РЕСУРСНОЕ ГОСУДАРСТВО/p...

^{Симон Кордонскии}

РЕСУРСНОЕ ГОСУДАРСТВО

Москва

REGNUM

2007

УДК66.3(2Рос),1 +67.400.5(2Рос) ББК 340,1

К 66 Кордонский Симон Гдальевич. РЕСУРСНОЕ ГОСУДАРСТВО: сборник статей. М.: REGNUM, 2007.108 с.

Работа выполнена при поддержке индивидуального исследовательского гранта (06-010097) Научного фонда ГУ-ВШЭ, 2006 г.

В книге, представляющей собой серию статей последних десяти лет, автор подвергает ревизии сложившиеся представления о линейности развития российской государственности и о том, что после распада СССР в России возник и развивается капитализм. Он вводит понятие ресурсного государства и обосновывает тезис о том, что в силу особенностей его устройства периоды ослабления и экономической деградации и разрухи (перестройки, оттепели, революции, гражданской войны — вплоть до распада) сменяются периодами укрепления государственности, сопровождающимися «восстановлениями народного хозяйства», — феноменом, который не вполне адекватно интерпретируется как экономический рост. В связи с этим автор ставит вопрос о границах применимости для анализа устройства ресурсного государства таких понятий, как право, демократия, гражданское общество, экономика.

ISBN 5-91150-006-Х © REGNUM

© С. Г. Кордонский

Симон Кордонский

РЕСУРСНОЕ ГОСУДАРСТВО

Редактор Г. Скрябина

Корректор Г. Каргина

Дизайн обложки и верстка Д. Ипполитов

^REGNUM

123001, г. Москва, Трёхпрудный пер., д. 11-13, стр. 1, пом. 36-1

Подписано в печать 01.04.2007. Формат 80x60/16

Бумага офсетная. Гарнитура Myriad Pro. Печать офсетная.

Усл. печ. л. 6,75. Тираж 500 экз. Заказ 43.

Отпечатано в «ИПО Матвея Яковлева» 150054, г. Ярославль, ул. Чкалова, д. 2, оф. 1106

Симон Кордонский

W

№

^{СОДЕРЖАНИЕ}

" :

9 \ I

РЕСУРСНОЕ ГОСУДАРСТВО — ОТ РЕПРЕССИЙ К ДЕПРЕССИЯМ 3

Цикличность российской истории 5

Политэкономия социализма и ее наследие 9

Ресурсное государство 13

Национальная идея как обоснование необходимости мобилизации ресурсов 15

Ресурсные депрессии и репрессии

как способ «наведения порядка» в использовании ресурсов 18

Товары и деньги при ресурсной организации государства 23

Виды ресурсов 8 современном ресурсном государстве 27

Самоуправление ресурсами: перераспределение и расхищение 29

Мифологема социальной стабильности как форма легитимации расхищения ресурсов 35

Мировая экономика и ресурсная организация государства 37

Застои и депрессии как фазы государственной жизни 39

О политике и политической системе 44

ГОСУДАРСТВО, ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО И КОРРУПЦИЯ 47

Гражданское общество как умозрение 49

Гражданское общество и его организации 50

Российский феномен —неорганизованное гражданское общество 52

Институты гражданского общества 54

Гражданское общество и коррупция 56

Борьба с коррупцией как борьба с гражданским обществом 57

Изучение коррупции как изучение гражданского общества 60

В РЕАЛЬНОСТИ И НА САМОМ ДЕЛЕ 65

Распределенный образ жизни как субститут общества 72

Административный рынок как субститут государства 77

Реформы и жизнь: между «реальностью» и «на самом деле» 80

1987 -1997: PER ASPERA AD ANUS 83

Еще не совсем советская власть 88

Совсем не рыночная экономика 91

Реформы, реформаторы, гражданское общество и прочая лабуда 93

Бедность как товар на российском рынке долгое 96

Средства информации власти 101

Через тернии в жопу 103

106

Ресурсное государство

Цикличность российской истории

Российская история никак не может стать собственно истори­ей. Уже много лет она политически актуальна. И действительно, несмотря на то что эпохи перемен уже в который раз перехо­дят в эпохи застоев, а государство то распадается, то собирается вновь, Салтыков-Щедрин остается современным писателем, путе­вые заметки маркиза де Кюстина читаются как репортажи, письма Чаадаева политически актуальны. Тексты выступлений некоторых современных публицистов вполне могли бы принадлежать пламен­ным революционерам 20-х годов XX века или реакционерам вре­мен Николая I.

Сменяются поколения, и в каждом из них старческое ощущение «ко­леи истории» соседствует с инфантильным стремлением строить очередное «светлое будущее». Времена очередного «укрепления государственности» несут с собою жажду перемен, которая, в свою очередь, сменяется жаждой стабильности (в том числе защиты от воровства, бандитизма и произвола мелких начальников), возни­кающей во времена депрессий государства: оттепелей, перестроек, революций. Существуют фундаментальные работы, описывающие циклы нашей истории, однако из них не становится более ясным, что же это за феномены и почему такой выраженной цикличности нет в историях других государств.¹

Граждане в эпохи застоев живут воспоминаниями — иногда свои­ми, а чаще чужими — о настоящей жизни: тревожной молодости и великих свершениях, подвигах на фронтах сражений и великих стройках социализма, борьбе за свободу и против антинародных режимов и прочей лабуде. А в эпохи депрессий пытаются жить не своей жизнью, уподобляясь известным им из всегда актуальной истории типам: имперским аристократам или политикам, декабри­стам или народникам, помещикам или священнослужителям, че­кистам и белогвардейцам, дворянам, большевикам, меньшевикам, кадетам, диссидентам, героям войн, революций и контрреволюций, фермерам или крестьянам. Они проигрывают известные им в пере-

¹ Н.С.Розов. Цикличность российской истории как болезнь: возможно ли выздоровление. : В. И. Пантин, В. В. Лапкин. Философия исто­рического прогнозирования: Ритмы истории и перспективы мирового развития в первой половине XXI века. Дубна, 2006; В.В. Ильин, А.С. Панарин. А.С. Ахиезер. Теоретическая политология: Реформы и контрреформы в России. Циклы модернизационного процесса. М.,1996.

₅

Симон Кордонский

" сказе интеллигентных обществоведов старинные роли, мечтая вер-- нуться в то прошлое, которое, не без их усилий, иногда становится настоящим.

Внешние наблюдатели идентифицируют российские феномены с некоторой натяжкой. Усматривая в нашей повседневности разные разности вроде архетипов национального характера, признаков анархии и демократии, тоталитаризма и самодержавия, развитой экономики и нетоварного хозяйствования, они строят теории, по­нятные только им самим. Наблюдатели уверены в том, что знают, что было и есть «на самом деле». Только «всамделишное» у каждого свое.

Российские феномены действительно чем-то напоминают книжные прототипы, од­нако не тождественны им, отличаясь российской спецификой. Наблюдатели усмат­ривают то, что ожидают увидеть, но усмотренное оказывается не каноническим, не таким, каким ему полагается быть. Разочарование оказывается иногда так велико, что вполне уравновешенные люди ведут себя не вполне адекватно, считая, наверное, что Россия виновата в том, что не вписывается в их представления о ней. Напомню высказывание известного перестроечного публициста — реакцию на успех ЛДПР на парламентских выборах: «Россия, ты одурела».

Эти же наблюдатели, особенно их рефлексирующая часть, представ­ляют историю страны чаще всего как последовательность событий в линейном времени — от Смутного времени к самодержавию, от самодержавия к революциям, от революций к застою, от застоя к перестройке и пр.^? Периодическая смена диктатур-процветаний кризисами-перестройками находится на периферии их внима­ния, и воспроизведения прошлого в настоящем отмечаются скорее как казусы. Наблюдатели нацелены в светлое будущее, восприни­мая повторение уже бывшего как наказание божие и результат того, что во главе государства опять оказались такие же корыстные поли­тики, какие были когда-то.

Современная Россия, с точки зрения таких устремленных в будущее граждан, — обычная страна, которая когда-то строила социализм, а теперь модернизируется и становится похожей на другие страны. Это, по их мнению, страна с уже рыночной экономикой, степень государственного вмешательства в которую еще велика. Если ее уменьшить, то все будет так же, как в других странах. Разные откло­нения от нормативной картины объясняются тем, что руководство страны не очень экономически грамотно и допускает совковые фор­мы управления. Если это руководство подучить, то все будет более чем нормально, и темпы экономического роста — основной пока­затель, на который ориентируются апологеты модернизации — ста-

⁷ ЕЛ. Гайдар. Долгое время. Россия в мире: очерки экономической истории. М.. 2005.

₆

^{Ресурсное государство}

нуттакими же, как в современном Китае. И Россия будет еще больше походить на США.³

Реформаторское умозрение является существенным компонентом циклов «процветание — депрессия». Российское мироощущение не самодостаточно и сотни лет строилось по большей части на меж-страновых сравнениях. Лозунг «догнать и перегнать» в разных ва­риантах определял и определяет действия власти и мышление эли­ты. Реформаторы в разные исторические времена ставили задачи сделать Россию такой, как Голландия, Германия, Швеция, Франция, Португалия, Аргентина, Польша, Чили и пр. На этом пути их пресле­довали и преследуют катастрофические неудачи, в результате кото­рых бытование граждан остается выживанием в катаклизмах.

Петровские реформы, освобождение крестьян, коллективизация, индустриализация, приватизация, национализация и монетизация льгот. Комплекс неудачника пресле­дует озабоченных прогрессом наблюдателей. Они хотят всего самого хорошего и свет­лого: сильного и уважаемого государства, настоящей демократии, гражданского общества, рыночной экономики. А в результате осуществления властью их рекомен­даций получаются — чаще всего — всемирное недоверие, сопряженное с небезосно­вательной боязнью русского медведя, беспомощное самодержавие, советская власть и гражданская война, борьба с терроризмом и суверенная демократия, анекдотичес­кая политическая система, враги народа и вредоносные организации гражданского общества, повсеместные воровство и коррупция. Виновными в этом, по мнению на­блюдателей, всегда оказываются власти, не так реализовавшие их гениальные про­екты и концепции.

Россия уникальна, как и любая другая страна. Ее уникальность, на мой взгляд, в том, что почти любое дело, которое затевают ее граждане, исходя из самых благих намерений, оборачивается сво­ей противоположностью. Как говорят в привыкшем к этому наро­де, все идет через жопу. Или, словами известного крепкого хозяйс­твенника, политика и дипломата: «Думали как лучше, получилось как всегда».

Почему? Я пытался косвенно ответить на этот вопрос, предложив в качестве российской специфики гипертрофированные админи-

³ Андрей Илларионов. Опасный поворот. Государство в бизнесе — неудачник//Российская газета. 2005. 23 сентября.

7

СимонКордонский

* стративно-рыночные механизмы.⁴ Но в синхроничной теории ад-^министративного рынка нельзя объяснить, почему титанические С усилия власти по укреплению государства приводят в конечном счете к какой-либо форме тоталитаризма, а не меньшие усилия по демократизации заканчиваются ослаблением государства, ино­гда его распадом. Попытку объяснения, основанную на этнических детерминантах социально-экономического устройства России и ее истории, предприняла О. Бессонова.⁵ Существуют и другие способы и попытки объяснений, однако по большей части они представляют собой варианты «теории заговора», которые не интересны.

Разрыв между наблюдаемым и способами его объяснения поража­ет. Феномены нашей жизни имеют мало общего с тем, чему следует быть, если исходить из общепринятых теоретических схем. Во мно­гом поэтому аргументация в обычном интеллигентском дискурсе строится как противопоставление того, что есть (устрашающего, неправильного), тому, что должно быть согласно исповедуемой дис­кутантом теории. Но при этом даже самые простые идеологически и политически не акцентуированные описания отечественных ре­альностей — пока редкость. Более того, предметное знание о том, что происходит в стране, вызывает реакции типа «этого не может быть, потому, что этого не должно быть» и «это незачем знать, по­тому что оно исчезнет в ходе реформ». Вместо исследований тира­жируется бездумное применение импортированных теорий, пред­полагающее, в точном соответствии с прогрессистскими стереоти­пами, что Россия — такая же страна, как и те, в которых методики созданы.

