БАСНЯ О КОТЕ АНТОНЕ

Я ехал (так и тянет написать: на перекладных до Тифлиса, но нет, конечно) по Подмосковью. Настроение было необычное: гнал, что бывает со мною редко, надеясь скоростью привести себя в норму.

Был уже на Можайском шоссе, когда пошел дождь. В дождь ездить приятно, особенно если «воткнуть» передний мост, — машина становится устойчивой, тяжелой и послушной.

Однако пришлось сбавить скорость: трактор разворотил обочину, комья земли и глины оказались прямо на проезжей части, и я боялся, что машину занесет. Тут-то и возник на бровке высокий человек в плаще. Я не сразу заметил, что руки у него в крови, а на руках кот с разодранным брюхом. Кот смотрел на меня с надеждой. Я остановил машину и подобрал их.

— Подстелить бы, тряпочки у вас нет? — спросил высокий.

— Да садитесь быстрее, — нетерпеливо сказал я, — Дождь же. — И, когда они уселись, рванул с места. — Куда?

— Можайск. По дороге?

— Нет, конечно, но довезу. В больницу кота?

— Да.

— Но в Рузе надежней… Попутчик помолчал чуть-чуть.

— Ну, если для вас семь верст не крюк, поехали в Рузу. Вы не спешите?

Я спешил всю жизнь, но какое это имеет значение, когда рядом мучается божья тварь. Свернул в Рузу.

Но до Рузы не доехали. Недалеко от деревни Нестерово была ветеринарная больница. Кота там зашили, и я, склонный доводить всяческие истории до конца, отвез своих пассажиров в Можайск.

Возле Можайска мы познакомились. Кота звали Антон, а его хозяина — Николай Константинович.

— Прокурор района, — представился попутчик и посмотрел на меня, ожидая реакции.

Но никакой особенной реакции не было, я только сказал, что это забавно.

— Что же тут забавного?

— А забавно то, что я тоже прокурор, — ответил я, — только еще и книги пишу. А живу в Москве.

Николай Константинович промолчал. Позднее мы подружились. Жизнь его, характер и истории, в которых он участвовал, я описываю уже много лет. А героя своих многочисленных историй я назвал по имени деревни, где спасли кота.

С той памятной встречи минуло много лет. Николай Константинович был переведен в Москву. Я ушел из прокуратуры, завел собаку Штучку и кота Агата и продолжаю дружить с хозяином кота Антона.

Иногда я даю ему почитать его «истории» в моей интерпретации.

Он относится к ним серьезно, давая мне, однако, право сочинить то, что не успел или не захотел рассказать сам.

…Антон, заметно похудевший в последние дни, был пьян — второй раз в жизни. Первый — котенком, когда ему кто-то перебил лапу. Лапа болела, гноилась, и он день и ночь жалобно мяукал, больше не от боли, а от обиды на судьбу, которая под материнским брюхом обещала быть теплой и доброй, а оказалась…

Чтобы как-то облегчить страдания бедняги, его напоили валерьянкой. Запах валерьянки Антон помнил долго. Его пригрели, оставили в доме. Поначалу он боялся, что снова выбросят на улицу, а потом успокоился. Малыша раскормили, и за несколько месяцев он вырос в дородного красивого кота. Он, правда, слегка прихрамывал, но знакомые кошечки — да и он сам — находили, что хромота только добавляет ему шарма.

Антон мог бы считать себя баловнем судьбы, но даже когда есть все — чего-то не хватает. Во всяком случае, Антон все блага кошачьей жизни принимал как должное, полагая, что это воздаяние за ужасы детства. Детство же уходило все дальше и дальше. Нежась на теплой печке, Антон постепенно забывал своих родителей, не мог даже представить себе, что отец его, вечно голодный романтик, погиб в схватке с собаками, защищая мать, а мать, родив вскорости шестерых котят, облезла и канула в неизвестность.

Антон вырос эгоистом и потребителем. Впрочем, в этом не было его вины: какой же кот откажется от сладкой жизни? Антон ни в чем не знал отказа. Мышей в их доме не водилось, поэтому он целыми днями валялся на печке, изредка выходя во двор покувыркаться в снегу, а летом и весной развлекался тем, что прятался в бурьяне, подстерегая неопытных кошечек.

