Может ли когда-либо политика быть одухотворенной?

За мостом виднеется море, синее и далекое. Вдоль изгибающегося берега лежат пески и простирающиеся пальмовые рощи. Городские люди приезжают сюда на машинах со своими хорошо одетыми детьми, которые радостно кричат, наслаждаясь свободой от тесных домов и голых улиц.

Рано утром, прямо перед тем, как солнце восходит, когда на земле много росы, а звезды все еще видны, это место очень красиво. Вы можете сидеть здесь один, а всюду вокруг вас мир насыщенной тишины. Море беспокойное и темное, разозленное луной, его волны накатываются с яростью и ревом. Но несмотря на тяжелый грохот моря все удивительно тихо. Нет ни малейшего ветра, и птицы все еще спят. Ваш ум потерял свое побуждение блуждать по поверхности земли, двигаться среди старых, знакомых объектов местности, продолжать тихий монолог. Внезапно и неожиданно вся та огромная энергия сгущается, собирается, но не для того, чтобы расходовать себя в движении. Движение есть только в переживающем, который ищет, получает, теряет. Сгущение этой энергии, свободной от давлений и влияний желания, неважно, ослабленных или усиленных, создало полную внутреннюю тишину. Ваш ум полностью освещен, без какой-либо тени и не отбрасывая тень. Утренняя звезда очень яркая, устойчивая, постоянная и немигающая, в небе на востоке видно зарево. Ваш ум не передвинулся ни на йоту, он не парализован, но свет той внутренней тишины сам стал действием без слов и образов ума. Его свет не имеет центра, создателя тени, есть только свет.

Утренняя звезда исчезает, и вскоре золотая кайма показывается из-за бурной воды. По земле медленно поползли тени. Все пробуждается, и легкий ветерок подул с севера. Вы идете по тропинке, которая пролегает вдоль реки и присоединяется к главной дороге. В тот час на ней очень мало людей, один или двое вышли на утреннюю прогулку. Почти нет автомобилей, и все живое довольно тихо. Дорога проходит через сонную деревню, где двое маленьких детей разговаривая и смеясь, не стесняясь прохожих, используют обочину как туалет. Автомобиль объезжает козу, лежащую на середине дороги. На некотором расстоянии от деревни вы проходите через ворота в ухоженный сад, где есть великолепные цветы и квадратный водоем с многочисленными лилиями в нем. Тени уже ярче, но трава все еще мокрая от росы.

Он был человеком средних лет из деревни, в некотором роде адвокат. Он сказал, что не очень усердно работал, поскольку имел небольшую собственность и мог посвящать часть своего времени другим вещам. В настоящее время он писал книгу о социальных условиях в этой стране. Встречался с некоторыми из видных людей в правительстве и принимал участие в самом последнем движении земельной реформы, переходя вместе с другими от деревни до деревни. Его энтузиазм был очень заметен, когда он заговорил о политической и социальной реформах, изменился даже весь тон его голоса.

Он стал резким, настойчивым, возбужденным. Его голова приподнялась, взгляд стал агрессивным, а манеры стали убеждающими. Все это он совершенно не осознавал. Слова и статистика легко приходили на ум, и он, казалось, набирал силу, когда продолжал. Так как вы слушали его поток объяснений и оценок без прерывания, он внезапно осознал, где находится, и извинился.

«Я всегда возбуждаюсь, когда говорю о политической и социальной реформах. Не могу ничего с этим поделать. Это у меня в крови. Кажется, так происходит со всеми нами, по крайней мере, людьми нашего поколения. Как только мы заканчиваем колледж, наше образование продолжается в основном через газеты, которые главным образом посвящены политике. Я чувствую, что огромное количество добрых дел можно сделать через политику, и именно ей я посвящаю этому много своего времени. К тому же мне это нравится, при этом возникает возбуждение».

Как оно возникает при алкогольном опьянении, при сексе, при еде, при грубости и так далее. Возбуждение в любой форме дает нам ощущение переживания, и мы требуем его даже в религии.

«Вы думаете, что это неправильно?»

А что думаете вы? Ненависть и война приносят огромное возбуждение, не так ли?