^J С. Кордонский. Рынки власти. Административные рынки СССР и России. М., 2006. С моей точки зрения, в России на рынке обращаются феномены, которые в других националь­ных государствах не являются товаром, не обмениваются на деньги или обмениваются, но не в таких масштабах — власть, например. Административно-рыночные подходы опи­сывают устройство аппарата государства и не предназначены для объяснения того, почему огромной стране необходимы такие громоздкие и неэффективные структуры власти и за­чем надо государству управлять огромными материальными и человеческими потоками. в то время как в других странах — экономически успешных и политически стабильных — такого простонет.

¹ Книга Ольги Бессоновой «Раздаточная экономика России» (М.: РОСПЕН, 2006)— но­вый взгляд на хозяйственное развитие России//Общество и экономика. 1998. №8-9. С. 241-255. В этой концепции, интегрирующей опыт попевых экономико-социопогических исследований и авторскую интерпретацию специфики исторического процесса в России, аргументированно доказывается существование реалий, выпадающих из поля зрения ис­следователей при традиционных для экономической науки способах представлений и ин­терпретаций. Методологически предлагаемые мною подходы к описанию отечественной реальности во многом близки к тому, что предлагает О.Бессонова, однако я не вижу не­обходимости в столь глубокой, как у нее. редукции к этническим истокам наших проблем. (http://ieie. nsc. ru/~rokos/nesch/RAZEC. html)

8

Ресурсное государство .-.'- .

Однако апологеты импортных теорий, презентуя результаты своих исследований, вынуждены, если честны, признавать, что исследо­ванный ими феномен совсем не такой, каким они себе его априори представляли, или не существует вовсе.⁶ А независимый исследо­ватель, занимающийся эмпирическим изучением страны, прежде всего фиксирует неприменимость стандартных понятийных и мето­дических схем для описания наблюдаемого.⁷

Политэкономия социализма и ее наследие

D России, с моей точки зрения, не было той экономики, которая описывается в стандартных учебниках. То, что внешние наблюдате­ли принимают за экономику, вероятнее всего, вообще не экономи­ка, а ресурсная организация государственной жизни.⁸ Втеориях, ко-

⁶ Так произошло с поисками среднего класса в России. См.: М.Тарусин. Средний класс и стратификация российского общества: лекция от 27 января 2005//Публичные лекции Полит.ру: http://www. polit. ru/lectures/2005/02/02/mid. html

⁷ Т. Нефедова, Дж.Пеллот. Неизвестное сельское хозяйство. Зачем нужна корова. М., 2006.

⁸ Я не нашел в экономической литературе адекватного определения такой системы отноше­ ний, поэтому использую термин ресурсы и ресурсное государства без ссылок. Отсутствие определений тем более интересно хотя бы потому, что в обыденных отношениях и в про­ фессиональных дискуссиях термин ресурсы неизбежно возникает в разговоре всякий раз. когда обсуждается судьба России. Есть совершенно невнятная, с моей точки зрения, пози­ ция идентификации отечественного социализма с азиатским способом производства, при которой в какой-то степени затрагивается вопрос о ресурсах. См., например: А. В. Захаров. «Реальный социализм» и «азиатский способ производствам/Общественные науки и со­ временность. 1993. №3. С. 164-172.

Очень хорошо чувствовал ресурсную природу социализма Юрий Васильевич Яременко: «Описывая эти процессы, я ощущаю определенную неудовлетворенность из-за отсутст­вия адекватного языка описания. Строго говоря, речь не идет о явлениях экономических — скорее их следует осмыслять в терминах социологии. Вторичность нашей экономики по отношению к воссозданию и расширению упомянутых мной административно-социальных структур — это та проблема, которую никто до сих пор правильно не понял и не оценил, потому что мы привыкли жить в умозрительном мире экономического детерминизма. И нам трудно осознать, что наше общество было больше похоже не на Европу или Америку, а скорее на древний Египет, где строительство пирамид являлось цементирующим эле­ментом всей египетской цивилизации. Так и наша экономика в своем развитии не имела какого-то внутреннего смысла, а была лишь неким пространством для воспроизводства и расширения административных структур»» (Ю.Яременко. Экономические беседы. Диалоги с С.Белановским. М., 1999). Однако идеи Ю.Яременко не развивались отечественными экономистами, увлеченными в основном переводами классиков мировой экономической мысли и попытками втиснуть наши реальности в заданные бог знает кем и когда понятий­ные рамки.

₉

Симон Кррдонский

"'торые исповедуют прогрессивно настроенные экономисты, такой -р феномен, насколько мне известно, не анализируется. Аппарат этих С теорий соответственно мало применим к описанию потоков ресур­сов, дирижируемых государством. Товар в России не совсем товар, деньги не совсем деньги, производство не совсем производство, и даже потребление только внешне сходно с классическим потреб­лением, описываемым в стандартных учебниках экономики.

В. Ильин так определяет отличие ресурсов от капитала: «Категории ресурса и капитала связаны, но не являются тождественными. Ресурс — это возможность, которая отнюдь не обязательно станет реально­стью. Любой капитал — это ресурс, но не каждый конкретный ресурс превращается в капитал. Капитал — это рыночный ресурс, реализо­вавшийся в процессе возрастания стоимости. Поэтому обладатели одних и тех же с точки зрения материальной формы ресурсов мо­гут иметь разное отношение к капиталу и соответственно — разное место в классовой структуре. Деньги в кубышке — это сокровище; деньги в рыночном обороте, приносящие прибыль, — это капитал. Такое превращение ресурса в капитал возможно лишь в контексте рыночного общества. Там, где нет рынка, возрастание рыночной стоимости ресурсов не происходит».⁹

В России была предпринята попытка построения социальной сис­темы без капитала, основанной только на ресурсах. Попытка в ка­ком-то смысле удалась. И потому социальная структура по умолча­нию по-прежнему описывается классами по отношению к средствам производства, а не традиционными для современной импортной науки классами по потреблению — высшим, средним и низшим.

С моей точки зрения, ресурсная организация государства, усколь­зающая от описания методами классической науки, нормативно описана в трудах классиков строительства социализма в СССР. Идеальные конструкции политэкономии социализма за 80 лет в какой-то мере стали самой жизнью. Они настолько привычны, что опознать социалистические стигматы в нашей сегодняшней, по видимости капиталистической жизни — задача и неблагодар­ная, и содержательно не тривиальная. В ходе строительства социа­лизма возникли, например, принципиально новые феномены, та­кие как: классы рабочих, крестьян и служащих, отрасли народного хозяйства и административно-территориальное деление страны. Они представляют собой объективации категорий политэкономии социализма. Их невозможно понять, не используя ее понятийный

В.Ильин. Классовая структура: классические концепции и современная Россия //Отечествен­ные записки. 2003. №3.

10

^{Ресурсное государство}

аппарат. Однако, с точки зрения классической науки, эти наши объ­ективные реальности являются полной бессмыслицей и существо­вать не должны и не могут.

Советский социализм был целостной системой управления ресур­сами, рационально выстроенной, логически связной и реализован­ной в системе государственного устройства. Он не умер, вопреки мнению большинства отечественных идеологов, политиков и эко­номистов. Более того, очистившись от советской риторики, он воз­рождается как во многом антисоветский — но социализм. Конфликт между сторонниками разных форм его реинкарнации (от интер­националистов-государственников и православных социалистов до национал-социалистов) — основа многих актуальных идеологи­ческих дискуссий. Даже те политики, которые считаются либераль­ными, ищут приемлемые формы реализации таких тезисов, как не­обходимость промышленной политики, планирования, справедли­вого распределения и контроля за ценами.

Сложнее ситуация с наукой экономикой и социальной практикой, на ней основанной. Положения политэкономии социализма воспри­нимаются сегодня «настоящими экономистами» как некий курьез, настолько они выходят за рамки той экономики, которую препода­ют в вузах и бизнес-школах. И как курьез воспринимают отечествен­ные предприниматели то, чему учат в этих вузах и бизнес-школах, настолько эти знания не соотносятся с их практикой. Основные предметы в этих учебных заведениях — иностранные языки и ма­тематика. Специальные предметы чаще всего представляют собой пересказы содержания переводных книг и статей, не имеющих ре­ферентов в нашей жизни.

Основная идея советского социализма заключается в том, что эко­номика и социальная организация государства должны быть сли­ты в единый механизм справедливого распределения ресурсов. Производство должно быть компонентом социальной жизни, а со­циальная жизнь должна быть организована как самое современное производство.

Во времена Ленина образцом устроения жизни были технологии второй промышлен­ной революции. Сегодня актуальны информационные технологии, апологеты которых намерены все учесть, подсчитать и обеспечить контроль за ресурсными потоками. Недавняя попытка применить эти технологии для управления потоками в алкоголь­ном бизнесе привела, как известно, к первому в новейшее время кризису дефицита. Но начало положено.

₁₁

Симон Кордонский_

" Синкретическая система должна обеспечивать бескризисную плав­ность и поступательность развития общества, основанного на ра-С циональной концентрации и распределении принадлежащих об­щенародному государству ресурсов.

Достаточно пожить в России, чтобы убедиться в том, что система, по­строенная на основе категорий политэкономии социализма, не ис­чезла с распадом СССР. Поэтому работы основоположников полит­экономии социализма Ленина, Сталина, Бухарина, Сокольникова, Струмилина и таких практиков социалистического строительства, как сталинские наркомы Вознесенский, Зверев и Любимов, остают­ся адекватными описаниями нашей реальности, естественно, с по­правкой на время, стилистику и безыдейность.

Настоящий социализм — общество без рынка с его кризисами пере­производства и соответственно без экономики.

Ресурсная политэкономия сопоставлена с ее содержательной критикой в трудах Мизеса, Ротбарда и их многочисленных предтечей и последователей. Однако эти работы, блестящие и по форме, и по содержанию, доказывающие неадекватность логики и практики социалистического строительства, все-таки дают мало оснований для прогнозов и оценок состояния постсоветского ресурсного строительства. Как иллюстрации к содержательной критике социализма можно рассматривать воспоми­нания жертв репрессий, участников войн, обычных граждан о том, как и какая им нарезалась пайка, как они воевали, сидели, голодали, хоронили близких или бежа­ли из страны, направившей все усилия на достижение великой цели. Разрыв меж­ду нормативным политэкономическим описанием, с одной стороны, и критикой и обыденным видением ресурсного государства — с другой, настолько велик, что не поддается преодолению. Это хорошо видно при сравнении риторики «гласности» и современной патриотической риторики. Одни люди верят в нормативные схемы ус­тройства имперской государственности, социализма и формулируемые сейчас конс­трукции идеального устройства современного российского государства. На этом осно­вании они отказывают в адекватности другому знанию — об имперских и сталинских репрессиях, о голоде при императорах, Сталине, Хрущеве, Брежневе, о бардаке ель­цинских времен, о повальном расхищении государственных ресурсов, современном произволе силовиков, о коррупции чиновников всех времен и многом другом. Другие признают адекватными только теоретическое отрицание социализма и обыденное знание о человеконенавистнической практике самодержавия, социалистического и постсоциалистического ресурсоустройства. Эти люди считают стилизованные описа­ния империи, страны Советов и современной государственности злонамеренными спекуляциями или прямой ложью. И этот разрыв между нормативной теорией и опи­саниями практик ее реализации не может быть залатан никакой пропагандой.

