Известное и неизвестное

Длинные вечерние тени ложились на неподвижные воды, река становилась тихой в конце дня. Из воды выпрыгивали рыбешки, а грузные птицы прилетали на насест среди больших деревьев. На серебристо-синем небе не было ни облачка. По реке плыла лодка, полная людей, они пели и хлопали в ладоши. Вдалеке мычала корова. В воздухе стоял аромат вечера. Гирлянда из ноготков двигалась по воде, которая искрилась на заходе солнца. Насколько прекрасным и живым это все было: река, птицы, деревья и сельские жители.

Мы сидели под деревом, наблюдая за рекой. Около дерева был маленький храм, и вокруг него бродили несколько тощих коров. Храм был чист и хорошо выметен, а расцветший кустарник был полит и ухожен. Какой-то человек проделывал свои вечерние ритуалы, и его голос был терпелив и печален. Освещенная последними лучами солнца вода была цвета только что распустившихся цветов. Теперь кто-то присоединился к нам и начал говорить о пережитом опыте. Он сказал, что посвятил много лет своей жизни поиску бога, жил строго и отказался от многих вещей, которые были ему дороги. К тому же, он оказал значительную помощь в социальной работе, постройке школы, и так далее. Он интересовался многими вещами, но его всепоглощающим стремлением было найти бога, и теперь, после многих лет, он услышал его голос и руководствовался им как в мелких, так и в значимых делах. У него не было собственной воли, он следовал внутреннему голосу бога. Он никогда не подводил его, хотя его ясность и смысл часто искажались. Его молитва была всегда за очищение сосуда, которое могло бы стать достойным получать.

Может ли то, что неизмеримо, быть найдено вами и мной? Может то, что не имеет времени, быть найденным тем твореньем, которое соткано из времени? Может ли старательная строгость к себе привести нас к неизвестному? Есть ли средство достижения того, что не имеет ни начала и ни конца? Может ли та действительность быть поймана в сети наших желаний? То, что мы можем ухватить, — это проекция известного. Но неизвестное не может быть поймано известным. То, что имеет название, — это не то, что нельзя назвать, а, называя, мы только пробуждаем обусловленные отклики. Эти отклики, хотя благородные и приятные, не имеют отношения к реальности. Мы реагируем на раздражители, но действительность не предполагает никакого раздражителя — она просто есть.

Ум перемещается от известного к известному, и он не может дотянуться до неизвестного. Вы не можете думать о том, чего вы не знаете, это невозможно. То, о чем вы думаете, выходит из известного, прошлого, пусть это давнее прошлое или минувшая секунда. Это прошлое одумывается, сформировывается и поддается многим влияниям, изменяясь согласно обстоятельствам и оказываемому давлению, но вечно оставаясь процессом времени. Мысль может только отрицать или утверждать, она не способна обнаружить или найти новое. Мысль не может натолкнуться на новое, но когда мысль затихает, тогда может появиться новое, которое немедленно преобразовывается мыслью в старое, в пережитое. Согласно образцу опыта мысль вечно формирует, изменяет, окрашивает. Функция мысли связывать одно с другим, но не находиться в состоянии переживания. Когда переживание прекращается, тогда мысль принимает это и дает ему название в пределах категории известного. Мысль не может проникнуть в неизвестное, поэтому она никогда не сможет обнаруживать или переживать действительность.

Строгость к себе, отречение, отрешенность, ритуалы, практика добродетели — все они, хотя и благородные проявления, но являются процессом мысли. А мысль может только работать ради завершения, ради достижения, которое всегда является известным. Достижение — это безопасность, защищающая себя уверенность известного. Искать безопасность в том, что является неназванным, означает отрицать это. Безопасность, которая будет найдена, есть только в проекции прошлого, известного. По этой причине ум должен полностью молчать, но это молчание не может быть куплено через жертву, возвеличивание или подавление. Это молчание наступает, когда ум больше не ищет, не охвачен больше процессом становления кем-то. Это молчание не является приобретенным с опытом, оно не может быть достигнуто путем практики. Это молчание должно быть столь же неизвестно уму как бесконечное. Если ум переживает молчание, тогда есть переживающий, результат прошлых переживаний, тот, кто помнит о прошлом молчании. И то, что испытывает переживающий, — это просто им самим спроектированное повторение. Ум никогда не может переживать новое, поэтому ум должен быть молчалив.

Ум может быть молчалив, когда он не переживает, то есть когда он не называет или не дает определения, не записывает и не сохраняет в памяти. Такое обозначение и регистрация — это постоянный процесс в различных отделах сознания, не только высшего разума. Но когда поверхностное сознание молчит, более глубокое сознание может проявить свои признаки. Когда же все сознание тихо и спокойно, свободно от извечного становления, что возникает спонтанно, только тогда возникает неизмеримое. Желание сохранить эту свободу придает продолжение памяти становящегося, что является помехой для действительности. Действительность не имеет никакого продолжения, она длится от мгновения до мгновения, вечно новая, вечно цветущая. То, что имеет продолжение, никогда не может быть созидательным.

Высший разум — это только инструмент общения, он не может измерить то, что неизмеримо. О действительности нельзя говорить, а когда так происходит, тогда это больше не действительность.

Это размышление.