Глава 22

Как-то ко мне зашел Джим Бернес, бывший не только одним из моих главных брокеров, но и личным другом. Он сказал, что просит меня о большом одолжении. С его стороны это было первое такое обращение, и я попросил его рассказать, в чем дело, надеясь, что смогу что-то для него сделать. Оказалось, что его фирма заинтересована в неких акциях. То есть они фактически продвигали эту компанию, «Объединенные печи», на рынок и уже разместили большую часть акций. Но обстоятельства сложились так, что им нужно было срочно сбыть с рук большой пакет акций, и Джим хотел, чтобы я взялся за это дело.

По целому ряду причин я не хотел браться за это дело. Но у меня были определенные личные обязательства перед Бернесом, и он теперь настаивал на ответной любезности. Он был мне хорошим партнером и другом, а его фирма, как я выяснил, по уши завязла в этой истории, так что мне не оставалось ничего, кроме как согласиться.

Мне всегда представлялось, что наиболее яркой особенностью военного бума, отличавшей его от всех остальных разновидностей бумов, было появление совершенно новой для рынка акций фигуры – юного финансового гения, мальчика-банкира.

Размах финансового и промышленного подъема был грандиозен; причины и логика этого длительного роста были понятны каждому. При этом крупнейшие банки и трастовые компании страны явно делали все, что могли, чтобы за одну ночь превратить в миллионера каждого из военных поставщиков и создателей новых компаний. Дошло до того, что человеку достаточно было заявить, что у него есть друг, который дружит с членом одной из бесчисленных закупочных комиссий союзников, и ему уже был гарантирован капитал для выполнения еще не подписанных контрактов. Рассказывали невероятные истории о клерках, становившихся президентами компаний с оборотом в миллионы долларов, которые раскручивали дело на кредиты, полученные от ставших подозрительно доверчивыми трастовых компаний [Trusting trust companies – доверчивые компании доверия.]. Рассказывали о контрактах, которые делали богачом каждого, кто участвовал в их передаче от одного другому. Из Европы в страну вливались потоки золота, и банкам оставалось только подгребать его под себя.

Для людей немолодых тогдашний способ вести дела должен был казаться крайне диким и подозрительным, но таких как-то вдруг почти не стало. Мода на седовласых президентов банков осталась в довоенной эпохе; деятельная военная экономика подняла наверх молодых. Банки зарабатывали бешеные прибыли.

Джим Бернес с компаньонами, располагавшие дружбой и доверием молодого президента «Маршалл нейшнл бэнк», решили объединить три известные компании, производившие печи, и продали акции новой компании публике, которая тогда с энтузиазмом скупала любые акции.

Единственная беда была в том, что дела у всех трех компаний шли настолько хорошо, что они начали впервые в своей жизни зарабатывать хорошие дивиденды по обыкновенным акциям. Теперь главные акционеры уже не хотели уступать контроль. Их акции были хорошо приняты на Уличной бирже, и они продали часть акций, с которыми готовы были расстаться, и теперь их все устраивало. Капитализация каждой из этих компаний по отдельности была слишком незначительна, чтобы они стали действительно привлекательными для рынка, и вот здесь-то и появилась на сцене фирма Джима Бернеса. Идея заключалась в том, что объединенная компания будет достаточно крупной, чтобы пробиться на фондовую биржу, и новые акции можно будет сделать более привлекательными и дорогими, чем прежние. Для Уолл-стрит это привычный трюк – поменяй цвет акций и продавай их дороже. Скажем, акции никак не удается поднять до 100. Но если разбить каждую акцию на четыре, то иногда такие новые акции удается запускать в оборот по 30 или 35. А это то же самое, как если бы старые пошли по 120-140, на что никто и никогда не мог бы рассчитывать.

Насколько я понял, Бернес и его компаньоны сумели уговорить каких-то своих друзей, которые как раз завладели пакетами акций довольно большой компании «Грей стоув», присоединиться к консолидированной печной компании из расчета четыре акции новой компании в обмен на одну «Грей стоув». Потом к ним присоединились Мидлендская и Западная компании из расчета акция за акцию. Их акции ходили на Уличной бирже по 25-30, а акции «Грей стоув», которая была лучше известна и выплачивала дивиденды, шли примерно по 125.

Нужно было добыть несколько миллионов долларов на выкуп акций у тех акционеров, которые не хотели меняться, а требовали только наличные, а также на увеличение оборотного капитала и на раскрутку новой компании. Бернес повидался с президентом своего банка, и тот любезно ссудил синдикату три с половиной миллиона долларов. В качестве залога он взял сто тысяч акций новой корпорации. Синдикат заверил президента, или так мне это рассказали, что цена акций не может быть меньше 50. Намечалось весьма прибыльное дельце.

