Глава 29

Шел 1968 год, округ Чоктау готовился праздновать свою 120 годовщину. Это обстоятельство породило у его жителей невероятный прилив гордости и стало причиной бесконечных волнений. Организаторы праздника выступили с предложением, чтобы каждый из мужчин, достигших возраста, достаточного для близкого знакомства с бритвой, отрастил себе бороду, дабы в великий день, когда жители нарядятся в исторические костюмы той славной эпохи, выглядеть как можно более реалистично. Местная еженедельная газета также с энтузиазмом включилась в приготовления.

Сначала я отверг самую мысль об отказе от утреннего бритья, но затем, сдавшись под натиском друзей и клиентов, решил-таки влиться в ряды бородачей. В моей жизни — с тех пор, как я распрощался с детством, — это был первый случай, когда мне пришлось отказаться от процедуры ежедневного соскабливания щетины.

В шестидесятые годы общество относилось к бородачам совсем не так, как теперь, в девяностые. Никому не хотелось, чтобы его принимали за хиппи. До чего же удивительно, выглядят на старых фотографиях наши предки, — ведь большинство этих героических мужей носили большие окладистые бороды. Ни один человек в здравом уме, не принял бы за хиппи этих несгибаемых, прямых, как стрела, людей. Правда, мне никогда не хотелось иметь бороду, а, поносив ее пару недель, я окончательно убедился в своей правоте.

Ян и дети находили мою бороду довольно изящной и терпеливо сносили мои колючие поцелуи. Зато как зудело от нее мое собственное лицо! Летом в наших краях обычно стоит жаркая, влажная погода и, несмотря на ежедневное мытье шампунем, кожа под бородой постоянно чесалась, даже появилось раздражение. Борода не только стала для меня источником мучений, не прекращавшихся ни днем, ни ночью, она и выглядела ужасно, совершенно не так, как я рассчитывал. Ее цвет не сочетался с моим обликом мужчины чуть за тридцать. В отличие от волос на голове ржаво-рыжего оттенка, борода выросла ярко-рыжей по бокам, бурой на подбородке, бледно рыжей, даже белесой на горле, а в довершение всего в ней виднелись седые волосы.

Еще одной серьезной проблемой стала некая пахучая субстанция — ее всегда в избытке в коровниках, — постоянно забивавшаяся в бороду. Часто я узнавал об этом, лишь вернувшись домой. Ян всегда была невероятно чувствительна ко всякого рода запахам, в особенности к ароматам скотного двора. Поскольку после многих лет, проведенных среди навоза, я перестал ощущать его запах, пришлось выработать особую бдительность в отношении процедуры мытья после вызова на отел или выполнения других обязанностей, требующих плотного контакта с животными. Ветеринар не должен оскорблять обоняния своих домочадцев.

Решив немного облегчить свои страдания, раз уж мне суждено мучиться до самого торжественного дня, однажды вечером, задержавшись в клинике допоздна, я взял ножницы и бритву и, как умел, выбрил зудящий участок под подбородком, затем отхватил клок волос под носом и расчистил по небольшой полянке на каждой щеке. В результате этих манипуляций мое лицо приобрело сходство с одним из творений Фу-Манчжу.

Мой обновленный облик нравился мне больше прежнего, смущала только легкомысленная пестрота. Похоже было, что от мечты получить приз за лучшую бороду придется отказаться, хотя это являлось главной причиной, по которой я до сих пор не побрился. Настало время принимать решительные меры.

Люсиль Скиннер — хозяйка салона красоты, расположенного на городской площад — по случайному совпадению была другом нашей семьи и одним из моих любимейших клиентов. Я навещал ее собак по разным поводам в любое время суток, независимо от того, насколько серьезной была причина вызова. Она относилась ко мне с симпатией, поэтому Ян посоветовала обратиться именно к ней.

— Люсиль, мне нужна ваша помощь, — сообщил я по телефону. — Только обещайте сохранить нашу встречу в тайне. Не нужно, чтобы Лорен, Клатис, Миллер Эзел или кто-нибудь еще узнали о моей просьбе.

— Обещаю, доктор Джон, а что случилось?

— Мне необходимо навестить ваш салон, когда там не будет ни одного посетителя, я хочу, чтобы вы выкрасили мою бороду в ярко-рыжий цвет, такой же, как у парня с этикетки виски «Джонни Уокер».

Приглянувшаяся мне борода имела оттенок ржавчины, но чуть больше отдавала в красноту.

— Ладно, раз вам это нужно. Только учтите, все будут на вас таращиться.