Этот барственный уклад воспитал в Антоне чувство превосходства не только над кошками, но и над людьми. Правда, злые языки поговаривали, что свой характер кот унаследовал от хозяина. Но как бы высоко ни задирал Антон нос, он всегда подсознательно ожидал, что его обидят. И боялся. Только кому бы пришло в голову обижать такого ухоженного кота, тем более кота главного бухгалтера совхоза?…

Со своими кошачьими соседями Антон не знался, терпеть их не мог. Даже когда хозяин выгнал из дому приведенную, было, Антоном кошку, тот нисколько не огорчился, не пришел к ней на помощь. Он понял: рай — для него одного. Другим в раю места нет! Кота нисколько не интересовало, кто его кормит, сколько человек живет в доме… Даже полное одиночество не страшило Антона — если, конечно, в доме было что поесть.

Однажды Антона пригласили в гости. И вот в связи с чем.

Антон не потрудился запомнить дочь хозяина, которая когда-то подобрала его и выходила. Тем более что она вышла замуж и переехала на другой конец села. Это она взяла Антона погостить, но занималась больше мужем, чем котом. Антон, недовольный, вернулся убежденным домоседом. Но, конечно, он немного кривил душой, думая, что ушел из-за мужа. Дело в том, что в молодой семье уже жил серый кот, также претендующий на свое место под солнцем. А под одним солнцем, да еще в одном доме, трудно ужиться двум философам-эпикурейцам. Вот и показалось Антону, что в гостях и еда не так вкусна, и печь не так тепла…

Дома Антон сразу дал понять, что хозяин — он. Михаил Федорович, совхозный главбух, не возражал — после смерти жены и замужества дочери рядом не осталось никого, кроме кота. Книг главбух не читал, вечера проводил исключительно перед телевизором. Антон тоже любил телевизор. Возле этого ящика, переливающегося весенними цветами даже в самую лютую стужу, он часто получал что-нибудь вкусненькое.

Именно в такой вот безоблачный период никчемной кошачьей жизни произошло то, что круто и обидно изменило эту жизнь.

Однажды к хозяину пришел директор совхоза и попросил:

— Михаил Федорович, приюти товарища из района на одну ночь.

За полчаса до этого визита ничего не подозревающий Антон, по обыкновению своему, свернувшись калачиком, спал. Чем-то встревоженный в последние дни Михаил Федорович подбросил в печь пару больших поленьев, поворошил кочергой золу, распушил сноп искр и вспугнул разомлевшего в жаркой избе Антона. Тот вскочил, было, но, узнав хозяина, мяукнул для порядка и вновь растянулся на печи.

Он дремал, зная прекрасно, что еще совсем немного посопит и пошелестит бумагами хозяин, потом покряхтит и тоже уляжется в постель. Знал он и то, что завтра его ждет такой же бесконечно долгий серый зимний день. Антон наслаждался теплом и сытостью и полагал, что так будет и завтра, и послезавтра, и всегда. А о том, что будет после «всегда», лишенный воображения кот не думал. Правда, иногда ему казалось, что потом наступит бесконечное царство незабываемого запаха валерьянки. Но пока размышлять об этом было рановато, и кошачье сегодня веяло обычным, спокойным однообразием. И вот в этот-то самый момент раздался неожиданный — а потому тревожный — стук.

Михаил Федорович отодвинул засов и открыл дверь, а Антон только лениво и нехотя, с видом истинного хозяина дома, чуть-чуть повернул голову. Говорил, судя по голосу, директор совхоза. Кот отличал директора совхоза, который никогда к нему не приставал, не брал на руки, как другие гости, не гладил и ничего не обещал; относился к Антону, как положено, вежливо, и с чувством подчеркнутой любезности, но без фамильярности.

Кот прислушался: судя по интонациям, директор что-то просил. А еще, если судить по двойной порции пахнувшего холода, входная дверь впустила не одного человека.

Рядом с директором стоял высокий незнакомец с портфелем. Он вел себя скромно, но Антону не пришелся: кот был консерватором и нового не любил.

— Так пусть у тебя переночует товарищ, а завтра я его устрою, добро, Михаил Федорович? — и директор — это кот сразу увидел — подмигнул главбуху.

— Отчего же не добро, места не жалко, оставайтесь, — проговорил хозяин Антона, тайком понимающе кивая директору.

— Ну и ладно, — сказал директор.

Потом они вышли в сени и о чем-то тихо заговорили, а гость остался в избе и, не обращая внимания на кота, стал разглядывать комнату.

Вскоре вернулся хозяин. В руках он нес запотевшую с холода бутыль и похожий на лед кусок свинины. Антон, предвкушая близкое угощение, потянулся. Но гость — чего кот уже совершенно не мог понять — от сала и водки отказался. И этим, конечно, не показался коту еще больше. Но приезжий, видимо, обладал какой-то властью, потому что хозяин покорно, хотя и с прибаутками, убрал со стола словно нечаянно выставленную снедь и принялся стелить гостю возле самой печи.