Первой ошибкой синдиката был неверный выбор времени. Рынок был уже насыщен новыми выпусками акций, и они должны были понимать это. Но даже в это время они могли бы получить неплохую прибыль, если бы не задумали сорвать такой же бешеный куш, как удавалось многим в начале бума.

Отсюда не стоит делать вывод, что Джим Бернес и его компаньоны были глупцами или неопытными младенцами. Это были опытные и закаленные люди. Они не были новичками на Уолл-стрит, а некоторые даже очень преуспели на бирже. Но они просто переоценили покупательную способность публики. В конце концов, покупательную способность можно узнать только на опыте. Более дорогостоящей ошибкой был расчет на продолжение рынка быков. Мне кажется, что причина была в том, что эти люди пережили такой сильный и, главное, такой быстрый успех, что у них даже не было сомнений, что они успеют провернуть эту операцию еще до завершения рынка быков. Людей этих многие знали, и они пользовались уважением среди биржевиков.

Операция была очень пышно разрекламирована. Газеты отводили под раскрутку целые полосы. Газетчики писали о печной промышленности Америки, продукция которой известна во всем мире. Вся сделка обрела патриотическую окраску, и речь пошла чуть ли не о национальном престиже и месте в мировой конкуренции. Предполагалось, что рынки Азии, Африки и Латинской Америки уже в кармане у новой корпорации.

Имена директоров компании были хорошо известны читателям финансовых изданий. Реклама была настолько хороша, а посулы анонимных инсайдеров относительно будущих цен звучали настолько определенно и убедительно, что рынок для новых акций был уже практически готов. В результате, когда подписка была закончена, выяснилось, что при цене в 50 долларов выделенных для подписки акций не хватает на удовлетворение двадцати пяти процентов заявок.

Только представьте это себе! По идее, синдикат имел право надеяться на такой успех в сбыте новых акций только после недель напряженной работы, которая сумела бы довести цену до 75 или еще выше, чтобы получить потом среднюю продажную 50. Таким образом, цена на старые акции компаний, объединенных в новой корпорации, выросла почти на сто процентов. Это был переломный момент, и они не сумели встретить его должным образом. Откуда следует, что у каждого дела свои правила и что общая мудрость менее ценна, чем конкретные знания. Синдикат, обрадованный неожиданно большим спросом на акции, решил, что публика готова покупать их в любом количестве и по любой цене. И они оказались такими тупицами, что решили размещать не все акции. Но если уж они решили повести себя со свинской жадностью, это нужно было делать с умом. Даже в таком свинском деле нужно сохранять интеллигентность.

Им бы следовало, разумеется, продать подписчикам все заказанные ими акции. У них самих в результате оказалось бы этих акций меньше, чем они рассчитывали, но зато были бы средства для поддержки курса в нужный момент и им самим это бы ничего не стоило. Они могли безо всяких усилий занять сильную стратегическую позицию, которую лично я всегда пытаюсь создать для себя в ходе манипулирования акциями. У них были бы ресурсы, чтобы защитить курс от падения и чтобы укрепить доверие к стабильности их курса и к поддерживающему их синдикату. Им бы не следовало забывать, что с продажей акций публике их работа не заканчивается. Акции только часть того, что подлежало продаже.

Они считали себя редкостными удачниками, но лишь до тех пор, пока не вышли на свет последствия их двух капитальных ошибок. Публика не купила больше ни одной новой акции, потому что на рынке в целом возобладала тенденция к откату. Инсайдеры повели себя как посторонние и отказались от поддержки новых акций «Объединенных печей», а если в ходе спада даже инсайдеры не покупают собственные акции, кто же их купит? Отсутствие внутренней поддержки подает всем спекулянтам понятный сигнал: время играть на понижение.

Нет смысла входить здесь в статистические подробности. Цена «Объединенных печей» ходила вверх и вниз со всем рынком, но так и не поднялась над первоначальными рыночными котировками, которые были только чуть больше 50. В конце Бернес и его друзья решили заняться скупкой акций, чтобы поднять их выше 40. Не поддержать акции в самом начале их жизни на рынке – прискорбная ошибка. Но не продать публике все акции, на которые были заявки покупателей, было неизмеримо хуже.

Как бы то ни было, акции имели хождение на Нью-йоркской фондовой бирже, и цена их потихоньку проседала, пока не остановилась на 37. На этом уровне Джим Бернес и его компаньоны ее и сдерживали, потому что банк предоставил им ссуду под залог сотни тысяч акций из расчета 35 долларов за акцию. Если бы банк приступил к продаже своего залога, цена бы неминуемо рухнула. Публика, которая стремилась к покупке этих акций по 50, сейчас не хотела их по 37, и было похоже, что и по 27 они никому не будут нужны.

С течением времени люди начали подозрительно приглядываться к щедрости, с которой банки продляли кредиты. Эпоха юных финансовых гениев миновала. Банковское дело начало стремительно сдвигаться к консервативным стандартам. От личных друзей вдруг потребовали немедленного возврата долгов, как если бы они никогда прежде не играли в гольф с президентами банков.