— На это мне наплевать, потерпеть придется всего несколько дней. Просто я хочу выиграть конкурс на лучшую бороду.

— Тогда приходите завтра сразу после полудня, уверена, что в это время у нас не будет ни души.

На следующий день в условленный час я свернул на аллею позади универмага Бедсола, припарковался в укромном уголке на задворках химчистки Спарроу и, прикрыв ладонью подбородок, побежал к задней двери салона красоты. Такая конспирация была излишней — все разошлись по домам на ланч и улица была пустынна.

Я вспомнил, как в далеком детстве однажды побывал в салоне красоты вместе с матерью. Должно быть, сделать прическу ее побудило какое-то чрезвычайное событие: или церковный обед или свадьба моего дяди Уиллиса, долго не решавшегося жениться. Тогда подобные развлечения были нам не по карману.

Осмотрев помещение, я увидел несколько приспособлений, напоминающих перевернутое ведро, укрепленное на спинке стула. Я сообразил, что это сушилки, куда засовывают головы, когда делают завивку. Справа стояли столы, заставленные разнообразными препаратами для ухода за волосами, стулья и помещались несколько раковин. Один особенно странный сосуд выглядел как миниатюрная цистерна для скота с приделанным сбоку подголовником. Пока я разглядывал странное устройство, в комнату вошла Люсиль. Она жевала сандвич и запивала его газировкой.

— Да, да, да, — задумчиво протянула она, осматривая и ощупывая мою бороду профессиональными движениями настоящего доктора по волосам. — Теперь понятно, почему вы хотите как-то это исправить.

Я всегда ценил откровенность Люсиль, даже в тех случаях, когда она изъяснялась не совсем дипломатично.

— Вы можете мне помочь? — с тревогой поинтересовался я, — мне нужно выйти отсюда, чтобы меня никто не заметил.

— На это уйдет всего несколько минут, — объявила она, указывая на небольшой умывальник. — Идите туда и сядьте в кресло у раковины, шею и плечи прикройте пластиковым покрывалом, а потом запрокиньте голову.

Я выполнил все инструкции и уже через мгновение Люсиль принялась втирать в мою бороду какое-то сильно пахнущее вещество. По запаху оно напоминало то ли гуталин, то ли противоглистное лекарство для свиней. Энергично работая руками в перчатках, она пустилась в пространные рассказы о том, как поживают ее животные и как много они для нее значат. Деваться мне было некуда, я чувствовал себя, словно в кресле у дантиста, и в ответ издавал уханье, хмыканье и массу других звуков, не осмеливаясь раскрыть рот, дабы не наглотаться ядовитой субстанции.

Через несколько минут я уже стоял перед зеркалом, любуясь результатом труда своего персонального стилиста. Работа была проделана блистательно, хотя борода получилась более яркой, чем ожидалось. Она стала почти красной, в точности как форма футбольной команды Канзас-сити, но, присмотревшись, я признал — мой цвет лучше того, что носит джентльмен с этикетки «Джонни Уокер», вот только борода и волосы оказались разного оттенка.

— Прекрасно, Люсиль! — воскликнул я. — С такой бородой проиграть конкурс невозможно.

Получив бесценные инструкции, как надлежащим образом ухаживать за волосами, я, крадучись, выскользнул через заднюю дверь и вприпрыжку помчался к своему грузовику.

Ян и дети пришли в восторг от моей новой бороды, многие мои клиенты также благожелательно отзывались об ее уникальной форме и необычном цвете. Да и сам я с чувством законной гордости делал все от меня зависящее, чтобы сохранить ее красоту до субботнего праздника. Каждое утро я слегка проходился по бороде собачьим триммером, подравнивая торчащие волоски.

Наконец пробил час долгожданного конкурса. В помещении Арсенала национальной гвардии столпилось около пятисот небритых конкурсантов. Поздоровавшись друг с другом, они разошлись по углам и принялись внимательно изучать бороды соперников, стараясь разглядеть их со всех углов зрения. Время от времени мужчины подносили руки к лицу и любовно оглаживали собственные бороды.

В зале были представлены бороды на любой вкус, самых разных цветов и размеров — от окладистых «лопат» до эспаньолок. Я был поражен, каким знаменательным событием стал для нас этот конкурс. Борода приобрела значение некого символа, которым мы могли гордиться и благодаря которому ощущали себя единомышленниками. К сожалению, победить мог лишь один из нас, и, посмотрев на остальных, я пришел к выводу, что ни одна борода не могла сравниться с моей. Решительно, мне не нужно было опасаться конкурентов, я не сомневался, что именно мою фамилию назовут, когда настанет время вручить первый приз.

