Заключение

Цель всего написанного в этой книге состояла в уяснении ответов на два вопроса (см. Предисловие), обострившиеся в современном мире с его все возрастающей и уже теперь огромной ролью, которую играет математизированное и, более того, кибернетизированное мышление. Дело не только в конкретном использовании кибернетического аппарата и достигнутых такими методами результатов, но и в самом духе формализации, логизации всего, на что такое мышление обращается. Эти два вопроса таковы.

Во-первых, насколько верно, что логическое мышление является определяющим, действительно ли оно вытесняет - и скоро вытеснит - "внелогическое невежество"? Или, в более научной формулировке: каково соотношение логического и внелогического в познании мира и в практической человеческой деятельности (научно-технической, судебной, стратегической, социальной, регулирующей и любой другой, повседневной и даже бытовой)?

Во-вторых, каковы в таких условиях место и судьба искусства, целиком пронизанного внелогическим элементом? Решение вопроса сводится к старой проблеме: почему искусство необходимо человечеству? И останется ли оно нужным в новых условиях?

Оказалось, что эти два вопроса органически связаны между собой. Это выясняется, когда в методах, в самом процессе постижения "истины" - от мелкой повседневной до философской идеи существования объективного мира - удается различить сочетание дискурсивного (в идеале формально-логического) мышления с внелогическим, интуитивным синтетическим суждением. Обычно они используются в тесном переплетении и взаимосвязи, что и лежит в основе более мощной системы познания - диалектической логики. Но, в математике и (в меньшей степени) в других точных науках вычленяются значительные части (и периоды развития), в пределах которых можно ограничиться формальной логикой (или в некоторых науках хотя бы более "мягкой" дискурсией; см. гл.3-5). Это провоцирует забвение важности интуитивного элемента, фетишизацию логического мышления и появление надежд на сведение науки к единой дедуктивной системе, надежд, которые при строгом анализе оказываются необоснованными.

Что же касается вопроса о том, для чего вообще искусство нужно человечеству, то он в разные времена и у разных авторов находил совершенно различные ответы (см. гл.2). Дошло до того, что Поль Валери самую "бесполезность" искусства принял как оправдание его существования. Для него цель искусства - "Придать излишним для жизни ощущениям своего рода необходимость и полезность". Таковы "основные признаки, определяющие искусство". "Удовлетворение воскрешает желание", и задача искусства "поддерживать эту жажду до бесконечности". "Построить систему чувственных объектов, которая обладала бы этой особенностью - такова сущность проблемы искусства, таково его необходимое, но далеко еще не достаточное условие" [56]. Это, конечно, крайняя из крайних точек зрения. Но проблемы эстетики вообще обладают одной печальной особенностью: мало есть наук, где расхождение во мнениях было бы так значительно. Как остроумно заметил один автор, "Когда встречаются два эстетика, то возникают три точки зрения" ([57], предисловие). В нашей книге излагалась концепция необходимости искусства, которая, видимо, существенно отлична от других предлагавшихся концепций, и в свете только что сказанного в этом нет ничего удивительного.

Разумеется, в эстетике (по крайней мере в нашей литературе) всеобще признано многое, в частности многое из излагавшегося (и не излагавшегося) здесь. Так, признана и принципиальная многофункциональность искусства, и первостепенное значение для него отражения мира как творческого "преображения действительности". Признано, что в эпоху необычайного научно-технического прогресса, как и всегда было в истории человечества, искусство необходимо (о дискуссиях на эту тему см. [58]). Особенно подчеркивается, что в наше время искусство важно для развития тех способностей к творчеству (фантазия, эвристическое мышление), которые необходимы для научно-технической деятельности. Разумеется, признано, что искусство и науку не следует противопоставлять друг другу, как антагонистов, что это дополняющие друг друга подходы к постижению мира. Признано и много других весьма важных положений. Чтобы не быть голословными, приведем несколько ссылок на работы, в которых все это произносится явно (можно было бы добавить еще много других соответствующих сочинений) [59-62].

