуйте этому методу, этой системе, выполняйте это день за днём, практикуйте, и вы, если вам повезёт, достигнете конечной цели». Это означает, что вы обречены бороться с собой весь день, стараясь соответствовать системе или образцу, стараясь подавить свои собственные желания, склонности, свою зависть, ревность и честолюбие. И потому имеет место конфликт между тем, какой вы есть, и тем, каким вы должны быть в соответствии с системой. Это означает, что имеет место усилие; но ум, который делает усилие, никогда не сможет быть спокойным; через усилие ум никогда не может стать совершенно тихим.

Для достижения контроля над мыслью традиция предлагает концентрироваться. Концентрироваться — это просто сопротивляться, строить вокруг себя стену, защищать исключительное сосредоточение на одной идее, принципе, образе, или на чём-либо ещё. Традиция говорит, что вы должны пройти через это, чтобы поиск ваш был успешным. Она утверждает, что вы не должны допускать сексуальных проявлений, не должны обращать внимание на этот мир, как всегда говорили все святые, — которые были более или менее невротичными. Когда вы увидите и поймёте — не только на словах или интеллектуально, но на деле, — что всё это означает и с чем связано, — а это можно увидеть только тогда, когда вы не привержены этому и способны взглянуть на это объективно, — вы отбрасываете это полностью. Это следует сделать полностью, ибо тогда ум, в самом акте отбрасывания, становится свободным и следовательно разумным, сознающим, не подверженным власти иллюзий.

Чтобы медитировать, в самом глубоком смысле слова, человек должен быть добродетельным, моральным; это не мораль следования образцу, шаблону, требующая упражнения, соответствующая обычаю или общественному порядку, это мораль, которая приходит естественно, неотвратимо, сладостно, когда вы начинаете понимать себя, когда осознаёте свои мысли, свои чувства, свои действия, свои склонности, свои амбиции и прочее — осознаёте без всякого выбора, просто наблюдая. Из такого наблюдения следует правильное действие, ничего общего не имеющее с подчинением, или с действием в соответствии с идеалом. Когда это живёт глубоко внутри нас, во всей своей красоте и простоте, без тени грубости, — ведь грубость существует только рядом с усилием, — когда мы объективно, без симпатий и антипатий, рассмотрели все системы, методы и обещания, тогда мы способны отбросить всё это, так, что ум ваш будет свободен от прошлого; тогда мы сможем продолжить выяснять, что такое медитация.

Если вы не заложили такого фундамента, вы можете играть с медитацией, но смысла в этом нет — это сходно с играми людей, которые едут на Восток, обращаются к какому-нибудь знающему учителю, и он говорит им, как сидеть, как дышать, что делать, то или это, после чего они возвращаются и пишут книгу, и всё это сущий вздор. Человек должен быть сам себе учителем и сам себе учеником; нет никакого авторитета, есть только понимание.

Понимание возможно лишь тогда, когда есть наблюдение без наблюдающего в роли центра. Вы когда-нибудь наблюдали, следили, пытались выяснить, что такое понимание? Понимание — не интеллектуальный процесс, не интуиция, не чувство. Когда говорят: «Я очень ясно понимаю что-то», — имеет место наблюдение из полной тишины, — только так и возможно понимание. Когда вы говорите, что понимаете, вы имеете в виду, что ум тихо этому внемлет, без согласия или несогласия; это состояние, в котором слушание является полным, и только в нём имеет место понимание и это понимание является действием. Действие не следует за пониманием, это происходит одновременно, одним движением.

Итак, медитация — слово это так сильно перегружено традицией — это приведение ума и мозга, без усилия и какого-либо принуждения, к их наивысшей способности — к разумности, к величайшей восприимчивости, к чуткости. Мозг безмолвен; это хранилище прошлого, развивавшееся миллионы лет, непрерывно и беспрестанно активное, — этот мозг безмолвен.

Под силу ли это безмолвие мозгу, уму, который обусловлен на всё реагировать, отвечать на малейший стимул? Приверженцы традиции говорят, что это достижимо правильным дыханием, практикой осознания. Это вновь поднимает вопрос, «кто» является той сущностью, которая контролирует, практикует, перекраивает мозг? Не мысль ли, которая говорит: «Я — наблюдающий, я собираюсь контролировать мозг, положить конец мышлению»? Мыслящего порождает мысль.