«Лично я принимаю политику всерьез, — продолжал он, игнорируя вопрос, — для меня это очень серьезный вопрос, потому что я чувствую, что это изумительный инструмент для проведения существенных реформ. Политическое действие на самом деле приносит результаты и не в слишком отдаленном будущем, так как в ней есть определенная надежда для среднего человека. Наиболее религиозные люди, кажется, понимают важность политического действия, которое, как как сказал один из наших лидеров, должно быть одухотворено. Вы согласны с этим, не так ли?»

По-настоящему религиозный человек не интересуется политикой. Для него существует только действие, полное религиозное действие, а не фрагментарные деятельности, которые называются политическими и социальными.

«Вы оппозиционно настроены в отношении привнесения религии в политику?»

Оппозиция только порождает антагонизм, верно? Давайте рассмотрим, что мы подразумеваем под религией. Но, прежде всего, что вы подразумеваете под политикой?

«Это вся законодательная процедура: правосудие, планирование процветания государства, гарантия равных возможностей для всех граждан и так далее. Функцией правительства является мудро править и предотвращать хаос».

Конечно же, всякого рода реформа — это также функция правительства. Его нельзя оставлять прихотям и мечтам, называемым идеалами, сильных личностей и их группам, так как это ведет к распаду государства. В двухпартийной или многопартийной системе реформаторы должны работать либо через правительство, либо как часть оппозиции. Зачем вообще нам нужны социальные реформаторы?

«Без них многие реформы, уже достигнутые, никогда бы не произошли. Реформаторы необходимы, потому что они подталкивают правительство. У них есть большее видение, чем у среднего политика, и своим примером они вынуждают правительство проводить нужные реформы или изменять его политику. Участие в голодовке — это одно из средств, выбранных святыми реформаторами, чтобы заставить правительство следовать их рекомендациям».

Это является своего рода шантажом, не так ли?

«Возможно. Но это действительно вынуждает правительство принимать во внимание и даже выполнять необходимые реформы».

«Святой реформатор» может ошибаться, и часто он действительно ошибается, когда вовлекается в политику. Поскольку он имеет некоторое влияние на народ, правительству, вероятно, придется уступать его требованиям, иногда с разрушительными результатами. Разного вида реформы через различные формы законодательства, являются ли по существу функцией гуманного, разумного правительства, почему бы этим политически настроенным «святым» не присоединиться к правительству или создать еще одну политическую партию? Не происходит ли так, что они хотят играть в политику и все же держаться в стороне от нее?

«Я думаю, что они хотят одухотворить политику».

Может ли когда-либо политика быть одухотворенной? Политика беспокоится об обществе, которое всегда в конфликте с собой, всегда ухудшается. Взаимодействие людей составляет общество, и эти взаимоотношения фактически основаны на амбиции, расстройстве, зависти. Обществу незнакомо сострадание. Сострадание — это поступок цельной и единой личности.

А сейчас каждый из этих политико-религиозных реформаторов утверждает, что его путь к спасению единственный, не так ли?

«Большинство их них так и делает, но есть меньшинство, которое не настолько уверенно».

Не могут ли они все сильно ошибаться, запутавшись в их собственных условностях, с устоявшимися предубеждениями и традиционным подходом? Нет ли у каждого «святого» политического лидера с его группой последователей тенденции вызывать дальнейшую фрагментацию и распад государства?

«Но не должны ли мы рискнуть? Можно ли создать единство через простое законодательство?»

Конечно, нет. Может возникнуть подобие единства, внешнее следование универсальному образцу, социальному или политическому, но единство человечества никогда не может быть создано законодательством, пусть даже возвышенным.

Где есть дружба, сострадание, организация правосудия не нужна. А через организацию правосудия не обязательно возникает сострадание. Напротив, она может отогнать сострадание. Но это другой вопрос.

Как я говорил, почему бы этим «святым» политикам не присоединиться к правительству или создать партию, чтобы осуществлять их политику? Что является потребностью этих реформаторов вне политической сферы?

«У них больше власти вне парламента, чем бы они имели, состоя в нем. Они действуют по отношению к правительству как бич морали. Они действительно делят людей до некоторой степени, это правда, но это необходимое зло, от которого может быть польза».

Проблема намного глубже, не так ли? Политические, экономические и социальные реформы очевидно необходимы, но если мы не начнем понимать проблему поболее, которая состоит в цельности человека и его полного действия, такие реформы только приносят дальнейший вред, требуя все большие реформы в бесконечной цепи, в которой человек удерживается.