— Жюри, состоящее из дам выберет четырех финалистов, — объявил в микрофон представитель торговой палаты. — Каждому из вас выдадут листок бумаги с номером. Пожалуйста, прикрепите его к вашей рубашке. Посовещавшись, члены жюри назовут четыре номера. Тот, кто услышит свой номер, должен будет подойти к сцене.

Насколько я помню, мой номер был 220.

Участники двинулись по залу по часовой стрелке, с вызовом поглядывая друг на друга и красуясь перед публикой, которая принялась аплодировать, слышались возгласы одобрения, адресованные бородатым друзьям и родственникам. Судьи приступили к отбору. Я видел, как они указывают на избранников, задумчиво потирают ладонями подбородки и хватаются за щеки. Минут через пять женский голос сделал объявление.

— Принять решение было нелегко, — проворковала представительница жюри, — но мы достигли консенсуса. Просим выйти номера 86, 112, 220 и 390.

Раздался взрыв аплодисментов, и выкрики стали громче: «Ур-р-ра, папа, ур-р-ра!»

Внимательно посмотрев на трех своих конкурентов, я понял, кто будет победителем! Они не потрудились даже расчесать бороды и состричь торчащие волоски. Джек Барбер, телефонист, предъявил жюри безобразный веник с отчетливыми каплями горчицы в области подбородка. Я просто не мог не выиграть.

Зрители приветствовали финалистов вежливыми рукоплесканиями, но когда очередь дошла до меня, зал взорвался аплодисментами, свистом и выкриками. Я улыбнулся и помахал рукой, попутно размышляя, где лучше повесить награду — дома или в приемной клиники. Может быть, стоит передать свой трофей в дар округу, чтобы власти выставили его в зале суда?

Когда распорядителям удалось восстановить порядок, я заметил что к столу жюри целеустремленно пробирается пастор баптистской церкви и почуял неладное. Наклонившись к членам жюри, он что-то прошептал им, после чего они подняли головы, в упор посмотрели на меня, затем опять посовещались, и несколько человек отрицательно покачали головами. Я понял, что они в замешательстве и что это как-то связано с моей бородой. У меня родилось подозрение, что проблема имеет отношение к моему визиту в салон Люсиль.

— Прошу вашего внимания, — заявила, наконец, председатель жюри и поджала губы. — Внимание! К сожалению, вынуждена сообщить, номер 220 дисквалифицирован.

В зале раздался ропот недоумения, на его фоне были слышны отдельные выкрики одобрения от сторонников моих конкурентов. Мои же многочисленные поклонники бросились к судейскому столу с криками: «Почему?».

— Почему? По какой причине? — подхватил я.

Жюри безмолвствовало, и я снова завопил, на этот раз еще громче. В конце концов, мне ответил представитель торговой палаты.

— Потому что против правил являться на конкурс с накладной бородой. Об этом прямо указано в условиях конкурса. Такая безупречная борода не может быть настоящей, — заявил он, указывая на меня пальцем.

— Это не фальшивая борода! — я просто кипел от ярости. — Она настоящая! Пожалуйста, проверьте. Попробуйте-ка оторвать ее!

— Нет, нам не положено к ней прикасаться, — возразила дама из жюри, содрогнувшись при одной мысли об этом. — Кроме того, мы уже выбрали победителя.

— И кого же? — спросил я, раздувая ноздри и не на шутку раскипятившись.

— Победил номер 390, мистер Джек Барбер, — она улыбнулась и вежливо зааплодировала.

— Он баптист, док, — прошептал мне на ухо номер 86. — Вот почему пастор подходил к судьям. Он не хочет, чтобы кто-нибудь из методистов обскакал их команду. Действительно, все трое проигравших оказались методистами.

— Похоже, этот баптистский священник забыл о проповедях и решил сунуть свой нос в чужие дела, — возмутился я.

Но через минуту я уже пожимал руку Джека и приносил ему свои поздравления, а он подтрунивал над моей бородой.

— Почему она такая рыжая, док? Волосы у вас на голове совсем другого цвета.

— Наверняка об этом знает только мой парикмахер, Джек, — ответил я.

Мы все от души посмеялись, и я вышел под ночное небо без всяких трофеев, а уже через час побрился. Как же радостно было чувствовать, что мое лицо снова овевает прохлада. Больше я никогда не пытался стать бородатым.

Многие мои друзья, клиенты, коллеги носили бороды и гордились ими, утверждая, что борода является неотъемлемой частью их личности. Однако среди них не было ни одного методиста.