Кредиторам не имело смысла угрожать своим заемщикам, а тем – просить об отсрочке кредитов. Для обеих сторон сложилась крайне неприятная ситуация. К примеру, банк, с которым имел дело мой друг Джим Бернес, был с ним по-прежнему мил и ласков. Но при этом в воздухе висело: «Бога ради, верни этот долг, иначе нас всех здесь зароют!»

Природа возможных в будущем неприятностей была такова, что Джим решился прийти ко мне с просьбой продать эти сто тысяч акций, чтобы хватило хотя бы на погашение трех с половиной миллионов долларов кредита. Джим больше не рассчитывал на прибыль от этих акций. Синдикат был бы счастлив, если бы они сумели выйти из этой истории с минимальными потерями.

Задача казалась совершенно безнадежной. Рынок не был ни активным, ни сильным, хотя временами имели место короткие взлеты цен, и тогда все слегка оживлялись, пытаясь поверить, что поворот к росту рынка уже начался.

Я ответил Бернесу в том духе, что познакомлюсь с делом и дам ему знать, на каких условиях возьмусь за работу. Что ж, я изучил ситуацию. Мне не нужен был последний годовой отчет компании. Меня интересовала только ситуация на рынке акций. Я не собирался заманивать покупателей на перспективу роста прибылей или дивидендов. Я намеревался сбыть акции широкой публике. И меня интересовало только то, что могло мне помочь в этом деле.

Мне удалось выяснить лишь то, что слишком много акций принадлежало нескольким владельцам, а это значило, что ситуация тревожна и ненадежна. Семьдесят тысяч акций принадлежали банкирской и брокерской фирме «Клифтон П. Кейн и К°», членам Нью-йоркской фондовой биржи. Они принадлежали к кругу личных друзей Бернеса и играли роль в консолидации отрасли, поскольку много лет занимались отопительной аппаратурой. Их клиенты попали в хорошую компанию. Бывший сенатор Сэмюел Гордон, который был привилегированным партнером в фирме своего племянника «Гордон Брос.», владел вторым пакетом в семьдесят тысяч акций, а знаменитый Джошуа Вульф имел шестьдесят тысяч. В итоге двести тысяч акций «Объединенных печей» находились в руках кучки испытанных профессионалов Уолл-стрит. И они не нуждались в советах, когда и как продавать свои акции. Если бы я попытался манипулировать этими акциями, чтобы подтолкнуть публику к их покупке, иными словами, если бы мне удалось сделать эти акции сильными и активными, Кейн, Гордон и Вульф наверняка начали бы сбрасывать свои пакеты, и далеко не в гомеопатических дозах. Перспектива того, что эти двести тысяч акций обрушатся на рынок, не вселяла никакого оптимизма. При этом нужно иметь в виду, что сливки с повышения рынка были уже сняты и что, как бы искусно я ни манипулировал рынком, рассчитывать на сильный спрос не приходилось. У Джима Бернеса не было никаких иллюзий, он просто скромно уступил мне место у руля. Он передал мне зависшие акции, чтобы я продал их на выдохшемся рынке быков. В газетах, естественно, не было ни слова о конце рынка быков, но я знал об этом, Джим знал и банкиры тоже знали.

Как бы то ни было, я дал Джиму слово и поэтому вызвал к себе Кейна, Гордона и Вульфа. Их двести тысяч акций нависали надо мной подобно дамоклову мечу. Я надеялся, что удастся подвесить его не на волоске, а на хорошей стальной цепочке. Мне казалось, что легче всего этого добиться с помощью соглашения о взаимных обязательствах. Если бы они согласились воздерживаться от каких-либо действий, пока я буду продавать сто тысяч акций, принадлежавших банку, я бы взялся помочь им создать рынок, чтобы на него разгрузить все остальные акции. При тогдашней ситуации они не могли распродать даже десятую часть своих акций без того, чтобы обрушить рынок, и они настолько в этом были уверены, что даже не пытались избавиться от своих «Объединенных печей». Мне от них нужна было только рассудительность при выборе времени продажи и разумная неэгоистичность, то есть отказ от неразумной эгоистичности. На Уолл-стрит, как и везде, невыгодно вести себя как собака на сене. Я намеревался убедить их, что преждевременный или неразумный сброс акций может только помешать полному избавлению от них. И время поджимало.

Я надеялся, что мое предложение им подойдет, поскольку это были опытные биржевики и у них не могло быть иллюзий относительно спроса на эти акции. Клифтон П. Кейн был главой преуспевающего комиссионного дома, имевшего сотни клиентов и отделения в одиннадцати городах. В прошлом его фирма не раз принимала участие в пулах акций.