Теперь же, разве не существуют более глубокие побуждения, которые вынуждают этих «святых» политических лидеров действовать так, как они действуют? Лидерство подразумевает власть, власть, чтобы влиять, вести, доминировать или изощренно, или требовательно. Эти лидеры — искатели власти. Власть в любой форме — это зло, и она будет неизбежно приводить к бедствию. Большинство людей хочет, чтоб их вели, чтоб им говорили, что делать, и в их смятении они создают лидеров, которые так же запутаны, как и они сами.

«Но почему вы говорите, что наши лидеры стремятся к власти? — спросил он довольно скептически. — Они высоко почитаемые люди с добрыми намерениями и порядочным поведением».

Почитаемые означает обусловленные, они следуют за традицией, в большей или меньшей степени общепризнанной или нет. Почитаемые всегда имеют авторитет книги, прошлого. Они могут неосознанно стремиться к власти, но власть приходит к ним через их положение, действия и так далее, и они движимы этой властью. Сострадание далеко от них. Они лидеры, они имеют последователей. Тот, кто следует за другим, будь то самый великий святой или учитель, является по существу неверующим.

«Я понимаю, что вы имеете в виду, сэр. Но почему эти люди стремятся к власти?» — спросил он более искренне.

Почему вы стремитесь к власти? Обладание властью над одним или многими придает яркое удовольствие обладания, верно? Возникает приятное чувство собственной важности, нахождения в положении власти.

«Да, мне это весьма хорошо знакомо. Я чувствую приятное чувство авторитета, когда со мной консультируются относительно юридических или политических вопросов».

Почему мы ищем и пытаемся поддержать это захватывающее ощущение власти?

«Оно возникает настолько естественно, что кажется врожденным».

Такое объяснение блокирует дальнейшее и более глубокое исследование, не так ли? Если вам надо выяснить суть вопроса, вы не должны удовлетворяться объяснениями, какими бы вероятными и удовлетворительными они ни были.

Почему мы хотим быть лидерами? Должно быть признание, чтобы чувствовать себя важным. Если нас не признают таковыми, важность теряет значение. Признание — это часть целостного процесса лидерства. Не только лидер приобретает важность, но также и последователь. Утверждая, что он принадлежит такому-то и такому-то движению, под руководством такого-то и такого-то, последователь становится кем-то. Вы находите, что это истина?

«Боюсь, что да».

Как с последователем, так же и с лидером. Являясь несамодостаточными внутри себя, пустыми, мы продолжаем заполнять эту пустоту ощущением обладания, власти, положения, или знанием, удовлетворяющими идеологиями и тому подобным. Мы переполняем ее вещами ума. Этот процесс заполнения, убегания, становления, сознательный ли он или какой-то другой, является сетью «я». Именно эго, «я», сущность отождествила себя с идеологией, с реформой, с неким образцом действия. В этом процессе становления, который является самоудовлетворением, всегда присутствует тень расстройства. Пока данный факт не понят глубоко, так, чтобы ум освобождался от акта самоудовлетворения, вечно будет это зло власти, с различными ярлыками почтения, прикрепленными к ней.

«Если позволите спросить, когда сами вы отказались много лет назад продолжать оставаться главой религиозной организации, вы продумали все это? Вы были весьма молоды тогда, и как случилось, что вы были способны сделать это?»

У каждого есть озарение, неопределенное чувство того, что является правильным, и каждый совершает поступок без обдумывания последствий. Позже приходит аргументированное объяснение, и так как поступок истинен, причины будут адекватны и истинны. Но опять же, это другая тема. Мы говорили о внутренней работе лидеров и последователей. Человек, стремящийся к власти или принимающий власть в любой ее форме, по сути неверующий. Он может искать власть через воздержанность, через дисциплину и самоотречение, что называется добродетелью, или через интерпретацию священных писаний. Но такой человек не знает огромное значение того, что может называться религией.

«Тогда, что является религией? Теперь-то я ясно вижу, что политика не может быть одухотворенной, но что она имеет определенное значение в надлежащем месте, которое включает мир реформ, и я все еще в восторге от я хочу узнать от вас, что означает религия»

Вы не можете узнать это от другого. Но что она означает для вас?

«Я был воспитан в духе индуизма, и то, чему он учит, я принимаю как религию».