12

^{Ресурсное государство ^} _й *

Ресурсное государство

Задачами ресурсного государства были и остаются мобилизация и управление ресурсами, которые совсем не товары и чья ценность невыразима в деньгах. Ресурсное богатство меряется натурой, «чу­гуном и сталью на душу населения страны». Мобилизация ресурсов заключается в том, что государство (в идеале) безраздельно управ­ляет всеми материальными и человеческими потоками. Ресурсное государство возникло как инструмент управления ресурсными по­токами, им же сформированными. Оно создает условия для беспре­пятственного перемещения ресурсов и прежде всего убирает то, что им мешает, то есть внутренних и внешних врагов.

Ресурсы по-российски — скорее сокровища, которые утаиваются или бесполезно растрачиваются природой и людьми, в то время как они должны быть отмобилизованы и употреблены на достиже­ние великой цели. Административно-территориальная, отрасле­вая и социальная организация нашей страны производна от поис­ка, добычи и накопления ресурсов, их распределения и освоения. Социальные связи при такой организации жизни есть потоки ресур­сов между элементами государственной структуры. Население — ресурс для строительства советского, или, как сейчас, российского социализма. Образование — ресурс (отсюда, например, разговоры об утечке интеллектуального капитала), здоровье населения — ре­сурс, земля — ресурс. Труд не является в рамках такой организа­ции жизни товаром, он тоже ресурс. Термин «трудовые ресурсы», изобретенный политэкономами социализма, очень точно отражает место и роль населения в организации добычи других ресурсов и их переработке, а значит, и в социальной системе. Государство, как Мидас, трансформирует в ресурсы все, что оказывается необ­ходимым.

Территория, полезные ископаемые, флора и фауна, люди, наконец, —не более чем ресурс. Вместо экономики как системы производства благ в социалистическом государстве есть накопление и управление ресурсами, нужными для того, чтобы, как в анекдоте времен брежневского застоя, попытаться в очередной раз обогнать мировых лидеров, стоящих, если верить официальной пропаганде, на краю пропасти. Ресурсы самоценны, владение ресурсами — всё. Социально значимы те, у кого боль­ше ресурсов, и если ты не имеешь доступа к ресурсам, значит, ты никто. Производство есть разработка ресурсов, социальная жизнь — накопление ресурсов. Политика — борьба за ресурсы, в том числе и такие, как территория, геополитическое поло-

₁₃

Симон Кордонский

^ь жение, космос, океанские глубины. Вместо экономики — распоряжение ресурсами, Р причем эффективность распоряжения определяется по степени приближения к ве-\Г ликой цели.

I Ресурсная организация государства фрактальна, то есть на любом уровне устройства она воспроизводит основные свои структурные

¹ особенности. Каждый фрагмент государственного устройства, в том числе люди, есть ресурс для другого фрагмента. И перед каждым таким фрагментом государством «ставится» задача быть ресурсом,

; то есть быть полезным с точки зрения достижения великой госу-

! дарственной цели, которую конкретизируют вплоть до отдельного человека.

Общегосударственная великая цель декомпозируется в набор част­ных целей фрагментов государственного устройства (единиц адми­нистративно-территориального деления, отраслей народного хо­зяйства, социально-учетных групп рабочих, крестьян и служащих), которые созданы как детали в машине поступательного движения к цели. Пятилетние планы социального и экономического развития СССР, утверждавшиеся на съездах КПСС, развертывались в годовые, квартальные и месячные планы всех фрагментов его устройства — от республик до сельсоветов, от отраслей народного хозяйст­ва до рабочей бригады. Выполнение этих планов обеспечивалось ресурсами, распределяемыми государственными планирующими органами. Физически материальные ресурсы выделялись органами государственного снабжения, а трудовые ресурсы — Госкомтрудом и НКВД-МВД.

Формой использования ресурсов является их освоение. Предприятие, отрасль или регион, которому разнаряжены ресурсы, должны их освоить. Результатом освоения является удовлетворе­ние нормативной потребности или создание некоего изделия.

В результате освоения ресурсов товар не возникает. Сам факт расходования ресурсов есть свидетельство их использования. Израсходованные ресурсы списываются, перестают существовать как единица учета.

Формой хранения ресурсов является складирование. Запас, как из­вестно любому человеку, пожившему при социализме, карман не тя­нет, и потому количество ресурсов, накапливаемых государством и его гражданами, огромно. Но это богатство не может быть оцене­но в терминах товаров и денег, по самой природе государства.

14

^{Ресурсное государство}

Объем накопленного можно представить на простом примере: расхищение и вывоз за пределы России металлов, накопленных СССР, дают возможность уже 15 лет не­плохо жить разного рода крепким хозяйственникам десятка государств. А запасы соли, спичек, мыла, консервов и сахара, заначенных гражданами государства в эпоху последнего дефицита (в 1970-1980-е годы), были, по экспертным оценкам, израсхо­дованы к середине 90-х годов прошлого века.

При ресурсной организации государства ни о каких собственно экономических инструментах определения эффективности речь не может идти в принципе. Вопросы о стоимости, экономической эффективности не могут быть даже поставлены — они находятся вне социалистической политэкономической парадигмы. А если ставятся, то это симптом эрозии великой идеи и начала перехода от очередной стабильности к очередной депрессии.

Использование ресурсов определяется порядком управления, ко­торый есть совокупность множества подзаконных актов, норма­тивов и инструкций, регламентирующих накопление и хранение ресурсов, их освоение и порядок списания. Нарушения этих инст­рукций, нормативов и регламентов образуют состав преступления против порядка управления.

Национальная идея

как обоснование необходимости

мобилизации ресурсов

Основателями социализма была сформулирована идея «достиже­ния всеобщего равенства», а их российские последователи в начале 20-х годов XX века изобрели принципиально новые схемы мобили­зации ресурсов для ее реализации. Сочетание идеи всеобщего ра­венства и таких средств ее достижения, как полная национализация ресурсов с последующим их плановым распределением, составля­ет специфику советского социализма. Задача его построения в СССР, наверное, во многом упрощалась тем, что в стране во время Первой мировой войны уже были созданы мобилизационные институты. Если следовать концепции О.Бессоновой, то этническая «разда­точная» специфика организации производства, распределения, по­требления и обмена в России тоже как нельзя более способствовала внедрению социалистических новаций.

₁₅

Симон Кордонский_ t *' Цель (национальная идея) необходима России для обретения госу-

5 дарственной идентичности. Вечно молодая страна никак не может С повзрослеть и стать такой же, как другие государства, не озабо­ченные юношескими проблемами. Когда-то это было самодержа­вие— православие — народность, потом коммунизм во всем мире, трансформировавшийся в строительство социализма в отдельно взятой стране. Масштаб цели должен оправдывать издержки моби­лизации ресурсов, в том числе ограничение свобод граждан.

Всеобщее равенство, как показал наш опыт, не достижимо метода­ми, разработанными Лениным, Сталиным и их соратниками и после­дователями. Однако основоположники создали самовоспроизводя­щуюся инфраструктуру принудительного уравнивания людей, кото­рая настолько укоренилась в нашей жизни, что мы ее по большей части считаем само собой разумеющейся, естественной.

Сохранность этой инфраструктуры такова, что она может быть ге­нерализована, как только появится мотивировка — идея, которую примут истосковавшиеся по порядку и недостижимому равенству граждане. Согласно критериям социальной справедливости, кон­солидация всех ресурсов государством и последующее их прямое распределение могут снова стать всеобщей государственной прак­тикой. После идентификации идеи государство начнет «наводить порядок» в использовании ресурсов, механически уничтожая все, что мешает ему строить очередное светлое будущее, и превращая собственных граждан в ресурс для реализации этой идеи.

«Опросы общественного мнения показывают, что народ, который власть сейчас пытается подкормить «приоритетными националь­ными проектами», с надеждой ждет «наведения порядка» в распо­ряжении ресурсами. Народ ждет, когда же начнут сажать тех, кто прихватил общенародные ресурсы в бардаке перестройки и строи­тельства капитализма».

Честные граждане не упускают случая, когда можно получить из кормушки помимо очереди или просто украсть немного. Однако они ненавидят отечественных капита­листов, сделавших хапок главным в своей деятельности. Так что негативное отно­шения нашего народа к социалистическим предпринимателям имеет ту же природу, что и перестроечная драка в очереди за водкой, спровоцированная теми, кто про­лезает без очереди. В программы большинства современных политических партий в явной или скрытой форме входят требования грабить награбленное, национализи­ровать ресурсы и установить одну общую очередь за ними.

Политически озабоченные граждане уже который год пытаются изобрести что-то идеологическое, ради чего необходимо будет

16

'- %*.

Ресурсное государство j-

«прекратить бардак». Причем это нечто должно быть сравнимо по мобилизующей силе с системой идей раннего коммунизма.¹⁰ Пока у них рождаются только идеологические выкидыши, пародии на антиутопии и вариации на тему первого куплета «Варшавянки».¹¹ В процессе идеологической комбинаторики — скорее подсозна­тельно — обкатываются разные варианты сочетания великих идей предыдущих циклов жизни ресусрного государства: «православия, самодержавия, народности» и «всеобщего равенства». Авторы явно не марксы, что не исключает возможности принятия государс­твом какого-либо варианта их продукции как государственной идеологии.

Идет масштабный эксперимент, в ходе которого уже опробованы лозунги сохранения целостности страны, борьбы с терроризмом, фашизмом и экстремизмом, повышения уровня жизни, увеличения зарплат бюджетников, улучшения здоровья и повышения уровня образованности населения. Эти частные цели пока не стали элемен­тами системы целеполагания и принятия решений по распределе­нию ресурсов.

Ностальгически-социалистическое составление планов социаль­но-экономического развития в разных формах, от архаичных, таких как программа «Сибирь», до более современных, таких как пакеты реформистских законопроектов от Центра стратегических разра­боток (ЦСР) при Минэкономики, как и 30 лет назад, стало источни­ком средств существования гуманитарной интеллигенции.

Ситуация в какой-то степени парадоксальная: общей идеи еще нет, а планы по ее реализации уже строятся по образцу планов достиже­ния всеобщего принудительного равенства.

Мне запомнился случайно подслушанный разговор (1970-е годы) инструкторов райко­ма КПСС, обменивавшихся мнениями по поводу визита на предприятие: «Ты не пред­ставляешь, настолько все плохо — рабочие не знают, под каким девизом они сегодня работают...». Сейчас не только рабочие, но и власть еще не знает, под каким девизом она работает и ради чего она хочет навести порядок в огромном ресурсном хозяйстве, частично ей уже не подвластном.

¹⁰ В.Найшуль. Букварь городской Руси. Семантический каркас русского общественно-по­литического языка: лекция от 26 января 2006//Публичные лекции Полит.ру: http://www. polit.ru/lectures/2006/02/03/naishul bubu.html

" М.Леонтьев, М.Юрьев, М.Хазин, А.Уткин. Крепость Россия. Прощание с либерализмом: сборник статей. М., 2005, а также - "Проект Россия»» неизвестного автора (htlp://www. projectrussia.ru/text)... «Вихри враждебные реют над нами, злобные силы нас злобно гнетут, в бой роковой мы вступили с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут». Слова «Варшавянки», между прочим, принадлежат известному теоретику и практику социалисти­ческого строительства Г. М. Кржижановскому.

₁₇

Сим он Кордонский * * Совсем не исключено, что в ближайшем будущем нас ждет творчес-

„ кое переосмысление политэкономии социализма. И далее, в ходе С очередного этапа административной реформы, произойдет лега­лизация обновленных практик социалистического строительства, а также возрождение государственных органов планирования, рас­пределения и контроля за ценообразованием.