Сенатор Гордон, которому принадлежали семьдесят тысяч акций, был чрезвычайно богатым человеком. Он засел в памяти читателей газет примерно так же, как если бы его оштрафовали за неисполнение завещания, по которому он должен был бы передать норковое манто в пять тысяч долларов и связку старых писем. Он помог своему племяннику войти в брокерский бизнес и являлся привилегированным партнером его фирмы. Он был участником десятка пулов. Ему по наследству досталась большая доля собственности в «Мидлендской печной компании», которую он обменял на сто тысяч акций «Объединенной печной компании». Этого было достаточно, чтобы не обращать внимания на дикие предположения Джима Бернеса о близком росте курса, и он успел продать тридцать тысяч акций прежде, чем рынок заклинило. Позднее он говорил своему приятелю, что мог бы продать больше, если бы другой крупный акционер, бывший его давнишним личным другом, не отговорил его от дальнейших продаж. А после этого, как я уже отметил, рынок скукожился.

Третьим акционером был Джошуа Вульф. Этот был самым известным. В течение двадцати лет у него была репутация самого азартного и масштабного игрока. Ему было мало равных в умении вздуть или опустить курс, потому что для него десять-двадцать тысяч акций были то же, что для другого одна-две сотни. Я был наслышан о его операциях еще до того, как попал в Нью-Йорк. Тогда он входил в компанию известных игроков, которым было все равно, на что ставить, – на скаковых лошадей или на акции.

Хотя к нему прилипла слава азартного игрока, но на самом деле он был чрезвычайно способным и толковым спекулянтом. При этом его прославленное безразличие к высоким материям сделало его героем бесчисленных анекдотов. Одна из самых прославленных баек заключалась в том, что Джошуа был приглашен на светский банкет, где из-за извинительной невнимательности хозяйки несколько приглашенных умудрились завести разговор о литературе.

Девица, сидевшая рядом с Джо и озадаченная тем, что ее сосед был занят только едой и не произносил ни слова, решилась разговорить великого финансиста и задала вопрос: «Ах, мистер Вульф, а как вы относитесь к Бальзаку?»

Джо, будучи человеком вежливым, прекратил жевать, проглотил то, что у него было во рту, и ответил: «Я никогда не работал с его акциями на Уличной бирже».

Таковы были три крупнейших акционера «Объединенных печей». Когда они явились ко мне, я им растолковал, что, если они образуют синдикат, внесут в него немного денег и дадут мне колл-опцион по цене чуть выше текущей, я попробую создать рынок для их акций. Они немедленно отреагировали вопросом – а сколько денег нужно от них?

Я ответил так:

– У вас эти акции лежат уже давно, и вы с ними ничего сделать не можете. У вас троих примерно двести тысяч акций, и вы отлично понимаете, что у вас нет ни малейших шансов от них избавиться, если для них не возникнет рынок. Вам всем нужен рынок, который сможет поглотить то, что у вас есть, и было бы умно собрать столько денег, чтобы для начала заплатить за те акции, которые висят на рынке. Нет смысла начинать, если потом не окажется денег, чтобы все довести до конца. Я предлагаю вам создать синдикат и внести в его фонд шесть миллионов долларов. Потом следует передать синдикату право на покупку ваших акций по сорок и передать эти акции в доверительное управление. Если все пойдет хорошо, то вы, мои родные, избавитесь от этого мертвого груза, а синдикат немножко заработает.

Я уже поминал, что о моих выигрышах на рынке акций ходили грандиозные слухи. Вероятно, именно это и помогло, потому что нет ничего полезней успеха. Как бы то ни было, мне не пришлось долго уговаривать этих ребят. Они совершенно точно понимали, что в одиночку им ничего не добиться. Поэтому они решили, что мой план достаточно хорош. Словом, мы договорились о создании синдиката.

Им без труда удалось уговорить своих приятелей присоединиться к синдикату. Полагаю, что всех убеждала перспектива получения синдикатом прибыли, в чем лично я был не очень уверен. Насколько я потом сумел понять, они действительно во все это поверили, так что с их стороны эти уговоры не были бесчестными. Как бы то ни было, в несколько дней синдикат сформировался. Кейн, Гордон и Вульф предоставили мне колл-опционы на двести тысяч акций по 40 за акцию, а я проследил, чтобы акции были переданы в трастовый фонд, так чтобы никто не мог сломать мою игру на рынке. Мне приходилось себя защищать. Далеко не редкость случаи, когда многообещающие операции проваливаются из-за того, что члены пула перестают верить друг другу. На Уолл-стрит нет дурацких запретов на поедание себе подобных. К тому времени, когда акции второй компании по производству стали и проволоки были выброшены на рынок, инсайдеры успели обвинить друг друга в недобросовестности и попытке продать свой пакет за счет других членов пула. Существовало джентльменское соглашение между Джоном У.Гейтсом, Селигменами и их банковскими партнерами. Что ж, мне пришлось слышать в брокерской конторе четырехстишие, сочиненное, по слухам, Джоном У. Гейтсом:

Здесь тарантул наскакивает на змею
И смерть включает в игру:
«Я увижу последнюю муку твою,
раньше сам не умру».
[Перевод Анны Гедымин.]