Ощущается, однако, потребность даже эти положения, часто высказываемые лишь в виде таких обобщающих оценок, теснее связать с проблемами структуры нашего знания и познания и выразить в терминах, близких мышлению, обычному для точных наук. Более того, нам кажутся недостаточными встречающиеся в литературе попытки схематически связать между собой многочисленные функции искусства и нащупать объяснения причин такой многофункциональности - одной из самых загадочных свойств искусства.

Итак, подытожим основное, что было высказано в этой книге. Прежде всего, настойчиво подчеркивалось (и сопровождалось примерами) то обстоятельство, что не только художественная деятельность, не только социальное поведение и гуманитарные науки, но и так называемое "точное знание", до математики включительно, основывается на сочетании формально-логического подхода с существенно внелогическими, интуитивными суждениями и решениями. В разныхсочетаниях и переплетениях они образуют любой подобный вид деятельности.

Было очень важно выбрать четкое определение того, что понимается под словом "интуиция". Оказывается, в литературе с ним связывают два существенно различающихся понятия (хотя, к сожалению, в подавляющем большинстве сочинений вообще не дается определение интуиции и потому, конечно, не видно и самого различия). Одна интуиция - это прямое усмотрение "истины" (объективной связи вещей), не опирающееся на доказательство и не допускающее его [12] (возможны варианты этого определения (см. например, [13]), но они изменяют лишь словесное оформление последующих рассуждений, не меняя сути). Это - интуиция-суждение. Другая - "психоэвристическая" интуиция-догадка, интуиция-превосхищение, правильность которой должна (и может) быть затем либо доказана, либо опровергнута. Кратко можно сказать так: первая интуиция - интуиция в философском смысле слова (условно говоря "подлинная интуиция") есть усмотрение аксиомы; вторая - предугадывание теоремы, которое еще нужно оправдать (или опровергнуть) доказательством. Любая наука, если она претендует на описание физической реальности, необходимо содержит по крайней мере один (и важнейший) вид "подлинно" внелогического, интуитивного суждения, именно - суждение о достаточности данного неизбежно ограниченного опыта (критерий практики).

Мы даже предлагаем определить такую науку как постижение истины, в котором весь внелогический элемент сводится (или в принципе может быть сведен) к этому единственному виду суждения.

Сказанное верно как для суждений фундаментального характера (законы природы и т.п.), так и для получения выводов из любого рядового научного эксперимента (см. гл.5).

Гуманитарные науки (в особенности искусствознание, этика и т.п.) содержат интуитивные суждения, неизмеримо более разнообразные (например, этические нормы) и существенно обусловленные национальными, социальными и историческими условиями.

Необходимо сделать одну оговорку. Не отыскав лучшего слова, мы иногда называем интуицию, не допускающую доказательства, интуицию-суждение "подлинной" интуицией. Не следует из этого делать вывод, что психоэвристическая интуиция-догадка есть нечто "не подлинное", относится к низшему роду психической деятельности. Конечно, она более "безопасна" и надежна, так как допускает последующее доказательство (или достоверное опровержение). Но она и психологически близка к недоказуемому интуитивному суждению, и принципиальная необходимость в ней для научной деятельности неоспорима. Она является "не подлинной" только условно, в гносеологическом плане. Важнейшее значение синтетической интуиции-догадки и трудность владения ею лучше всего видны из того, что вся математика, - пока она не выходит за пределы формализуемых ее частей, - нуждается только в такой интуиции. Но она-то и требует талантливости, иногда - гениальности. Это верно во всем - от решения школьных задач до подлинно значительных открытий [49].