Ресурсные депрессии и репрессии как способ «наведения порядка» в использовании ресурсов

I 1олитэкономия социализма была и остается единственным пози­тивным систематизированным описанием такого государственного устройства, в котором, кроме прочего, циклы ослабления — укреп­ления государственности заменили собою обычные экономические циклы. Ведь социализм как теория возник в ответ на вызов, сформи­рованный перед идеологами XIX века катастрофическими послед­ствиями периодических экономических депрессий (кризисов пере­производства), сопровождавших становление капитализма. В по­строенном социализме на смену кризисам перепроизводства при­шли ресурсные кризисы дефицита. Опыт показывает, что ресурсное государство всегда находится в более или менее глубоком кризисе, имеющем форму перманентного дефицита ресурсов. Государство стремится выйти из кризисов, ужесточая контроль за распределе­нием имеющихся ресурсов, а также мобилизуя новые. Однако оно практически никогда не достигает того, что хочет.¹² Кризисы — де­фициты в ресурсном государстве чреваты, если не принимать ре­прессивных мер, ослаблением государства, иногда — его распадом. Происходит это (если абстрагироваться от высоконаучных объяс­нений «настоящих экономистов») из-за неэффективного использо­вания консолидированных государством ресурсов. Подобная не­эффективность в основном связана не с дефектами планирования, а с тем, что ресурсы используются нецелевым образом или просто расхищаются.

Единственным способом борьбы с нецелевым использованием и хищением ресурсов (кроме массированной пропаганды честного

" Я. Корнай. Дефицит. М., 1990.

18

Ресурсное государство _../.- .

труда и клеймения расхитителей) были и являются репрессии, кото­рые есть действия государства, наказывающие за то, что ресурсы, предназначенные для одного дела, были израсходованы на другое дело или просто украдены.

Репрессии при советском социализме — примерно такой же инстру­мент управления ресурсной организацией государства, как полити­ка учетной ставки при капитализме. «Посадки» могут быть массиро­ванными (массовые репрессии) или локальными, в зависимости от задач, которые ставятся государством. Важно, что в ресурсном го­сударстве они всегда остаются способом регулирования ресурсных потоков, а не результатом применения закона, перед которым все равны.¹³ Ведь усилия государства направляются на такую организа­цию распределения ресурсов, которая исключала бы их воровство. А крадут их всегда, на то они и ресурсы. Государство вынуждено са­жать и тех, кто распределил ресурсы так, что их украли, и тех, кто украл. Иного, как говорили перестроечные публицисты, не дано.

Спецификой советского социализма являлось то, что репрессии стали инструментом формирования «трудовых ресурсов». В ходе репрессий социалистическое государство использовало осужден­ных за нарушения порядка управления (а не закона) как «трудовые ресурсы»¹⁴ и обучало людей тому, как идеологически правильно пользоваться разнаряженными им ресурсами.

Совсем не случайно те времена, которые некоторые апологеты со­ветского социализма считают расцветом государства, хронологиче­ски совпадают с наибольшим размахом государственных репрес­сий. Потоки мобилизованных государством ресурсов невозможно поддерживать, если периодически не вычищать тех, кто пытается их перенаправить в другие русла. С другой стороны, в периоды де­прессий государственные репрессии исчезают как институт. На сме­ну им приходят негосударственные репрессии, поскольку вместе

¹³ Термин правовое государство в принципе не относится к ресурсному государству, где традиционному праву нет места. Вместо права — социалистическая законность, основан­ ная на политической целесообразности. Политическая практика отечественного социализ­ ма всегда представляет собой некую форму реализации репрессивной технологии, иногда относительно мягкой, как сейчас, иногда чрезвычайно жесткой. Д.Фельдман, например, отмечает, что в сталинском уголовном праве преступление есть нарушение порядка или ре­ жима, а не нарушение закона. Репрессии в социалистической законности были (и оста­ ются) борьбой с нарушением установленного строителями социализма порядка, в первую очередь в использовании ресурсов (Д.Фельдман. Терминология власти. Советские поли­ тические термины в историко-культурном контексте. М., 2006).

¹⁴ Принудительный труд. Исправительно-трудовые лагеря в Кузбассе (30-50-егг.). Т. 1. Кемерово, 1994. См. также: М. Колеров. Военнопленные в системе принудительного труда в СССР (1945-1950)//Отечественные записки. 2003. №3.

19

¦- ¦

V -**

^ л!

Симон Кордонский

с ресурсами государство теряет репрессивные функции. Размах ре­прессий, проводимых новыми распорядителями ресурсов, в целом fo ничуть не меньше, чем те, которые осуществляет государство, ко­гда полноправно рулит ресурсными потоками. Негосударственные репрессии интерпретируются как рост преступности. Может быть, в ресурсном государстве действует «закон сохранения репрессий», обеспечивающий поддержание ресурсных потоков.

Общеизвестно, что в СССР были хронические дефициты (продо­вольствия, ГСМ, товаров народного потребления и пр.), из которых социалистическое государство пыталось выходить неспецифиче­скими для него методами, минимизируя репрессии или сочетая их с «экономическими реформами». Хрущевские и косыгинские ре­формы перемежались маломасштабными шелепинскими и андро-побскими «поездками» директоров магазинов и заводов, несунов и расхитителей социалистического имущества, а также борьбой с алкоголизмом как явлением, ухудшающим качество трудовых ре­сурсов.

Такие ревизионистские действия только загоняли проблемы кон­центрации иуправления распределением ресурсов вглубь, расхола­живали аппарат и способствовали формированию «антисоветских» тенденций в общественном мнении. Ревизионизм руководства СССР, выразившийся в отходе от практики широкомасштабного ре­прессивного регулирования, привел в конечном счете к великой депрессии ресурсной организации: всеобщему дефициту ресурсов, перестройке и распаду СССР.

Перестройку и все, что за ней последовало, принято считать полным крахом советского социализма. Но никакого краха основ социализ­ма (кроме пустой к концу 80-х годов идеологии) не было. Основы-то как раз остались.

Перестройка и последующий период были глубочайшей комплекс­ной депрессией ресурсной организации СССР (потерей государ­ством инструментов управления ресурсами), в результате кото­рой страна распалась на фрагменты. Постсоветские государства сохранили социалистическую инфраструктуру, на базе которой сейчас идет восстановление управления ресурсными потоками, маскированное феноменами, делающими эти процессы сходными с рыночными.

Централизованные репрессии сейчас принимают ситуативные фор­мы борьбы «с самодеятельными застройщиками», «за упорядоче­ние использования торговых площадей», «защиты водоохранных

20

^{Ресурсное государство}

зон», не говоря уже о «посадках» «незаконных предпринимателей», «нарушителей налогового законодательства» и «политических экс­тремистов». Это происходит не по чьей-то злой воле, а само собой при решении конкретных проблем, возникающих в практике управ­ления ресурсными потоками, когда оказывается, что никакими ины­ми методами, кроме репрессивных, нельзя обеспечить ресурсами социально важное направление государственной работы. Недавно принятый закон о борьбе с экстремизмом, включающий в себя та­кую санкцию, как конфискация имущества, может стать мощным ин­струментом восстановления контроля государства за ресурсными потоками.

Прогрессивные экономисты и политики, защищаясь от непосредст­венно данной им в ощущениях реальности, изобрели термин «пе­реходный период», в течение которого остатки социализма якобы соседствуют с ростками капитализма. Но никаких переходных пе­риодов нет и не было. Советские институты науки, образования, здравоохранения, военной организации государства, администра­тивно-территориального деления, социальные группы бюджетни­ков, сформированные для справедливого распределения ресурсов, сохранились практически неизменными и настоятельно требуют восстановления потоков к ним. Кроме того, полностью сохранилась система хранения ресурсов, так называемые мобилизационные мощности и государственные резервы.

Нынешние власти намерены удовлетворить запросы базовых ин­ститутов социалистического государства. Об этом свидетельствуют «приоритетные национальные проекты» по развитию образования, здравоохранения, сельского хозяйства, строительства доступно­го жилья, теперь еще и культуры. Национальные проекты фор­мируются и исполняются как привычные по советским временам ресурсные мероприятия. Для идеологов национальных проектов численность граждан, уровень их образования и состояние здоро­вья, количество квадратных метров жилья на душу населения, коли­чество мяса и молока на ту же душу представляют собой функции от ресурсообеспеченности. Ресурсов не хватает для удовлетворе­ния нормативных потребностей, поэтому необходимо создать ус­ловия для их увеличения. Условия создаются тем, что бюджетные деньги (и другие ресурсы) распределяются по социально-учетным группам работников образования, здравоохранения, сельского хо­зяйства, строительства и культуры пропорционально значимости этих групп для государства.

Однако в отсутствие великой государственной идеи и Госплана ре­сурсы распределяются нерационально. Социалистические начина-

₂₁

Симон Кордонский

* ния пробуксовывают, а повышение зарплат «отдельным категориям Р работников» вызывает социальную напряженность, так как нару-\Г шает лежащие в подсознании членов социалистического общества принципы социальной справедливости.

I Из «пиара» национальных проектов следует, что технология цен­трализованного распределения ресурсов будет использоваться все более широко. Негативный опыт реализации нацпроектов не по­мешает расширению этой практики. Более того, многие трудности в реализации национальных проектов сейчас объясняются тем, что им мешает сложившаяся бюджетная и распределительная сис­темы, то есть порядок управления ресурсами. Попытки улучшить эти системы и создать правовой эквивалент порядка управления в виде разного рода кодексов (Лесного, О недрах, Земельного, Водного, Гражданского, Бюджетного, Трудового и пр.) вряд ли при­ведут к позитивному результату.

Порядок управления вариабелен, он складывается сообразно обстоятельствам в виде актуальных нормативных актов, в то время как другие акты не считаются для данных обстоятельств и времени актуальными. Кодификация порядка управления приведет к тому, что появится множество комментариев, дополнений и инструкций к Кодексам, которые и будут в себе воплощать порядок и которыми будут руководствоваться чи­новники. Законы в ресурсной организации нужны для квалификации нарушений по­рядка управления, но сам порядок устанавливается не правовым образом. Достаточно зафиксировать нарушение порядка управления, а статью для определения наказания подберет орган «басманного правосудия».

Весьма вероятно, что именно для исполнения национальных проек­тов в конечном счете будет создано нечто, обеспечивающее настоя­щий порядок и аналогичное советским органам регулирования ре­сурсных потоков: Госплану, Госснабу и Госкомцену. Функциональный аналог советских по сути форм управления трудовыми ресурсами в виде силовой Федеральной миграционной службы с ее квотами на трудовых мигрантов уже создан.

22

^{Ресурсное государство}

Товары и деньги при ресурсной организации государства

/Для того чтобы концентрировать ресурсы, распределять и контро­лировать их использование, нужно определить фрагменты государ­ственного устройства, локализовать их и описать предназначение в терминах достижения великой цели и реализации национальной идеи. Определить объект в терминах социалистического мироуст­ройства означает указать его границы. Власти, в случае появления неопределенности в принадлежности к фрагменту, принимали меры по однозначной идентификации.

Отношения между разграниченными фрагментами социалистиче­ской вселенной планировались в общем случае как потоки ресур­сов между ними, а на практике принимали форму социалистиче­ских товарно-денежных отношений. Именно социалистических, так как социалистические деньги и товары виртуальны, они не более чем способ учета ресурсов, пересекающих границы между фраг­ментами государства.¹⁵ Социалистическая граница есть бесконеч­но тонкая черта, по обе ее стороны — ресурсы, которые только в момент нахождения на черте считаются товарами и деньгами. Товарно-денежное измерение ресурсов при социализме возникает лишь в моменты пересечения границ. В завершенном социализме, согласно политэкономии социализма, границы сами по себе отом­рут, поэтому в товарно-денежном измерении ресурсов не будет не­обходимости.

Ресурсное государство напоминает соты: множество разграни­ченных ячеек, через границы которых идут ресурсные потоки. Ресурсы в моменты пересечения границ между ячейками превра­щаются в товары и деньги. Ячейки вложены друг в друга, и самая большая ячейка — государство. Границы между ячейками необхо­димы для организации учета потоков ресурсов и контроля за ними. Ведь для справедливого распределения необходимо разделить на­селение, отрасли и регионы на группы — ячейки сообразно их важ­ности для достижения великой цели. Именно деление порождает границы между фрагментами. И для пересечения границ необходи­ма виртуальная трансформация ресурсов в товары и деньги.