Уверяю вас, мне ни на миг даже не приходило в голову, что мои друзья с Уолл-стрит могут попытаться подставить мне ногу в операциях с акциями. Но общий принцип требует, чтобы были приняты меры против всех и всяческих случайностей. Этого требует здравый смысл.

После того как Кейн, Вульф и Гордон сообщили мне, что они создают синдикат и намерены внести в него шесть миллионов долларов, мне оставалось только ждать, пока деньги будут на месте. Я настаивал на том, что промедление смерти подобно. Но деньги притекали по капельке. Я не знаю, почему они пришли в четыре или пять приемов, но помню, что посылал всем троим участникам сигналы SOS.

Наконец в один из вечеров я получил несколько крупных чеков примерно на четыре миллиона долларов и обещание дослать остальное в ближайшие один или два дня. Дело начинало выглядеть так, что синдикат еще может что-то успеть, пока окончательно не закрылся рынок быков. Ни в чем уверенности не было, но следовало незамедлительно приниматься за дело. Публика не была особенно расположена к новым рыночным изменениям неактивных акций, но, если у тебя есть четыре миллиона наличными, можно привлечь интерес к любым акциям. Этого было довольно, чтобы скупить все акции, предлагавшиеся к продаже. Поскольку, как я уже сказал, время торопило, не было смысла ждать, пока придут последние два миллиона. Чем быстрее акции поднимутся до 50, тем лучше для синдиката. Это было очевидно.

Когда на следующее утро рынок открылся, я был поражен, обнаружив необычно серьезные сделки с акциями «Объединенных печей». До этого эти акции месяцами лежали как бревно. Цена застыла на 37. Джим Бернес следил, чтобы цена не упала ниже, потому что банк дал большой кредит под залог цены в 35. Но в перспективы повышения курса он верил меньше, чем в то, что скала Гибралтар может двинуться через пролив.

Однако в то утро возник некий спрос на эти акции, и цена поднялась до 39. В первые четыре часа работы биржи было больше сделок с ними, чем за предыдущие полгода. Это была сенсация, которая всколыхнула весь рынок. Потом мне рассказывали, что в брокерских конторах в тот день говорили только о взлете этих акций.

Я не понимал, что это означает, но меня не расстроило, что «Объединенные печи» сдвинулись с места. Как правило, мне не приходится расспрашивать о причинах необычных изменений котировок, потому что мои друзья и коллеги с биржи держат меня в курсе дела. Они предполагают, что меня это интересует, и поэтому сразу же звонят и пересказывают все новости и сплетни. В этот день я узнал только о том, что кто-то из инсайдеров скупает акции. Никаких фальшивых сделок не было. Все было по-настоящему. Брокеры исполняли приказы о покупке всех акций по цене от 37 до 39, а когда их спрашивали, что происходит, отказывались от ответа. Это привело хитрых и наблюдательных биржевиков к выводу, что происходит что-то серьезное. Когда инсайдеры начинают скупать акции и при этом не дают миру никаких объяснений, весь биржевой мир начинает активно требовать официальных объяснений.

Сам я в события не вмешивался. Я наблюдал, недоумевал и следил за сделками. На другой день скупка акций стала еще более активной и целеустремленной. Приказы о продажах по цене выше 37, которые висели в книгах специалистов месяцами, были исполнены все до единого, а новых предложений о продаже не возникло. В результате, естественно, цена начала расти. Она пересекла границу 40, коснулась 42.

Когда это случилось, я почувствовал, что пришло время продавать акции, которые банк держал в качестве обеспечения ссуды. При этом я, естественно, ожидал, что в результате моих продаж цена пойдет вниз, но был готов к этому, только чтобы средняя цена не упала ниже 37. Я знал, чего стоили эти акции, и представлял себе, какова их продаваемость после нескольких месяцев пассивности. Что ж, я аккуратненько скармливал акции рынку и скормил их тридцать тысяч штук. Но рост курса продолжался!

В тот вечер мне объяснили причину столь выгодного для меня, но при этом загадочного роста курса. Брокерам из торгового зала биржи шепнули вечерком, а потом еще утром перед открытием торгов, что я настроен чертовски решительно относительно «Объединенных печей» и намерен по своему обыкновению – как его представляют себе люди, незнакомые с моими делами, – загнать курс вверх на пятнадцать-двадцать пунктов. Главным источником слухов был не кто иной, как лично Джошуа Вульф. И это в ответ на его покупки позавчера утром курс начал расти. Ему, естественно, начали подражать, потому что не может же такой знающий человек дать своим приятелям ложную наводку.