Обидевшись на все сразу, кот отвернулся от гостя и уже больше не поворачивался. Слышал только, что хозяин покряхтел у себя на кровати, да и захрапел. Приезжий зевнул тихо и как-то вкрадчиво и тоже заснул. Он спал так беззаботно, что Антону сделалось не по себе. В темноте он ясно видел спящего, и был тот спящий неприятен коту с самого начала и всю ночь, и от этой неприязни кот даже не смог заснуть.

Чувствовал ли Антон, что именно этот спящий отнимет у него хозяина и принесет проблемы в тихую и несложную кошачью жизнь, или нет, но только ночью ему почему-то стало жалко хозяина. Он даже хотел вцепиться приезжему в физиономию, но, решив, что это будет не гостеприимно, воздержался. Задумавшись, свернувшись калачиком в остывающей избе, кот вдруг уловил движение там, где должен был посапывать во сне приезжий. Кот дернулся, повернулся, раскрыл умеющие видеть в темноте глаза и сообразил, что приезжий встает с постели и, зябко поеживаясь, подходит к самой печке, на которой, собственно говоря, и лежит удивленный и чуть-чуть испуганный Антон.

В темноте кот видел гостя прекрасно, а вот гость кота — да и все остальное — вряд ли, потому что передвигался ощупью, мягко и тихо касаясь печи руками. Антон шевельнуться побоялся. Хотел позвать хозяина, но от испуга не позвал, забыв, что человек его не видит, все больше приникая к чуть теплой уже печи.

Приезжий, наконец, нащупал то, что искал, — резко задвинул печную заслонку и, юркнув в кровать, больше уже не пугая кота, заснул. А кот все маялся, гадая, зачем это приезжий закрыл заслонку в печи, пока не понял, что тот попросту замерз.

Разбудил кота страшный кошмар. Снились ему кошки, но не обыкновенные, а синие, розовые, зеленые. Они то двоились, выходя одна из другой, как матрешки, то превращались в одну большую кошку, фиолетово-красную, а кончики усов у нее были оранжевые, и полыхали огнем. И эта кошка и манила, и пугала Антона неудержимо.

В довершение ко всему странная кошка дико захрипела, и тут уж напуганный Антон окончательно проснулся. Прислушался: хрипел приезжий. Ничего страшного, но Антону вдруг захотелось выйти на свежий воздух. Нестерпимо заболела голова. И кот, не весть с чего, вспомнил: нельзя закрывать печную заслонку, от этого бывает угар.

Это страшное слово мигом отрезвило Антона. Он принял решение и грузно прыгнул на приезжего.

— А, что? Кто? — подскочив, заголосил приезжий.

— Мяу, — дико завыл Антон, — ты что, очумел, — заслонку закрывать?!! Чай, не в городе при паровом отоплении, мяу!!!

Приезжий ошалело затряс головой, потом поднялся с постели и опрокинул стул.

— Мяу! — вопил Антон. — Дверь скорее открывай!

Человек кота не понимал. Но, славу Богу, в это время из-за перегородки появился хозяин. Он пошел к входной двери, распахнул ее, да вдруг упал, тут же, на пороге. Но свежий морозный воздух уже хлынул в избу. Антон стрелой вылетел на улицу, а, чуть отдышавшись, вернулся в дом. Хозяин по-прежнему лежал у двери. Перепуганный Антон помчался к комнату, где дико и истошно завыл, снова обращаясь к приезжему.

Тот наконец-таки понял кота, собрался с силами, поднялся и, шатаясь, словно пьяный, потащился к входной двери. Там, на свежем воздухе, в одном исподнем, он стоял довольно долго. А когда мутный взор его обрел ясность, приезжий заметил лежащего на пороге хозяина дома и, медленно нагнувшись, попытался привести его в чувство. Потом, верно сообразив, гость на секунду оторвался от хозяина, заскочил в избу и открыл злополучную заслонку, с которой все и началось.

Чуть только хозяин слабо зашевелился, приезжий, наспех одевшись, побежал на улицу. Кот услышал шум, топот, а через несколько минут возле избы появился человек в белом халате, и Антон стал волноваться меньше. Он почти успокоился, когда увидел, что хозяин, внесенный в уже проветрившуюся избу, пытается встать с кровати. А когда появилась дочь хозяина с мужем и захлопотала, Антон успокоился совершенно.

Но зато приезжий вдруг сник и упал прямо посреди комнаты, силы оставили его.