¹⁵ В первые годы советской власти вопрос о полной ликвидации денег был очень актуален. Обсуждались разные формы замены денег, в том числе введение энергетических и физиологи­ческих единиц измерения труда. См.: Б. Д. Бруцкус. Социалистическое хозяйство.Теоретические мысли по поводу русского опыта: http://www. finbook.biz/description, html? prm=118

₂₃

Симон Кордонский

* Само установление границ нарушает социальную справедливость и вводит неравенство разграниченных фрагментов государственно-

^ го устройства. Идеологическая задача государства в целом (в отли­чие от аппарата государства) — ликвидация границ, установление социалистического равенства всего и вся, соблюдение социальной справедливости. Задача государственного аппарата заключается в поддержании границ, так как они дают возможность вести учет и контроль, управлять потоками ресурсов и вести административ­ный торг по их распределению и перераспределению. Собственно,

I это противоречие между целью и механизмом ее достижения, ме­жду государственной идеологией и аппаратом государства было основным при советском социализме.

Торги на административном рынке (перераспределение ресурсов) имеют целью вос­становление социальной справедливости, нарушаемой границами между ячейками ресурсного государства, и определение коэффициентов трансформации ресурсов в товары, деньги и обратно. При решении этой задачи был сформирован массив по­вышающих и понижающих коэффициентов, разного рода зачетов, применяемых при пересчитывании потока ресурсов в товары, деньги и обратно в моменты пересечения ресурсами границ.

Каждый факт трансформации ресурсов в товары, деньги и обратно отслеживался органами социалистической государственной ста­тистики и учета. Совокупность всех трансакций такого рода состав­ляла товарный и финансовый баланс государства. При советской власти этот баланс с большей или меньшей строгостью наблюдался в текущем режиме и корректировался.

Вот пример ситуации, когда минимальной единицей учета при составлении балансов был отдельный социалистический труженик. Заработные платы рабочих, крестьян и служащих были фиксированы тарифной сеткой, к которой применялись разного рода коэффициенты. Объемы всех выплат каждой тарифной категории работников в ячейке — регионе планировались заранее и должны были — с точностью до вкла­дов в сберкассах — соответствовать ресурсному обеспечению, то есть товарам, которые люди могли купить в магазинах и на колхозных рынках. В том случае, если объем выплаченных денег превышал наличный объем товаров, разница покрыва­лась водкой, выбрасываемой в магазины к моментам выплат зарплат. Доля такого алкогольного регулирования в общем денежном обороте доходила до 30 процентов. Когда водка (и курево) стала дефицитом, СССР развалился.

Тем не менее, ресурсы всегда были в дефиците, такова их природа. Добывание ресурсов было основной деятельностью строителей социализма, поскольку то, что попадало в систему распределения, можно было считать товарами с большой натяжкой. Скорее, это был дефицит. Ресурсы «доставали по блату», зачастую не по необходи­мости, а для обозначения административно-рыночного статуса, са­мой возможности «достать».

24

Ресурсное государство а- -

Статусность распределения видна на примере распределения книжной продукции, когда делом чести успешного социалистического труженика было создание библи­отеки из дефицитных изданий. Административный рынок перераспределения книг, складывавшийся вокруг директоров книжных баз и магазинов, был не менее значим, чем такой же рынок вокруг мясных магазинов и колхозных рынков.

Добытые ресурсы надо было освоить. Освоение ресурсов было не менее важной деятельностью, чем их доставание, так как неос­военные ресурсы уменьшали шансы на их добычу на следующем цикле этой деятельности.

Эти инвариантные соотношения между нормативными (плановы­ми) потребностями в ресурсах и технологиями их удовлетворения возникали вокруг всех единиц социального учета: отраслей народ­ного хозяйства и отдельных предприятий, регионов любого уровня — от сельсовета до республики в составе СССР. Само планирование создавало дефицит. Для уравнивания дефицитарности в разных ре­гионах и отраслях возник институт перераспределения ресурсов. Социалистическая система действовала так, чтобы все были в рав­ной степени бедными и ущемленными.

Административный торг шел чаще всего по согласованию типа и размера коэффици­ента, применимого к конкретному ресурсу при пересечении им конкретной грани­цы. Например, завышение коэффициента жирности молока при сдаче его органам Госснаба (то есть при пересечении границы между производителем ресурса и госу­дарством) означало получение регионом дополнительных тонн сливочного масла в виде фондов этой же конторы на этот же ресурс. Поскольку видов ресурсов было много, коэффициентов еще больше, то административный торг был всеобъемлющим. Жизнь кипела.

Во времена полного господства распределения (таких как снабже­ние фрагментов государства во время войн) внутренние границы ликвидировались, социалистические товары и деньги исчезали, оставались одни ресурсы, распределяемые по фондам или карто­чкам. В эти времена был всеобщий дефицит ресурсов. И границы между фрагментами социалистического мироустройства расширя­лись, формируя социалистическое квазирыночное пространство во время депрессий: перестроек и либерализации. Тогда дефициты уменьшались, наступали эпохи изобилия. Так, в 90-е годы фрагмен­ты государства перестали быть объектами планирования, распре­деления и контроля. Ранее локальные социалистические законы товарно-денежного обращения, действовавшие только при пересе­чении границ, превратились в общие правила обращения с ресур­сами. Ресурсы зависли на границах, трансформировались в товары

₂₅

Симон_Кордонский

* и деньги и остались ими, не переходя обратно в статус ресурсов. Так ^существенная часть ресурсов СССР за несколько лет превратилась в товары, сформировалось денежное обращение.

При этом в 90-е годы возникла иллюзия, что ресурсное государство одним махом пера чиновника, отменившего фондирование и кон­троль за ценообразованием, превратилось в нормальное рыноч­ное — капиталистическое. Однако это не более чем иллюзия, обу­словленная тем, что границы между фрагментами ресурсного госу­дарства материализовались и стали настолько широкими, что в них начали безудержно размножаться социалистические паразиты, ко­торых прорабы перестройки и прочие прогрессивные экономисты приняли за адептов капитализма.

В результате «либеральных экономических реформ» получатели ре­сурсов, особенно базовые институты государства, такие как воору­женные силы, силовые структуры, образование, здравоохранение, регионы, социальные группы бюджетников, оказались одновре­менно и вне ублюдочного рынка, и вне распределения ресурсов. Они вынуждены были заниматься сначала перераспределением запасенных ранее ресурсов, а потом их расхищением. Это стало в 90-е годы основным занятием военных и работников оборонных отраслей, милиции, учителей, врачей и других бюджетников. Сдача в аренду предоставленных государством ресурсов в виде поме­щений, использование производственного оборудования для по­лучения личных доходов, спекуляция статусными возможностями, прямая распродажа госресурсов были общераспространены и не­обходимы для выживания ячеек ресурсного государства. Границы между последними стали прозрачными для товаров и денег, но не­проницаемыми для ресурсов. Оборона государства, здоровье на­селения и уровень его образования в результате превратились в, мягко говоря, проблемные зоны, так как все ресурсы, которыми располагали соответствующие фрагменты, направлялись в обмен на товары и деньги, то есть на выживание.

К концу века надежды на то, что всемогущий рынок своей невиди­мой рукой решит все проблемы, остались, наверное, только у эмиг­рантов, романтиков строительства капитализма в России. Для ре­шения текущих задач необходимо было восстановить ресурсные потоки к фрагментам государственного устройства. И невидимая рука ресурсной организации государства начала «наводить поря­док», восстанавливая систему мобилизации ресурсов и их распре­деления.

26

^{Ресурсное государство J^}

Виды ресурсов в современном ресурсном государстве

Паведение порядка началось в 1995-1997 годах с выстраивания финансовой системы как ресурсной. Усилиями «молодых реформа­торов» главным ресурсом постперестроечного государства стали деньги, которые сейчас накапливаются, их распределение плани­руется, выделение фондируется, а контроль за денежной массой сейчас такой же жесткий, как контроль за стратегическими ресур­сами при советской власти. Рубли бюджетополучателям распреде­ляются вовсе не как капиталистические, настоящие деньги, а без­возвратно, как ресурс. Распределенные деньги надо осваивать. Неосвоение денег свидетельствует о плохой работе ресурсополу-чателя. Административная торговля при распределении денежных ресурсов между бюджетами разных уровней и между министерст­вами и ведомствами уже приобрела вполне легальную форму фор­мирования и утверждения бюджета в представительских органах власти.

Настоящими деньгами рубли становятся только при «пересечении границ», в первую очередь после конвертации в «условную едини­цу», которая по сути безусловна, в отличие от рубля. Цена «деревян­ного» зависит от многочисленных внутренних границ, установлен­ных государством и корпорациями, поэтому рубли невозможно ин­вестировать, не конвертируя их, хотя бы виртуально, в «у.е.». Бизнес в нашей стране во многом организован как конвертация финансо­вых ресурсов, полученных из бюджетов различных уровней, в «у. е.», с последующим вложением во что-нибудь — безразлично во что, хоть в футбольную команду — за рубежом.

Другой ресурс — природное сырье, особенно энергетическое. Переход нефти, газа, леса, рыбы и металлов из статуса государст­венных ресурсов под юрисдикцию корпораций и частных лиц со­ставил содержание процессов приватизации. Это легализованное залоговыми аукционами расхищение сырья обеспечило ресурсами «новых русских». Обратный процесс — конвертация ранее расхи­щенного в государственные ресурсы — составляет содержание современного этапа развития нашего государства. Распоряжение ресурсами сейчас постепенно концентрируется в корпорациях, контролируемых государством. Политика этих субъектов новых социалистических процессов выстраивается, исходя уже не из ин­тересов мифического бизнеса, а из интересов представителей госу­дарства — членов правлений и советов директоров корпораций.

₂₇

Симон Кордонский

* Сейчас ресурсное обращение, в отличие от начала 90-х годов, под-_т вержено разным формам государственного и корпоративного ре-\Г гулирования (через тарифы, пошлины, границы между регионами и отраслями, внутри корпораций — через институты внутренних I цен и другие инструменты). В то же время попытки прямого госу-| дарственного распределения энергетических ресурсов и «продук-| тов питания первой необходимости» пока еще не были удачными. ^! Это естественно, системе еще далеко до советского прототипа, хотя | в целом жизнь налаживается, пенсии и зарплаты бюджетникам вы­плачиваются вовремя.

Существенным отличием современной ресурсной организации ; государства от советской стало то, что конвертируемым ресурсом стал властный статус. Распределение статусов в системе государст­венного устройства (в отличие от СССР, где была громоздкая, но эф-I фективная система номенклатуры и кадрового резерва) — самый, ! наверное, высокодоходный ресурсный бизнес. Другие ресурсы, в том числе и деньги, без статуса мало что значат. Должности госу­дарственной службы, а также должности в региональных и местных органах власти, политических партиях и организациях, представи­тельских органах власти являются самым выгодным вложением ре­сурсов, сформированных при их расхищении-приватизации и пото­му подверженных «политическим рискам».

Количество богатых людей в органах власти, как и количество лю­дей, ставших богатыми благодаря властному статусу, демонстриру­ет осознание активной частью населения того, что не подкреплен­ное статусом богатство столь же виртуально, как и рубли. Именно государственный статус — должность — дает доступ к распоряже­нию другими ресурсами, то есть к участию в собственно государст­венной жизни.

Управление ресурсами сейчас является основной, политически наиболее приемлемой и перспективной для постсоветской России формой организации социальной жизни. Оно базируется на но­вых, постсоциалистических ресурсах: деньгах, сырье и властных статусах.

Набирает силу тенденция придания статуса ресурсов все новым видам товаров. Идет скрытое соревнование между фрагментами постсоциалистического мироустройства за формирование собственной ресурсной базы. При этом ресурсами становятся даже зерно, мясо и продукция местной промышленности. Их вывоз за пределы границ не­которых регионов жестко регулируется уже сейчас. Фрагменты государства разграни­чиваются, и само это разграничение служит делу социалистического строительства.