К счастью, оказалось, что на рынок давило не так уж много акций, как я опасался. Все-таки я сумел связать триста тысяч акций, а без этого все могло бы пойти довольно скверно. Теперь оказывалось, что избавиться от акций удастся намного проще. В конце концов губернатор Флауер был прав. Когда, случалось, его обвиняли, что он манипулирует своими излюбленными акциями, такими, как «Чикаго газ», «Федеральная сталь» или БРТ, он обычно возражал так: «Курс может пойти вверх, только если я покупаю акции». У брокеров из зала биржи тоже не было другого способа, и цены поползли вверх.

На следующий день я прочитал за завтраком в утренних газетах, которые доставлялись тысячам подписчиков и рассылались в сотни провинциальных отделений и брокерских контор, что Ларри Ливингстон приступает к активным операциям по увеличению цены на акции «Объединенных печей». Детали разнились. По одной версии, я сформировал инсайдерский пул, чтобы наказать зарвавшихся игроков на понижение. По другой, в ближайшем будущем следовало ожидать сообщения о небывалых дивидендах. Третья напоминала миру, что когда я брался поднимать котировку, то мало никому не казалось. Еще одна обвиняла компанию в укрывании активов, имевшем целью облегчить инсайдерам накопление акций. Но все были согласны в том, что начало роста было нечестным.

К тому моменту, когда я добрался до своего офиса и приступил в ожидании открытия рынка к чтению почты, мне сообщили, что вся Уолл-стрит изготовилась скупать акции «Объединенных печей». Телефон звонил непрестанно, и секретарь раз за разом отвечал на сотни одинаковых вопросов: «Правда ли, что „Объединенные печи" пошли в рост?» Должен отметить, что Джошуа Вульф, Кейн, Гордон, а может быть, и Джим Бернес сумели отлично разогреть биржевиков.

Для меня это было совершенно неожиданно. В это утро со всех концов страны приходили заказы на покупку акций, которые еще пару дней назад никто не хотел покупать ни по какой цене. И не стоит забывать, что весь этот взрыв покупательского энтузиазма держался только на созданной мне газетчиками репутации удачливого игрока. Я навсегда останусь в долгу перед буйным воображением наших репортеров.

Что ж, на третий день подъема я начал продавать акции «Объединенных печей». Тем же я занимался на четвертый день и на пятый, и я продал для Джима Бернеса сто тысяч акций, которые лежали у «Маршалл нейшнл бэнк» в качестве обеспечения ссуды, на три с половиной миллиона долларов. Если об успешности манипуляции судить по тому, что поставленные цели достигаются с минимальными издержками, можно сказать, что операция с акциями «Объединенных печей» была самой яркой в моей карьере биржевого дельца. Мне не пришлось купить ни одной акции. Мне не пришлось начинать с покупок, чтобы облегчить последующие продажи. Мне не пришлось загонять цены вверх, чтобы потом продавать на откате котировок. Все главные продажи я сумел сделать в ходе роста курса. Это было как во сне. Мне не пришлось даже пальцем двинуть, чтобы создать нужную покупательную способность публики. Как-то приятель губернатора Флауера рассказывал, что в одной из крупнейших операций по взвинчиванию цен для пула акций БРТ пул продал с прибылью пятьдесят тысяч акций, но компания «Флауер и К°» получила комиссионные за операции с двумястами пятьюдесятью тысячами акций. А У. П. Гамильтон рассказывал, что для того, чтобы разместить на рынке двести двадцать тысяч акций «Объединенной меди», Джеймсу Р. Кину пришлось пропустить через свои руки почти семьсот тысяч этих акций. Вот это был счет за комиссионные! А мне пришлось выплатить комиссионные только за ту сотню тысяч акций, которые я действительно продал для Джима Бернеса. Ничего себе экономия!

Продав то, что я подрядился продать для моего друга Джима, притом что синдикат так и не сумел прислать все деньги, которые были запланированы для моих операций, я обнаружил, что у меня нет ни малейшего желания скупать уже проданные мною акции, и решил, что имею право на маленькие каникулы. Не помню точно подробностей, но хорошо помню, что стоило мне оставить эти акции без присмотра, как их курс начал проседать. В один прекрасный день, когда весь рынок был очень вялым, какой-то разочарованный бык пожелал срочно избавиться от купленных им акций «Объединенных печей», и в результате его предложения о продаже цена опустилась ниже 40. Их никто не хотел. Тут я преисполнился еще большей благодарности за чудо: мне удалось сбыть сто тысяч акций без того, чтобы перед этим загнать их курс вверх на двадцать-тридцать пунктов, как предполагали мои «компаньоны».

Лишившись поддержки, цена начала регулярно падать и однажды коснулась уровня 32. Это был рекордно низкий уровень для этих акций. До этого Джим Бернес с компаньонами не позволял курсу опускаться ниже 37, то есть ниже залоговой цены, чтобы не спровоцировать банк на сброс своих ста тысяч акций.