Возможно ли для мозга — быть совершенно тихим? Это часть медитации — выяснять, возможно ли это, — не просто сказать вам, как это сделать; никто не может сказать вам, как этого добиться. Ваш мозг, столь сильно обусловленный культурой, каждым своим опытом, мозг как результат длительной эволюции, может ли он быть совершенно тихим? — ведь без этого всё, что он увидит или испытает, будет искажено, истолковано им в рамках своей обусловленности.

Какую роль играет сон в медитации, в жизни? Это довольно интересный вопрос, и если вы глубоко и самостоятельно это рассматриваете, вам многое открывается. Мы уже говорили, что сны не являются необходимостью. Мы говорили, что ум, мозг, должен быть полностью осознающим в течение дня, — внимательным к тому, что происходит снаружи и внутри. Осознавая внутренние реакции на внешние воздействия со всеми сопутствующими данным реакциям напряжениями, ум должен быть внимательным к сигналам подсознания, — а затем, в конце дня, он должен воспринять всё это, принять к сведению, учесть. Если вы этого не делаете, то, когда засыпаете, мозг будет продолжать работать и ночью, чтобы навести порядок внутри себя, — что очевидно. Если вы сделали всё это сознательно, то во сне вы познаёте совсем другие вещи, совершенно другое измерение; и это является частью медитации.

Существует закладывающее фундамент поведение, действие в котором — любовь. Существует отказ от всех традиций, так, чтобы ум был полностью свободен, мозг — совершенно спокоен, тих. Если вы глубоко вникните в это, вы увидите, что мозг может быть тихим — не от каких-то трюков, не от приёма наркотика, но благодаря активному и также пассивному осознанию в течение всего дня. И если в конце дня всё случившееся внимательно просматривается, и тем самым наводится в этом порядок, то во время сна мозг безмолвен, познавая иное движение.

Итак, всё тело, мозг, всё, безмолвно, без всякого искажения; только тогда, если какая-нибудь реальность существует, ум может воспринимать её. Её, эту безмерность, приглашать бесполезно, — но если она существует, если существует то, чему нет имени, то, что запредельно, тогда ложность или истинность этой реальности могут быть восприняты лишь таким умом.

Вы можете сказать: «Какое отношение всё это имеет к жизни? Я должен жить этой повседневной жизнью, ходить на службу, мыть тарелки, ехать в переполненном гремящем автобусе — как всё это соотносится с медитацией?» Медитация есть понимание жизни, каждодневной жизни со всеми её сложностями, страдания, печали, одиночества, отчаяния, страха, зависти, стремления стать знаменитым, добиться успеха; понимание всего этого есть медитация. Без понимания жизни любая попытка встретить тайну пуста, бессмысленна; это похоже на попытку дезорганизованного ума прийти к математическому порядку. Медитация имеет самое прямое отношение к жизни, это не уход в эмоциональное, экстатическое состояние. Существует экстаз, не являющийся удовольствием; этот экстаз приходит только тогда, когда есть этот внутренний математический порядок в самом себе, порядок абсолютный. Медитация является образом жизни, повседневной жизни — только тогда может возникнуть и войти в жизнь то, что непреходяще, в чём нет времени.

Участник беседы: Кто же этот наблюдающий, тот, который осознаёт свои собственные реакции? Какая энергия при этом используется?

Кришнамурти: Смотрели ли вы на что-либо без реакции? Смотрели ли вы на дерево, на лицо женщины, на гору, на облако, на свет на воде — просто, чтобы увидеть это, не преобразовывая это в симпатию или отвращение, в удовольствие или мучение — просто, чтобы увидеть? В таком наблюдении, когда вы полностью внимательны, — есть ли наблюдающий? Сделайте это, сэр, меня не спрашивайте, — если вы делаете это, то вы выясните. Наблюдайте реакции, без суждения, не оценивая, ничего не искажая, — будьте полностью внимательны к каждой реакции, и в этом внимании вы увидите, что вообще нет никакого наблюдающего, мыслящего, переживающего.