28

^{Ресурсное государство}

Государство постепенно вводит границы, сужая зону свободного обращения товаров и денег. Недавние восстановление пограничных зон и запрет для высших должност­ных лиц иметь двойное гражданство тому примеры.

Их функции в нашей социальной системе таковы, потому что ресур­сная организация государства никуда не делась. Она мимикрирова­ла под рынок, но в рыночных формах ей тесно.

Самоуправление ресурсами: перераспределение и расхищение

Государственная машина СССР работала, особенно вне периодов полной мобилизации, не совсем так, как хотели бы ее идеологи. Прежде всего потому, что фрагменты ресурсного государства, когда интенсивность репрессий ослабевает, начинают формулировать собственные цели, лишь частично совпадающие с общегосудар­ственными. И эти цели заключаются в распоряжении ресурсами, не суть важно какими.

Регионы, например, стремились получить более высокий статус в системе административно-территориального устройства, чтобы иметь в своем распоряжении такие же по объему ресурсы, какие есть у более значимых регионов, отрасли — увеличить свою долю ре­сурсов, получаемых в госплановских распределителях. Чиновники стремились нарастить административный ресурс. Простые граж­дане стремились увеличивать текущее потребление и/или делали запасы (соль, сахар, мыло, спички, консервы, в простейшем случае) на случай очередной чрезвычайной ситуации, которая у каждого поколения была своя — от голода и войны до тюрьмы и сумы.

Перераспределительные отношения в конечном счете превраща­ют планирование, фондирование и контроль за распределением ресурсов в пустую форму, обеспечивающую, тем не менее, чинов­ников фондами для их нецелевого (не совпадающего с официаль­ными планами) использования. Именно нецелевое использование ресурсов становится в определенные периоды жизни ресурсного государства основной целью его служащих. Причем важно, что ин­ститутом перераспределения выступает тот самый аппарат госу­дарства, который и должен обеспечивать распределение ресурсов для реализации великой идеи.

ж 9ь*ъ.

₂₉

Симон Кордонский

* Необходимо различать нецелевое использование ресурсов и их расхищение.

Нецелевое использование перенаправляет ресурсы в рамках иерархии государствен-^ ных целей, 8 то время как расхищение ресурсов направляет ресурсы на достижение

целей, не санкционированных государством.

Административный рынок — это прежде всего институт перерас­пределения ресурсов для их нецелевого использования. Такая система отношений между статусами не создается государством, но возникает спонтанно при взаимодействии структурных элемен­тов государства для решения задач перераспределения ресурсов. Само по себе перераспределение ресурсов есть торговля между чиновниками, имеющими политический и административный ре­сурсы и соразмеряющими их при дележке всего и вся.

Во времена стабильности административный рынок организован очень жестко. Административная валюта унифицирована, а админи­стративная торговля ограничена априорно заданными условиями ее обращения, то есть директивными указаниями по организации потоков ресурсов. Результаты дележа ресурсов обычно пропор­циональны административному весу, то есть положению договари­вающихся в системе административно-рыночных статусов — госу­дарственных в эпохи стабильности, силовых — в эпохи депрессий-перестроек. Тот, у кого политический и административный ресурс больше, получает пропорционально большую часть иных ресурсов, в том числе и материальных. В ходе торговли административный вес чиновников меняется, административный ресурс накапливает­ся/расходуется, административно-рыночный статус агента админи­стративного рынка увеличивается/уменьшается.

Стремление к увеличению административного ресурса и сохране­нию или повышению административно-рыночного статуса являет­ся основным инстинктом агентов административного рынка. Статус определяет количество ресурсов, которые может перераспреде­лять его обладатель, в том числе и ресурсов для личного потреб­ления, таких как непосредственный (не опосредованный деньгами) доступ к потребительским благам в виде продуктов питания, госу­дарственных дач и качественного медицинского обслуживания.

В советские времена шел административный торг между военными, промышленни­ками разных отраслей (оборонной «девяткой», производителями товаров народного потребления, аграриями) за приоритеты народно-хозяйственного развития, то есть за долю отрасли в общем объеме распределяемых ресурсов. Причем вес отрасли и административный вес ее руководителей определялся по объему потребляемых ресурсов — чем больше потребляет отрасль, тем больше ее значение для народного хозяйства ресурсного государства. Само соотношение между великой целью и спосо­бами ее достижения (распределением ресурсов между отраслями и территориями)

30

Ресурсное государство .и- .

было предметом торга. Иногда для строительства социализма оказывалось значи­мым ресурсообеспечение обороны, иногда — сельского хозяйства, реже — науки и технологий. В рамках отрасли торг шел между главками, трестами и отдельными предприятиями. И отношения между предприятиями в рамках министерства также представляли собой своеобразную административную торговлю. Такой же торг шел между республиками, областями и краями, городами и районами — за долю ресур­сов, получаемых из централизованных источников или отдаваемых в распоряжение государства.

Во времена депрессий высшие согласовательные органы власти вырождаются, так как общегосударственные цели теряют свою мо­билизующую и оправдывающую жертвы силу. Власть при перерас­пределении ресурсов, как это произошло в 90-е годы, переходит на низшие уровни согласования, иногда в «терки» и «стрелки», где цели формулируются вполне «конкретно» всеми заинтересованны­ми группировками, а мобилизация и перераспределение обеспечи­ваются физической силой.

Можно сказать, что административный рынок есть форма организа­ции внутреннего пространства ресурсного государства. Вне таких государств административный рынок существует только в облас­тях, где государство накапливает и распределяет ресурсы с неры­ночными целями. Как только появляется внерыночное распределе­ние ресурсов, так возникает административный рынок как институт их перераспределения.

В принципе социалистические ресурсы можно превратить в товары и деньги очень просто: если их расхищать-красть, запасать вне нор­мативов для обмена или продажи, отчуждать силой, брать гоп-сто-пом. В политэкономическом смысле расхищение ресурсов является нелегитимным способом перераспределения ресурсов, обеспечи­вающим их личное или групповое потребление.

Социалистическое государство начало свою историю с того, что включило исконные российские воровство и бандитизм в систему построения коммунизма. Идеология силового отчуждения собственности и трансформации ее в государственные ресурсы реализовывалась разными камо, котовскими и голиковыми. Мировоззрение, осно­ванное на насильственном отчуждения ценностей у государства и других граждан и превращении их в собственные ресурсы, присуще большинству членов нашего со­циалистического общества. Методы, которыми олигархи строили свои олигархаты, принципиально не отличаются от тех, которые использовались большевиками при создании СССР.

В стабильные времена, когда государство процветает, расхитители латентны, повсеместны, но разрозненны. Тем не менее, государство

₃₁

*¦ i.

Симон Кордонский

борется с ними. Количество репрессированных за хозяйственные преступления при советском социализме было существенно боль­ше количества политических зэков.¹⁶

После того как консолидирующая идея теряет мобилизующую силу, расхитители начинают собственное, внеслужебное по отношению к великой цели существование. Во времена глубоких депрессий, таких как в 20-е и 90-е годы, расхищение ресурсов общепринято и легализовано.

Расхитители ресурсов различаются по способу их отчуждения у го­сударства. Есть расхитители — воры, распространенные в популя­циях работников отраслей народного хозяйства. Есть расхитители, специализирующиеся на гоп-стопе, — бандиты, чаще всего они ро­дом из силовых структур. И есть расхитители — удельные князья, специализирующиеся на присвоении номинально государственных ресурсов за счет их прикарманивания, утаивания от государства.

Термины удельные князья - помещики, воры и бандиты — не несут в себе оценочно­го смысла. Зти определения не более чем констатация того, что люди с соответству­ющими менталитетом и способами действий — главные актеры нашей российской драмы в эпохи депрессий. Воровство по-российски — это вовсе не залезть в карман в трамвае. Это прежде всего образ мыслей и картина мира, и лишь потом способ де­ятельности. Ресурсы должны быть уведены: у государства или в пользу государства. Все, что плохо лежит, надо украсть, и не суть важно, можно ли украденное пристроить. Аппетит расхитителей, прихватывающих сейчас ресурсы, которые они явно не смогут освоить, показывает, что к экономике и политике такая активность имеет опосредо­ванное отношение. Это инстинкт воровства, который в эпохи депрессии выходит на по­верхность у деятелей административного рынка воровского типа. Функции бандитов вовсе не в том, чтобы гоп-стопнуть прохожего. Прежде всего, это способ мышления по понятиям социальной справедливости, основанный на жесткой социальной стра­тификации на лохов и пацанов, пролетариев и буржуев, как бы их ни называли в раз­ные времена. И лишь потом — действия по силовому перераспределению ценностей в пользу правильных пацанов, пролетариев или социально-близких. Причем таким образом, чтобы соответствовать специфичным понятиям социальной справедливос­ти. Нынешние силовики не очень отличаются по своей психологии от революционных матросов, бравших на гоп-стоп имущество зажиточных граждан российской импе­рии. Мафиозность удельных княжеств не в том, что в них действует омерта, а в том, что местные противопоставляются не местным, которые отторгаются. Удельные кня­зья живут с ресурса, который есть на контролируемой ими территории. Эти ресурсы они стараются оставить в своем распоряжении и приумножить, завышая норматив­ные потребности, играя с тарифами и коэффициентами конверсии ресурсов в това­ры и деньги, организуя левые потоки и пр. Причем в роли ресурса могут выступать

>>:т~ч;

¹⁶ По данным 8. Н Земскова. на 1951 год в учреждениях ГУЛАГа было 579918 заключенных по политическим статьям и 2528146 заключенных по общеуголовным, причем большая часть сидела за экономические преступления: http://www. pereplet.__r_u/history/Author/R_uss/ г/Z.emskov/Articles/ZEMSKOV. HTM

32

_Ok

_i

^{Ресурсное государство}

любые изделия, производимые на предприятиях любой отрасли на этой территории. Эти отношения, которые так и хочется назвать криминальными, таковыми по сути не являются. Это не нарушение законов, скорее это применение порядка управления ресурсами в областях, которые само государство не включило в порядок управления или вывело из этого порядка.

Расхитители в периоды процветания государства скрыты в культу­ре, замаскированы в государстве. Однако при ослаблении государс­тва ранее адекватные функционеры начинают воровать и торговать краденым, гоп-стопничать так, как будто всю предыдущую жизнь они готовились к этому. Ведь никакой иной функции, кроме как кон­центрация и распределение ресурсов, они выполнять не могут по определению. Эти группы как целое и члены групп как индивиды бесцельно и безыдейно начинают растаскивать государственные ресурсы и накапливать свои — как только появляется такая воз­можность. Отчуждение ресурсов у государства становится для них самоцелью.

В стабильные времена, когда государство обеспечивает граждан положенной им по критериям социальной справедливости пайкой, а вместо политики есть унизи­тельные ритуалы, существование базовых криминальных отношений проявляется прежде всего в культуре. Издавна в стране сложились три культуры: удельно-кня­жеская, воровски-купеческая и аристократически-бандитская. Петр Первый так и величал купцов ворами. Купцы-воры бывают разных категорий-гильдий. Есть мес­течковые воры, а есть воры федерального масштаба. Воры — народ компанейский, платят налоги и взятки, причем налоги для них — форма отката, а государственный бюджет — форма общака. Да и в себя вкладываются — жизнь вокруг обустраива­ют — чтобы дома были опрятные и украшенные, улицы чистые, питейные заведения приличные. Гуляют воры шумно, любят красиво выпить и закусить с размахом. Их пе­сенная культура — шансон и бардовская патриотическая лирика. Издавна повелось, что центровые воры селились в Москве — воровской столице России.