Это именно то, что делает христианин, буддист, мусульманин. Каждый принимает как религию специфический образец веры, догму и ритуал, в котором он волею судьбы был воспитан. Принятие подразумевает выбор, не так ли? А имеется ли выбор в религиозных вопросах?

«Когда я говорю, что принимаю то, чему учит религия, к которой я принадлежу, то имею в виду, что это отвечает моему здравому смыслу. В этом есть что-нибудь неправильное?»

Дело здесь не в правильном или неправильном, давайте поймем, о чем мы говорим. С детства вы были под влиянием ваших родителей и общества, все делалось для того, чтобы вы думали понятиями определенного образца верований и догм. Позже вы можете восставать против всего этого и выбрать другой образец, называемый религией. Но восстаете ли вы или нет, ваша причина основана на вашем же желании быть в безопасности, быть «духовно» уверенным, и от того убеждения зависит ваш выбор. В конце концов, причина или мысль — это также результат условностей, предубеждений, предпочтений, сознательного или неосознанного страха и так далее.

Каким бы логическим или продуктивным ни было бы рассуждение, оно не ведет к тому, что находится за пределами ума. Для того, чтобы возникло то, что за пределами ума, ум должен полностью освободиться.

«Вы что против причины?» — спросил мужчина жестко.

Опять же, это вопрос понимания, а не того, чтобы быть за или против чего-то. Хотя можно иметь способность продуктивно продумывать проблему до самого конца, мысль всегда ограничена. Рассуждение неспособно к продвижению за пределы определенной точки. Мысль никогда не может быть свободной, потому что всякое размышление — это отклик памяти, а без памяти нет никакого размышления. Память или знание является механическими, уходя корнями во вчера, они всегда принадлежат прошлому. Всякое исследование, рассуждение или разубеждение начинается от знания, того, что было. Поскольку мысль не свободна, она не может идти далеко, она перемещается в пределах границ ее собственных условностей, в пределах границ ее знания и опыта. Каждое новое переживание интерпретируется согласно прошлому и таким образом усиливает прошлое, которое является традицией, обусловленным состоянием. Потому мысль — это не путь к пониманию действительности.

«Если нельзя использовать собственный ум, как же возможно выяснить, что такое религия?»

В самом процессе использования ума, ясного размышления, критического и здравого рассуждения каждый сам обнаруживает ограничения мысли. Мысль, отклик ума в человеческих отношениях, привязана к личному интересу, явному или скрытому. Она связана завистью, собственничеством, страхом и так далее. Только когда ум отряхнулся от той неволи, которая является «я», ум свободен. Понимание этой неволи — самопознание.

«Вы еще не сказали, что такое религия. Для меня религия всегда была верой в Бога с целым комплексом догм, ритуалов, традиций и идеалов, которые приходят вместе с ней».

Вера — это не путь к действительности. Вера и неверие — вопрос влияния, давления, а ум, находящийся под давлением, явным или скрытым, никогда не сможет летать прямо. Ум должен быть свободен от влияния, от внутренних принуждений и побуждений, так чтобы он был один, нетронут прошлым. Только тогда может возникнуть то, что является бесконечным. К нему нет никакого пути. Религия — это не вопрос догмы, православия и ритуала, это не организованная вера. Организованная вера убивает любовь, дружелюбие. Религия — это чувство священности, сострадания, любви.

«Нужно ли отказываться от верований, от идеалов, от храма — от всего, с чем вырос? Поступить так было бы очень трудно. Боишься остаться один. Такое действительно возможно?»

Это возможно в тот миг, когда вы осознаете крайнюю необходимость в этом. Но вас нельзя вынуждать. Вы должны понять это сами. Веры и догмы имеют очень небольшую ценность — фактически, они явно вредны, отделяя человека от человека и способствуя враждебности. Что важно для ума, так это освободить себя от зависти, от амбиции, от желания власти, потому что они уничтожают сострадание. Любить, быть сострадательным — вот что имеет под собой реальность.

«Глубоко внутри то, что вы говорите, звучит правдоподобно. Большинство из нас живет во многом на поверхности, мы настолько незрелы и подвержены влиянию, что реальность избегает нас. А кто-то хочет преобразовать мир! Я должен начать с самого себя, я должен очистить свое собственное сердце, а не увлекаться мыслью о преобразовании другого. Сэр, надеюсь, я могу прийти снова».