Теперь второй вопрос: какая энергия используется для того, чтобы изменить что-то в самом себе, чтобы осуществить превращение, революцию в душе? Как обрести эту энергию? Сейчас у нас есть энергия, но она уходит в напряжение, в противоречие, в конфликт; энергия вложена в борьбу двух желаний, в борьбу между тем, что я должен сделать и что мне следовало бы сделать, это поглощает огромное количество энергии. Но если противоречия нет, у вас есть масса энергии. Вы посмотрите на свою собственную жизнь, на самом деле посмотрите на неё: она есть противоречие; вы хотите быть мирным человеком — и кого-то ненавидите; вы хотите любить — и вы честолюбивы. Это противоречие порождает конфликт, борьбу; в этой борьбе энергия растрачивается. Если нет вообще никакого противоречия, у вас имеется величайшая энергия, чтобы изменить, преобразить самого себя. Спрашивается, возможно ли это — не иметь противоречий между «наблюдающим» и «наблюдаемым», «переживающим» и «переживаемым», любовью и ненавистью? — эти противоположности, возможно ли жить без них? Возможно, когда существует факт и ничего кроме факта, — факта вашей ненависти, вашей склонности к насилию, но не их противоположности в форме идеи. Когда вы боитесь, вы придумываете этому противоположное — мужество, что является сопротивлением, противоречием, усилием, напряжением. Но когда вы полностью понимаете, что такое страх, — и не убегаете от него в противоположное, — когда вы отдаёте всё своё внимание страху, он не только останавливается, психологически, но также у вас достаточно энергии, чтобы встречать его лицом к лицу. Приверженцы традиции будут говорить, что для накопления такой энергии вы должны избегать секса и всего мирского, что вы должны концентрироваться, обращать свой ум к Богу, уйти из этого мира, избегать искушений, — всё для того, чтобы иметь эту энергию. Но человек остаётся человеком, со своими потребностями и склонностями, и внутри он горит сексуальными, биологическими устремлениями и побуждениями, хочет что-то сделать, сдерживает это, подавляет, — и тем растрачивает энергию. Но если вы живёте с фактом — и только с фактом, — если в момент раздражения вы понимаете, что раздражены, а не то, «как не раздражаться», если вы вникаете в это, живёте с этим, отдаёте этому всё своё внимание, — вы видите, что энергия имеется у вас в избытке. Именно эта энергия держит ум ясным, а сердце открытым, ибо изобилие энергии — это изобилие любви, а не идей или сентиментальных чувств.

Участник беседы: Что вы подразумеваете под экстазом, можете ли вы описать его? Вы говорите, что экстаз не является удовольствием? — что любовь не является удовольствием?

Кришнамурти: Что такое экстаз? Когда вы смотрите на облако, на игру света в этом облаке, там есть красота. Красота — это страсть. Чтобы увидеть красоту облака или красоту света на том дереве, необходима страсть, необходима интенсивность. В этой интенсивности, в этой страсти нет никакой сентиментальности, чувства симпатии и антипатии. Экстаз не является личным — он не ваш и не мой, как и любовь не ваша и не моя. Когда есть удовольствие, оно ваше или моё. Когда есть этот медитативный ум, он обладает своим собственным экстазом — однако описать его невозможно, для его описания нет слов.

Участник беседы: Вы говорите, что не существует ни хорошего, ни плохого, что все реакции хороши, — вы это говорите?

Кришнамурти: Нет, сэр, я этого не говорю. Было сказано — наблюдайте свою реакцию, не называйте её хорошей или плохой. Называя её хорошей или плохой, вы создаёте противоречие. Приходилось ли вам смотреть на свою жену — простите за однообразие примеров — без образа, имеющегося у вас в отношении неё, образа, составленного вами за тридцать лет совместной жизни? У вас есть представление о супруге, а у неё есть представление о вас, эти представления контактируют вместо вас. Эти представления, эти образы, появляются тогда, когда вы невнимательны в своих отношениях, — именно невнимание порождает суждение. Можете ли вы смотреть на свою жену, не порицая, не оценивая её, говоря что она права или не права, просто наблюдать, не привнося в это своих предубеждений? Тогда вы увидите, что есть совершенно иной способ действия, вытекающий из такого наблюдения.

Париж, 24 апреля 1969