Другая культура — бандитская, гоп-стопная, дворянско-аристократичная. Бандиты так же стратифицированы, как и воры. Низшие страты бандитов берут за охрану ларьков и пилят поселковые бюджеты. Высшим стратам бандитов откатывается из региональных и федерального бюджетов — за защиту государства и его интере­сов. Бандиты, в отличие от воров, озабочены судьбами страны, ее величием, культу­рой, военным превосходством. Налоги они не платят, общака не держат, госбюджет для них — прежде всего карман, из которого надо брать на обеспечение процвета­ния страны и их организованных шаек. И гуляют они по-своему — любят высокое искусство, оперу с балетом, балерин, утонченных певичек и певцов с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Мариинка да Эрмитаж — их любимые места. Бандитская лирика — ДДТ и Ленинград. Бандиты пьют в меру, не брезгуют кокаином, да и к нова­циям в этом деле относятся терпимо.

Петербург с его разукрашенными казармами — памятниками имперской архитек­туры, проходными дворами между прямыми проспектами и линиями — бандитс­кая столица. Питер — идеальное место для гоп-стопа во всех его видах: от простого

₃₃

Симон Кордонский_

"" раздевания прохожих на улице до масштабных проектов вроде Петровских реформ, рВеликой Октябрьской социалистической революции и ваучерной приватизации. ^ Революции по переделу ресурсов задумываются и начинаются в Питере, где техноло­гия гоп-стопа в крови жителей. Потом наступает очередь Москвы, в которой пристра­иваются технологии воровства.

i В отличие от воровской и бандитской субкультур, удельные княжества описыва­лись многократно, например, Салтыковым-Щедриным, а также следователями Генеральной прокуратуры СССР по особо важным делам — на примере Узбекского, Днепропетровского и многих других уголовных дел. Их специфические особенности — баня как институт, водка как основной напиток, разговоры типа «ты меня ува­жаешь?» как форма общения. Удельно-княжеские субкультуры уникальны как сово­купность потребительских институтов. Каждый удельный князь имеет что-то свое: баньку, рыбалку, охоту, особую водку. Кроме того, он достает всеми доступными способами заморские продукты и товары, которые выставляются на стол (в широком смысле) перед статусными гостями. Сочетание своего и импортированного и состав­ляет уникальность каждого удельного княжества. Вокруг удельного князя формиру­ется особая среда из местных деятелей культуры, искусства, науки и образования, которая востребуется расхитителями ресурсов во времена, когда возникает необхо­димость в идеологическом обосновании расхищения.

Расхитители ресурсов обычно связаны между собой. Во времена процветания государства вертикальные межуровневые связи воз­никают в обычном состоянии только между разноименными «спе­циалистами» по расхищению ресурсов. Воры одного, областного, например, уровня были связаны «снизу» с удельными князьями районного масштаба, а «сверху» их прикрывали силовики респуб­ликанского и союзного уровня.

КПСС очень строго следила за тем, чтобы не формировались ме­журовневые группировки, состоящие из одних воров, одних бан­дитов-силовиков или — не дай бог — из удельных князей — пар­тийных и советских бонз. Чем последние опасны, показал опыт Беловежских соглашений. Многие советские политические процес­сы были основаны на доказанных эпизодах формирования подоб­ных межуровневых группировок. Нестабильные времена в значи­тельной степени таковы, что при них возникают связи между одно­именными расхитителями разных уровней, то есть формируются «преступные сообщества». Межуровневые образования, состоящие только из удельных князей, только из воров или только из бандитов, получают существенные конкурентные преимущества при распиле ресурсов. «Организованная преступность» — это союзы между раз­ноуровневыми расхитителями государственных ресурсов.

В периоды депрессий расхитители ресурсов, ранее знавшие свое место и кравшие по чину, переходят к масштабной конвертации ре­сурсов в товары и деньги. Руководители регионов и региональные

34

_UL

Ресурсное государство .-j- ^j

элиты (удельные князья) прикарманивают ресурсы, отраслевики «крысят» и «щучат», в зависимости от ситуации. Силовики поначалу «свинячат» (по принципу: «сам не гам и другому не дам»), а потом переходят к обычному гоп-стопу, мотивируя свои действия тем, что ограбить вора вовсе не западло. Следствием этого становится рост преступности, так как новые распорядители ресурсов гораздо более жестко, чем государство, преследуют за нарушение порядка их использования.

Мифологема социальной стабильности как форма легитимации расхищения ресурсов

г асхитители становятся главными героями эпох депрессий, рас­таскивая государственные ресурсы в свои личные или корпоратив­ные заначки. Они формируют уменьшенные подобия ресурсного государства — олигархаты, представляющие собой социалистиче­ское государство в миниатюре, с его вертикалями и горизонталями власти, потоками ресурсов и со своими расхитителями: внутрикор­поративными ворами, бандитами и удельными князьями.

Олигархаты формируются по отраслевому и региональному принципу, наследуя со­ветской структуре организации управления ресурсными потоками. Хорошо известны нефтегазовые, металлургические и химические олигархаты федерального масштаба. Субъекты федерации после изменения процедуры выборов губернаторов постепенно превращаются в региональные олигархаты. Практически в каждом административ­ном районе и каждом городе есть свои олигархи, без санкции которых невозможно распределение ресурсов.

Однако есть неразрешимое противоречие между формами рас­поряжения ресурсами и складывающейся практикой огосударс­твления ресурсопользования. Обладающие финансовыми ресур­сами, властные и распоряжающиеся сырьем граждане понимают, что если концентрация ресурсов государством продолжится, то они неизбежно подпадут под социалистические регулирующие мероприятия, чистки и репрессии. Прежде всего, потому, что их бо­гатство сформировано на основе похищенных у государства ре­сурсов. Вопрос о том, как остаться богатыми и сохранить свободу, служит предметом бесконечных дискуссий внутри элиты нашего общества. Богатые всевозможными способами пытаются конверти­ровать часть своего богатства во властные статусы, в надежде на то,

₃₅

Симон Иордонский

что принадлежность к новой номенклатуре или членство в очеред­ной «партии власти» защитит их от неизбежных репрессий. Но опыт показывает, что трансформировать уворованные ресурсы в собс­твенность и капитал весьма непросто.

Вложения вотечественныеземлюи недвижимостьуженегарантиру-ют сохранности ранее уведенных у государства ресурсов и не дают возможности для конверсии их в реальные капиталы. Активная часть населения осознала, что любое частное распоряжение ре­сурсами в нашем государстве эфемерно. Люди всеми способами выводят собранное в эпоху приватизации за границы государства. Как говорят, нет предпринимателя с капиталом более 10 миллионов «у.е.», который бы не обзавелся иностранным гражданством и не­движимостью за рубежом. Экспорт ресурсов, конвертированных в товары и деньги, из сел в города, из городов в столицы, из столиц за границы стал постоянным занятием социалистических предпри­нимателей. Перемещения присвоенных ресурсов, по мнению аген­тов этих процессов, уменьшают риски, связанные с возможностью новой их мобилизации государством.

Озабочены не только богатые и властные. Расхищенное у государ­ства за 15 лет трансформировалось в ресурсы десятков миллионов людей, которые не намерены их отдавать обратно. И попытки «на­ведения порядка» в этой нише вызовут неизбежное сопротивление. Многим людям есть что терять. «Кулацкие восстания» начала 20-х годов показывают, что бывает в таких случаях.

Власть озабочена тем, чтобы обеспечить преемственность в распо­ряжении ресурсами. Отсутствие преемственности чревато для тех, кто «в процессе», известными всем рисками, в том числе потерей богатства и статуса. Власть стремится удерживать «социальную ста­бильность», то есть зафиксировать и легализовать финансовые ре­сурсы, распоряжение сырьем и принадлежность к властной группе за теми функционерами государства, которые «заслуживают дове­рия». «Дачная амнистия» и принятие закона о наследовании, отме­няющего налоги при передаче собственности наследникам, — лишь часть шагов в этом направлении.

Возможно, уже близко время, когда государство скажет, что все на­житое не суть важно каким путем, остается у владельца, но впредь распределение ресурсов будет осуществляться справедливо, то есть так, как сочтет нужным государство. Для этого нужна идео­логическая оболочка, позволившая бы социально близким людям легализовать их право распоряжаться присвоенными ресурсами и, в то же время, ввести основания для мобилизации ресурсов, кото­рыми сейчас распоряжаются социально не близкие граждане.

₃₆

Ресурсное государство _л- .

Мировая экономика и ресурсная организация государства

D ходе депрессии, одним из этапов которой был распад СССР, в России сформировалась особая реальность, опосредующая от­ношения между ресурсной организацией государства, оставшейся в наследство от СССР, и мировой экономикой. Внешние наблюдатели не без оснований считают Россию страной с рыночной экономикой. И эта точка зрения отражает реальность — с точностью до конкрет­ных инвестиционных действий, когда инвесторы сталкиваются с ре­сурсными стереотипами управления, административным рынком, сохранившимися распределительными механизмами социальной справедливости.

Упорядочение использования ресурсов в постсоветских государ­ствах при желании можно сравнивать с процессами выхода из эко­номических депрессий в обычной экономике. Сходство позволяет наблюдателям с реформистским умонастроением говорить приме­нительно к российской реальности о темпах экономического роста, ВВП и прочих экономических индикаторах. Однако похожесть ос­тается похожестью. Нынешнее восстановление народного хозяйст­ва вряд ли имеет полные аналоги в обычных экономиках. Подьем в ресурсной организации государственной жизни происходит в ос­новном потому, что государство начало концентрировать ресурсы и планировать их распределение, а вовсе не благодаря мифической рыночной экономике.¹⁷ Не случайно внешние инвестиции в страну сейчас принимают формы, аналогичные тем, которые использова­лись в конце 20-х годов XX века, — импорт производств, технологий, идей по организации производства. Тогда СССР переживал подъем после масштабной депрессии ресурсной организации государства, приведшей, в частности, к распаду Российской империи. Похожий подъем сейчас происходит в России. Известно, чему предшество­вал «экономический рост» в СССР в конце 20-х годов: 30-м годам с их коллективизацией, индустриализацией и репрессиями.

¹⁷ См., например: А. И. Рыков. Положение промышленности и меры к ее восстановле­нию (http://www.magister.msk.ru/librarv/Dolitica/rvkov/rykQa012. htm); Н.А. Вознесенский. Военная экономика СССР в период Отечественной войны (http://mililera.iib.ru/ri/voznesen skyn/14.html).

₃₇

Симон Кордонский

" По большому счету, российский капитализм существуеттолько в той ячейке ресурсного государства, в которой «у.е.» и рубль конверти-?" руются без ограничений. Эта ячейка пока велика, хотя и уменьшает­ся, что вызывает озабоченность прогрессивных экономистов.

Некоторые романтичные политики намерены расширить зону капитализма и сделать рубль полностью конвертируемым, что прямо противоречит другим декларируемым j задачам ресурсного государства. Если власть будет последовательна в упорядочении ресурсных потоков, то область свободной конвертации рубля в у. е. должна быть су­жена до весьма ограниченных пределов.

Устройство корпоративных систем управления все больше прибли­жается к устройству государственных организаций. По видимости капиталистические, производства самоорганизуются скорее как со­циалистические предприятия, чем традиционные бизнес-единицы. Сами отечественные «капиталисты» превратились в ресурсополь-зователей на доверии у государства и «руководителей главков» возрождающихся отраслей народного хозяйства России. Те из них, кто не оправдывает высокого доверия, жестоко расплачиваются. Государственное рейдерство стало основным способом ревизии результатов приватизации и во многом эквивалентно выборочным репрессиям.

В стране восстанавливается ресурсная организация государства — вопреки общераспространенному мнению о развитии рыночной экономики и практике отечественного бизнеса, никак не способно­го принять тот факт, что «поляна сужается». Бизнес пока не хочет верить очевидному. Он не намерен, несмотря на уже всем извест­ные риски, отказываться от нормы в 80% годовых при конвертации государственных ресурсов в товары и деньги. Он пытается сохра­ниться или приспособиться, вписываясь в государственное ресур-соустройство, инициируя все новые и новые «либеральные законы» и продавливая формирование особых зон (экономических, рек­реационных, технопарков, научных центров и пр.), в которых госу­дарственные ресурсные интенции смягчены или нейтрализованы. Однако успех таких попыток маловероятен.