Как-то днем я мирно сидел у себя в кабинете, изучая телеграфные сводки, когда сообщили о приходе Джошуа Вульфа. Я согласился его принять. Он буквально вломился в комнату. Он не очень крупный мужчина, но его буквально распирало от гнева.Я стоял рядом с телеграфным аппаратом, когда он влетел в кабинет и завопил:

– Послушайте! Что, черт подери, происходит?

– Садитесь, пожалуйста, мистер Вульф, – вежливо сказал я и уселся сам, чтобы слегка сбить напряжение.

– Не хочу я никуда садиться! Я желаю знать, что все это означает! – Он орал изо всех сил.

– А что – что означает?

– Какого лешего вы все это делаете?

– Что именно я делаю?

– С этими дерьмовыми акциями!

– С какими акциями? – спросил я.

Видимо, мое спокойствие окончательно его взорвало, потому что он прямо взвыл:

– «Объединенные печи»! Что вы с ними делаете?

– Ничего! Совершенно ничего! А в чем проблемы?

Он несколько секунд пытался справиться с дыханием, а потом опять заорал:

– Посмотрите на их цену! На цену!

Пришлось мне встать и посмотреть на ленту телеграфа.

– Сейчас их цена тридцать один с четвертью.

– Да, тридцать один с четвертью, а у меня на руках куча этих акций!

– Я знаю, что у вас на руках было шестьдесят тысяч. И они были у вас очень долго, потому что, когда вы вложились в «Грей стоув»…

Но он не дал мне закончить фразу. Он сказал:

– Но я после этого купил еще уйму. И за некоторые выложил по сорок. И все это теперь висит на мне!

Он смотрел на меня с такой враждебностью, что я не нашел лучшего ответа:

– Но я не давал вам совета их покупать.

– Чего вы мне не давали?

– Я не давал вам совета загружаться этими акциями.

– Я и не говорю, что вы советовали. Но вы сказали, что намерены взвинтить цену…

– Зачем мне это было нужно? – перебил я.

Он был настолько взбешен, что лишился дара речи. Когда к нему опять вернулся голос, он продолжил:

– Вы собирались поднять их курс. У вас были деньги для этого.

– Деньги были. Но я не купил ни одной акции.

Это был последний удар.

– У вас было больше четырех миллионов на это и вы не купили ни одной акции? Ни одной?

– Ни единой! – повторил я.

К этому моменту он был уже настолько взбешен, что утратил дар членораздельной речи. Потом он, наконец, сумел произнести:

– Ну и как бы ты назвал эту свою игру?

Он явно готов был обвинить меня во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. Глядя ему в глаза, я мог бы тогда прочесть целый перечень их. Поэтому мне пришлось заявить следующее:

– Я знаю, в чем ты меня хочешь обвинить. В том, что я не купил у тебя по пятьдесят с хвостиком акции, которые ты сам купил ниже сорока. Так ведь?

– Нет, не так. У тебя был колл-опцион на сорок и четыре миллиона, чтобы задрать цену.

– Да, но я не тронул денег, и синдикат от моих операций не потерял ни цента.

– Слушай сюда, Ливингстон… – начал он.

Но я не дал ему сказать ни единого слова.

– Нет, слушай сюда ты, Вульф. Ты знал, что двести тысяч акций, принадлежавших тебе, Кейну и Гордону, были связаны и что на рынок не выбросят большое число акций, если я задеру цены, а это я должен был сделать по двум причинам: чтобы создать рынок для этих акций, раз, и чтобы получить прибыль от колл-опциона на сорок. Но тебе было мало получить сорок за шестьдесят тысяч акций, которые у тебя месяцами лежали без движения, и тебе было мало твоей доли в прибыли синдиката, если бы она случилась. Поэтому ты решил закупить уйму акций по цене ниже сорока, чтобы потом, когда я на деньги синдиката подниму цену, а ты был уверен, что я так и сделаю, разгрузить их на меня. Тебе достаточно было купить акции раньше меня и сбросить их раньше меня, и, вероятнее всего, ты бы разгрузил их именно на меня. Подозреваю, что ты рассчитывал, что я подниму цену до шестидесяти. Все было так: ты, скорее всего, купил десять тысяч акций, как раз чтобы их сбросить, а чтобы все было наверняка, ты успел нашептать каждому в США, Канаде и Мексике, и тебя совсем не тревожили мои дополнительные трудности. Все твои приятели были в курсе того, что я намерен сделать. А ты собирался славировать между ними и мною и сыграть лучше всех. Твои личные друзья по твоей наводке закупили акции и поделились подсказкой со своими друзьями, а те со своими и так далее. Так что если бы я наконец приступил к продаже, то выяснил бы, что меня успели опередить тысячи хитрозадых спекулянтов. Ты, Вульф, повел себя как настоящий друг. Ты себе не представляешь, как меня поразило, когда «Объединенные печи» пошли вверх еще до того, как я успел подумать о покупке акций. Но ты уж точно не в силах представить, как я благодарю судьбу, что сумел от лица синдиката продать сто тысяч акций примерно по сорок людям, которые собирались их же разгрузить на меня по пятьдесят или шестьдесят. Я действительно повел себя как идиот, когда не использовал четыре миллиона, чтобы дать им заработать? Деньги были мне даны, чтобы покупать на них акции, да, но только если бы я счел это нужным. Мне это не понадобилось.