Но и математика, и кибернетика, используемые в экономике и других "не точных" науках, существенно привлекают "подлинные", "недоказуемые", интуитивные суждения. Они вступают в игру уже на этапе формализации исходных положений. Так, выбор существенных факторов для построения модели - сам по себе акт интуиции-суждения. Существует целая область кибернетики, занимающаяся этой проблемой - факторный анализ. Однако даже при использовании статистических эмпирических данных (их дает практическое изучение влияния отдельных факторов на искомый результат методами корреляции, коэффициентов регрессии и т.п.), когда реально имеется огромное число факторов (со сложным взаимовлиянием), полностью избавиться от "подлинно" интуитивного элемента не удается. Остается связанный с ним произвол. Далее, последовательное решение этой проблемы требует формализации факторов, не несущих в себе числовой меры (например, при планировании производительности труда - учет психологической удовлетворенности производимой работой, дух соревнования, близость к пределу физических и психических возможностей работника и множество других подобных обстоятельств). Это тоже чисто интуитивное действие. Наконец, при выборе решения и рекомендаций на стадии управления нельзя уклониться от интуитивной оценки комплекса неформализуемых особенностей объекта управления (способности, инициативность руководства данного предприятия или отрасли, конъюнктурные психологические соображения, эффективность шкалы поощрений и т.п.).

Вообще применение математики к решению прикладных проблем нередко требует существенно иного мышления, иной схемы действий, чем в чистой математике (для решения ее собственных проблем). В прикладной математике, как прекрасно разъяснено в [63-65], часто невозможно ограничиться сразу строго сформулированными условиями и последующей дедукцией. Необходимо в процессе решения задачи осуществлять множество "обратных связей, когда конструируется некоторая математическая модель н результаты ее расчета вновь и вновь сопрягаются с отобранными ранее факторами и соответственными "изначальными условиями", причем модель каждый раз модифицируется. Перебор моделей при непрерывном учете особенностей проблемы "на словесном уровне" с оценкой разумности результатов, в целом, - непрерывное сочетание логических (чисто математических) элементов с внелогическими - вот характерные особенности такого процесса. Стоит вновь сравнить эту ситуацию с эйнштейновской схемой научного познания природы (на стр.54).

Итак, подлинно интуитивные суждения, не опирающиеся на доказательство и не допускающие его, неустранимы ни из науки, ни из практики, ни из социальных проблем, в частности из этики. Но убедительность такого суждения, доверие к нему основывается только на внутреннем убеждении, на внутреннем удовлетворении от синтетической оценки ситуации и потому всегда находится под сомнением. Между тем оно так важно для полноты познания внешнего и внутреннего мира, для установления норм поведения, для выбора решения в самом широком смысле слова, что нужны особые методы укрепления его авторитета, его убедительности в самых разнообразных ситуациях. Необходимо, чтобы доверие к нему можно было противопоставить доверию к логическому умозаключению, уравновесить его. Эту функцию - обеспечение авторитета интуиции-суждения, можно полагать; и призвано осуществлять искусство. Отвлекаясь от конкретного содержания интуитивных суждений, на утверждение которых направлено то или иное художественное произведение, мы видим фундаментальное назначение искусства как метода, как системы именно в том, что оно обеспечивает доверие к таким суждениям, их авторитет (гл.6). Искусство достигает этого, демонстрируя силу внелогической интуиции, ее преимущества перед дискурсией при решении не формализуемых строго проблем, способность интуиции опровергать рациональное, дискурсивное суждение. Сказанное подтверждается рассмотрением множества примеров из области искусства (гл.12) . Если религия, когда она осуществляет такую же функцию, опирается на авторитет постулированного высшего существа, абсолютного духа и т.п., то искусство не нуждается в такой опоре: оно несет критерий достоверности в себе самом. Его способность убеждать в недоказуемом тесно связана с удовлетворением, удовольствием, кантовским Wohlgefallen (как бы это ни называть), которое оно вызывает и которое в свою очередь является обычным критерием (наряду с критерием практики), убеждающим в правильности внелогического суждения всегда - в науке и в вопросах морали, в судебном решении и в повседневной жизни (гл.5).