Это происшествие было, пожалуй, самым неприятным в жизни Антона. А потом опять все пошло по-старому. А может быть, и нет: что-то переменилось в хозяине. Стал он нервным, много раз переспрашивал «кто там?», когда слышал стук в дверь, пугался телефона. Кормить кота он, впрочем, не забывал. А потом Антон заметил, что больше всего боялся хозяин именно того приезжего, который ночевал у них, — верно, думал, что тот им опять угару наделает.

И невдомек было мохнатому зверю, что хозяин его был вором, а приезжий — следователем.

Прошло еще время. И настал несчастный день, когда хозяин дрожащей рукой погладил кота и вышел вон из избы. Антон услышал на улице голос того самого приезжего и понял: пришла беда.

А потом какие-то люди появились в избе, пересчитали все, что там было, дали, правда, кое-что забрать дочери. Антон думал, возьмут и его, испугался и спрятался под печь. Может, зря: дочь его не заметила, а он выбрался из-под печи, когда она уже ушла. А тем, другим, кто описывал имущество, до кота дела не было. Кот мешал — и его попросту выбросили на улицу.

Теперь Антона некому было кормить, он побирался по деревне, выпрашивал у ненавистных и презираемых некогда собак подаяние, а они большей частью только ворчали на него.

Быть может, впервые по-настоящему он почувствовал горечь бытия, когда возвратился домой и увидел, что входная дверь его дома заколочена. Он постоял, потом пробрался в избу через разбитое окно. В доме было холоднее, чем на улице. Антон не мог в это поверить, прыгнул на печь, прежде ласкавшую его своим теплом. И в ужасе соскочил на пол: печь была холоднее льда, хотя на дворе уже вовсю пригревало весеннее солнышко. Тревожно замяукав, кот огляделся: в избе не было мебели.

Он выскочил на улицу. И пошел, куда глаза глядят. И вдруг вспомнил детство. И у него заболела раненная в детстве лапа. И — запах… Запах доносился из избы-амбулатории. Дверь была приоткрыта. Антон несмело вошел и увидел большую комнату со стеклянными столами и стенами, за которыми лежали какие-то белые маленькие коробочки, стояли пузырьки.

Антон пошел на знакомый запах валерьянки. За одним из стеклянных столов он отыскал опрокинутую кем-то пахучую склянку и принялся жадно лакать. Краешком глаза он видел, что к нему подходит женщина, белая с ног до головы, но оторваться уже не мог.

Он не помнил, как очутился на улице. Все плыло перед глазами. Кот медленно пошел туда, где надеялся отогреться и поесть, — к дочери хозяина. Но дверь была заперта, а возле дома гавкала собака, гнала Антона прочь. Но от валерьянки проснулась в нем сила необычайная. Расцарапав собаке нос, кот загнал ее в угол двора, потом жадно съел все, что было в собачьей миске, и, зашипев для порядка, выскочил на улицу. В этот момент по грязной весенней улице проезжал уазик. Пьяного кота повело… Пытаясь отпрыгнуть, он с ведерным стуком ударился о бампер машины, сделал сальто в воздухе, плюхнулся на обочину, порвав брюхо о торчащую арматуру, и — и потерял сознание.

— Куда же тебя несет? — Антона держал на руках тот самый приезжий. — А не тебе ли, котяра, я жизнью обязан? Ты, что ли, меня от угара спас?

— Точно, Антон это, — раздался знакомый голос с заднего сиденья.

Там, между двух молчавших людей в серых шинелях с погонами, сидел хозяин Антона. Их глаза встретились. Но Антон сделал вид, что ему сейчас не до того, и не понимает он, что хозяин арестован. Кот отвернулся — и никогда больше не видел Федора Михайловича.

— Ну ладно, долг платежом красен, — сказал следователь, — поедешь жить ко мне. — И он погладил кота. — Но сперва в больницу.

— Да выбрось ты его, Николай Константинович, — сказал один из милиционеров.

Но Нестеров кота не выбросил. Он вылез из машины, завернул кота в какую-то хламиду, и пошел ловить попутку — не хотел задерживать правосудие.

Шел дождь. На трассе показалась машина…

И зажил Антон в семье Николая Константиновича. Кормили его хорошо, баловали. Кошек в райцентре было, правда, меньше, чем в деревне, но зато все они были городские, интеллигентные. Валерьянку Антон больше не пил — не с чего: на пансионе у юриста второго класса жилось ему беззаботно…

…— Вы когда об этом писать рассказ будете, — попросил меня Николай Константинович, — Как-нибудь дайте в конце резюме, мол, кот потому под машину попал, что пьяным был… А еще напишите, мол, давно пора заменить в деревнях угарные печи на паровое отопление…