Джошуа был ветераном Уолл-стрит, а потому не стал путать дело с эмоциями. Выслушав меня, он мгновенно остыл и, дав мне закончить, дружелюбно спросил:

– Послушай сюда, Ларри, дружище, а что же нам делать?

– Делайте, что хотите.

– Ну, не кипятись. Что бы ты сделал, будучи на нашем месте?

– А знаешь, что бы я сделал, – задумчиво ответил я, – если бы был на вашем месте?

– Что?

– Продал бы все до последней паршивой акции, – ответил я.

Он взглянул на меня и, не говоря больше ни слова, развернулся и вышел из моего кабинета.

Больше он здесь не появлялся.

Вскоре после этого появился и сенатор Гордон. Он тоже был очень раздражен и во всем винил меня. Потом к этому хору обиженных присоединился и Кейн. Ни один из них уже не помнил, что, когда они создали синдикат, их акции просто невозможно было продать. В памяти у них осталось только то, что, когда я распоряжался миллионами синдиката, я не помог им избавиться от их акций по 44, а сейчас они шли по 30 и перспектив не было никаких. Они почему-то считали, что у меня была возможность продать все и с хорошей прибылью.

Со временем они, естественно, тоже остыли. Деньги синдиката были на месте, и главная проблема оставалась прежней – как избавиться от акций. Через пару дней они вернулись и попросили меня о помощи. Особенно настойчивым был Гордон, и в конце концов мы сошлись на том, что хорошей ценой для акций пула сейчас будет 25 1/2. Гонорар за мои услуги должен был составить ровно половину от всего, что я смогу выручить сверх этой суммы. Последние акции были проданы по 30.

Теперь мне следовало заняться ликвидацией их акций. Учитывая общие условия рынка, а также поведение акций «Объединенных печей», был единственный способ их продать– на падении цены, и к тому же без попытки эту цену поднять, потому что на пути вверх мне пришлось бы взять на себя кучу акций. Но зато на пути вниз я смогу достать тех покупателей, которые считают любые акции дешевыми, если те продаются на пятнадцать-двадцать пунктов ниже высшей цены, особенно если рекорд недавний. По их мнению, подъем котировок неизбежен. А поскольку недавно еще «Объединенные печи» шли по 44, цена чуть ниже 30 будет выглядеть для них очень привлекательной. И это сработало, как всегда. Охотники за дешевыми акциями скупили все в таких количествах, что пул был ликвидирован. Но если кто-нибудь решит, что Гордон, Кейн или Вульф чувствовали ко мне благодарность, он ошибется. Ни на йоту. Они до сих пор, по слухам, сердиты на меня и рассказывают всем желающим послушать, как я их сделал. Они не могут простить мне того, что я обманул их ожидания и не принял цену на себя.

На самом-то деле мне бы никогда не удалось продать принадлежавших банку ста тысяч акций, если бы Вульф и остальные не распустили слухи о непременном росте курса. Если бы я действовал как всегда, то есть в соответствии с логикой процесса, мне бы пришлось принять любую цену. Ведь тогда уже рынок падал. А на таком рынке продать можно, только если ты принимаешь любую цену. Действовать иначе было невозможно, но они, кажется, так в это и не поверили. Они до сих пор злятся. Я – нет. Сердиться бесполезно. Я много раз убеждался, что спекулянт, поддавшийся чувствам, – человек пропащий. Но в нашем случае потеря духа прошла без последствий. У этой истории было забавное продолжение. Как-то миссис Ливингстон рекомендовали новую портниху. Это оказалась очень приятная, умелая и обязательная женщина. На третий или четвертый визит, когда дамы уже немного привыкли друг к другу, эта портниха вдруг говорит во время примерки: «Я надеюсь, что мистер Ливингстон скоро поднимет курс „Объединенных печей". Нам посоветовали купить эти акции в расчете на то, что он поднимет их курс, а мы слышали, что он всегда очень удачлив в таких делах».

Нет ничего приятного в сознании, что невинные люди теряют деньги из-за такого рода слухов и советов. Отчасти поэтому я никому никогда не даю рекомендаций. Из-за этой портнихи я действительно почувствовал обиду на одного человека – на Вульфа.