Именно эту функцию искусства можно принять как "определяющую его понятие". По-видимому, удается показать, что другие обычно осуществляемые искусством, совершенно непохожие друг на друга функции (гедонистическая, познавательная, коммуникативная и т.п.), каждой из которых разные авторы пытались приписывать определяющее значение (см. гл.2), неизбежно (или почти неизбежно) связаны с осуществлением указанной основной функции (из двенадцати функций, рассмотренных в гл.9-11, десять, как оказалось, связаны с основной функцией необходимо, а оставшиеся две могут осуществляться только благодаря осуществлению основной функции; см. резюме в конце гл.11).

Если авторитет внелогического суждения о достаточной доказательности данного опыта (необходимый в науке), можно еще считать, укрепляется самими успехами научиого знания, то бесконечное разнообразие интуитивных суждений других типов в вопросах, в которых критерий практики затруднен или невозможен (нормы морали, судебные или воспитательные нормы, выбор решения в самых разных ситуациях и многие другие) требуют иных средств укрепления авторитета. Их и дает искусство, развивающее способность к такого рода суждениям вообще (в том числе и в науке) и демонстрирующее их плодотворность.

Мы считаем несомненным, что полнота познания мира и, в частности, необходимая для этого способность к интуитивному суждению (как в случае, когда оно образует составной элемент познания, так и когда оно лежит в основе решения конкретно-практических проблем, например при оценке ситуации или при выборе решения) - фундаментальные условия выживания человечества. Эта необходимость отнюдь не уменьшается с развитием математизации и кибернетизации мира. Быть может, справедливо даже обратное: по мере того как логические операции психики будут все более передаваться машине, внелогическая деятельность интеллекта будет приобретать все большее значение. Это вероятно не только для чисто гуманитарных наук, нравственных и других подобных проблем. Именно распространение кибернетических методов на "не точные" науки обостряет проблему правильного учета внелогических элементов кибернетического процесса. При любом развитии формализованных, математизированных методов эти внелогические элементы останутся неустранимыми и фундаментально важными. Таков ответ на первый из двух сформулированных вначале вопросов - о роли внелогического элемента в современном и будущем научном и техническом процессе. Это - первый вывод.

Но отсюда следует, что искусство, укрепляющее авторитет интуиции и развивающее способность к интуитивным суждениям, необходимо человечеству. Искусство - наиболее чистый вид интуитивного постижения, интуитивного суждения.

В наше время, с одной стороны, неудержимо развивается научное знание, укрепляющее авторитет дискурсии, а с другой - становятся все менее соответствующими духу эпохи такие источники авторитета интуиции, как религиозная мистика и опора на божественный авторитет. В этих условиях предъявляются повышенные требования к искусству, а также к ассоциативной (эмоциональной и интеллектуальной) восприимчивости тех, кому искусство адресовано. Именно потому, что мир все более кибернетизируется, искусство в настоящее время приобретает еще большее, чем ранее, особое, незаменимое и первостепенное значение для человечества. Оно необходимо теперь, будет необходимо и в будущем. И это - второй вывод.

Примечания:

4

Если мы решимся судить безжалостно, то можно различить и довольно нелестный для сознания оттенок в этом удовлетворении: вот прекрасное дело героически совершенно и ради него погиб герой, но для меня лично это вполне безопасно, я мирно пойду домой. При созерцании произведения искусства это неприятное толкование все же безобиднее, чем при встрече с такой же жизненной ситуацией, потому что другим, тоже подсознательным зрением мы все время чувствуем, что на сцене герой умер не "взаправду".

49

Выдающийся математик и педагог Д.Пойа пишет: "Математическое мышление нельзя считать чисто "формальным" - оно ... включает в себя ... обобщение рассмотренных случаев, применение индукции, использование аналогии". "Нужно всеми средствами обучать искусству доказывать, не забывая при этом также и об искусстве догадываться" [23, с.288]. Слово "догадываться" и указывает, что речь идет об интуиции-догадке.