38

Ресурсное государство _га- ..

Застои и депрессии как фазы государственной жизни

й\ налитически можно выделить такую последовательность фаз го­сударственной жизни: 1) сильное государство — застой, 2) оттепель, перестройка, смута, распад государства, 3) восстановление народ­ного хозяйства, 4) сильное государство.

Эти фазы в ресурсном отношении принципиально различаются. При застоях накопление ресурсов, их импорт и экспорт, а также распределение среди граждан монополизированы государством. Государство само определяет, кто, сколько и какие ресурсы имеет, как и где их хранит, как использует-потребляет. Материальные по­токи полностью регулируются государством. Всякое внегосударст-венное движение ресурсов или обладание ими является противо­законным.

Государство при этом все усилия направляет на достижение ка­кой-либо цели: победы в войне с идеологическим противником, строительства социализма, создания атомного или ракетного ору­жия и пр. Административный рынок унифицирован, пронизывает все отношения между элементами государственного устройства и людьми, компенсируя неизбежные просчеты планирования и рас­пределения ресурсов. Перераспределение ресурсов общепринято, репрессии по отношению к тем, кто использует ресурсы нецелевым образом, мягки.

Периоды стабильности характеризуются также слитностью эконо­мики с политикой и жестким ограничением политической самодея­тельности населения. Расхитители ресурсов либо включены в ад­министративно-рыночные отношения (заняв позиции в торговле, распределении и разного рода силовых структурах), либо вытес­нены на обочину жизни. Потенциальные удельные князья (в разные времена — главы администраций, губернаторы, секретари партко-митетов) знают свое место в административной иерархии и предпо­читают не рыпаться — себе дороже.

Это не означает, что удельно-княжеская, воровская или бандитская суть не проявляется. Болтовня о самоопределении и этнокультур­ной специфике регионов, нецелевое расходование бюджетных средств и административные гоп-стопы составляют теневое содер­жание жизни и регионов, и столиц даже в стабильные времена.

₃₉

Симон Кордонский

* Доступ к ресурсам у граждан возможен только сообразно их госу-Q дарственному статусу и нормативным, приписанным к статусу по­требностям. Распределение ресурсов по социальным группам цен­трализовано. Сами социальные группы описаны в терминах места в социальной системе, учета и контроля. Есть полновластные ор­ганы распределения ресурсных потоков. Все элементы народ­но-хозяйственного устройства, в том числе и люди, определены в терминах социального учета и ранжированы в порядке важности для достижения великой государственной цели. Руководители важ­нее, чем подчиненные, инженеры важнее рабочих, военные важнее гражданских чиновников.

В зависимости от важности члены групп обеспечиваются пайком, получают допуск к распределителям и прочим жизненным благам. Потребности сведены до нормативного минимума, выход за преде­лы нормативного потребления карается. Расхитители ресурсов вы­теснены на периферию социалистической жизни, перераспределе­ние ресурсов в быту ограничивается обменом утаенными или кра­деными мелочами. Дефициты пропагандируются как жертвы, необ­ходимые для достижения великой цели.

В следующей фазе, при депрессиях, наоборот: увеличиваются поли­тические и экономические свободы, но расхитители ресурсов при этом захватывают существенную часть социального пространства. Мобилизующий потенциал основной идеи уходит в никуда, сама идея становится темой политических анекдотов, государственная машина начинает работать в значительной степени бесцельно. Унитарность государства ослабевает, усиливается роль регионов, которые фрондируют и зажимают ресурсы. Роль государственного регулирования ресурсной политики уменьшается, дефициты вос­принимаются населением как следствие плохой работы отдельных чиновников или государства в целом. Потребности людей выходят за пределы нормативных, определенных статусами, им хочется получать больше ресурсов. И они получают их, «нарушая порядок управления» и «противоправными методами», так как в рамках ресурсной организации государственной жизни легальных спо­собов присвоения ресурсов нет. Начинается расхищение ресур­сов. От времен стабильности остаются одни воспоминания о том, что «при Сталине был порядок».

Государство начинает борьбу с преступностью. При этом сама борь­ба с преступностью становится способом перераспределения ре­сурсов от одних отраслей к другим, от одних силовиков к другим. Так было в 1980-е годы, когда МВД и КГБ схлестнулись, деля доступ

40

к контролю за ресурсами. Репрессированных оказывается десятки и сотни тысяч, иногда миллионы, как после знаменитых сталинских указов «о колосках» 1934 и 1947 годов.

Если смутные времена не обрываются репрессиями, то депрессия усугубляется, государство фактически растворяется в отношениях между формально определенными статусами, которые остаются статусами только потому, что включены в административные рынки времен распада государственности, на которых происходит обмен ресурсами — бартер. Регионы отвязываются, унитарное государст­во по факту превращается в федерацию.

Граждане государства, в том числе и чиновники, уже не скрывают своих расхитител ьских амбиций, мотивируя их тем, что они снимают остроту всеобщего дефицита. В стране возникаютусловиядля капи­тализации ресурсов, превращения их в экономические реальности, появляются деньги и товары, начинает складываться видимость рынка, возникают миражи бирж, банков, акционерного капитала, адаптированные кзадачам расхищения ресурсов. Государствотеря-етмонополию на репрессии. Новые распорядители ресурсов вместе с ресурсами получают право на репрессии против тех, кто нарушает порядок их распределения и использования. Репрессии приобре­тают форму отстрела нарушителей порядка управления ресурсами. Жизнь наполняется приключениями, вплоть до распада государ­ства. Таковых было в течение XX века два. Оба раза государство — с большими издержками — вновь собиралось, ставило удельных князей на место, вытесняло одних расхитителей на социальную пе­риферию, а других втягивало в себя, обеспечивая соответствующий статус. Ведь неизбежно в эпохи перемен наступает момент, когда ворам нечего красть, бандитам некого грабить, а в удельных княже­ствах возникли свои сепаратисты и автономисты.

Для смутных времен характерен расцвет квазиполитической жизни. Великие идеи подвергаются публичному разоблачению и осмеянию в кампаниях типа «гласности», теряя остатки своего мобилизующего значения. Возникает множество якобы политических организаций с самоназваниями, извлеченными из всегда актуальной истории. Легализованные расхитители ресурсов охотно их финансируют.

Совместными усилиями расхитителей и их пособников из числа удельно-княжеской интеллигенции создается иллюзия полити­ческой жизни и «настоящей рыночной экономики». Эти муляжи необходимы прежде всего для того, чтобы конвертировать рас­хищенные ресурсы в товары и деньги. Кроме того, существование

₄₁

Симон Кордонский

* квазирынка дает возможность расхитителям выйти из игры, то есть обосноваться за пределами государства. При этом удельные князья растаскивают страну на части. Распад выгоден, так как при нем воз­никает огромное количество бесхозных ресурсов.

В следующей фазе, когда невозможность мобилизации ресурсов оказывается критической, наступает период восстановления на­родного хозяйства. Сохранившийся госаппарат, уже в значитель­ной степени лишенный возможности распоряжаться ресурсами, вынужден вступать в компромиссы с одними расхитителями ре­сурсов против других, чтобы получить возможность отмобилизо­вать ресурсы для локализации чрезвычайной ситуации. Подобное произошло в Чечне, когда удельно-княжеские амбиции советской автономии переросли в масштабную войну, для ведения которой катастрофически не хватало ресурсов.

Цена такого рода компромиссов всегда одна: ликвидация возро­ждающимися силовыми структурами государства одних расхи­тителей в пользу других и перераспределение ресурсов в пользу ситуативных союзников. Подобным образом преодолеваются ав­тономистские и сепаратистские тенденции. Государство монополи­зирует право на репрессии и становится снова унитарным, как это произошло в 2000-2005 годах.

Государство при этом ведет поиск масштабной идеи-цели, кото­рая бы позволила вновь вернуться к консолидированному состоя­нию, когда все ресурсы подконтрольны, расхитители ресурсов, по­лучив государственный статус, ликвидированы как класс.

Государство — пока идет поиск идеи — приступает к переделу соб­ственности и частичной национализации, в ходе которой ресурсы наиболее ушлых людей превращаются из товаров и денег в ресурсы других людей. Перераспределение мотивируется тем, что у новых собственников ресурсов более государственническое мышление, чем у прежних. Расхитители ресурсов получают в принципе ограни­ченную временем возможность конвертации накопленных ресур­сов в статус в новой, еще только становящейся системе отношений управления ресурсами. Некоторые, самые умные успевают такой возможностью воспользоваться, другие попадают в жернова само­восстанавливающейся репрессивной системы. На этом цикл завер­шается, вновь возникает сильное государство, начинается очеред­ной застой,

42

Ресурсное государство _+..

Сегодня можно сказать, что путь построения капитализма, начатый в 90-е годы XX века кандидатами наук — специалистами по полит­экономии социализма, привел втупик, кновому социализму. Страна, пережив депрессию — перестройку, вступила в начале XXI века в фазу ресурсного роста и начала новый этап специфически рос­сийского социалистического строительства. Как и в советские вре­мена, социальная стабильность ресурсного государства основана на стремлении к справедливому распределению ресурсов. Однако новые критерии справедливости не выработаны и не признаны на­шим обществом, так что любой результат распределения ресурсов представляется населению несправедливым и генерирует социаль­ную напряженность. Кроме того, как показывает советский опыт, каждый распределяемый ресурс с высокой вероятностью может стать дефицитным. Дефицит денег как ресурса может перерасти в потерю контроля за инфляцией. Дефицит сырья как ресурса мо­жет стать из потенциального актуальным, если взятые государст­вом экспортные и внутренние обязательства по энергетическому сырью не будут подкреплены ростом добычи и приростом запасов. И, наконец, статусность как ресурс может стать дефицитной в силу общего кризиса системы власти.

Каждый из этих кризисов дефицита в отдельности вряд ли пред­ставляет серьезную опасность для ресурсного государства в це­лом. Государство, в очередной раз ограбив население, преодолеет инфляцию и обеспечит, мобилизуя репрессиями «трудовые ресур­сы», необходимый уровень добычи сырья. Государство сможет, если дефицит денег и сырья не выйдет за некие рамки, стабилизировать систему власти и сохранить определенность властных статусов даже в отсутствие государственной идеологии и при неизбежной неопределенности в процессе передачи власти в ходе выборов. Однако если дефициты синхронизируются и кризис власти сов­падет по времени с сырьевым и финансовым кризисами, то мож­но ждать обрушения ресурсного государства, сравнимого с тем, что произошло с СССР в 1991 году. Очередной цикл нашей истории тогда завершится. Или начнется.

₄₃

>

О политике

и политической системе

Конфликт между собственно мировой экономической реаль­ностью и реальностью ресурсной организации государственной жизни России не может быть разрешен стандартными методами. Стремление руководства страны вписаться в мировую экономику ограничивается ресурсными интенциями государственных инсти­тутов и социальных групп. Удовлетворение растущих аппетитов осваивателей ресурсов вполне может «съесть» все преимущества централизованного управлении ими. И после как всегда неожидан­ного стечения обстоятельств и синхронизации кризисов дефицита у власти уже не будет выбора в дилемме: полный возврат к ресурс­ной организации государства или столь же полный отказ от нее и переход к обычной экономике.

При любом выборе неизбежны огромные социальные и политиче­ские издержки, совершенно неприемлемые для власти. Укрепление государства, то есть его доминирование в сфере контроля за ресур­сами, будет означать государственные репрессии расхитителей ресурсов. Либерализация будет означать расширение области спе­цифической свободы для расхитителей ресурсов. Так что в принци­пе выбор крайних точек невелик. Это выбор между государствен­ным террором и разгулом воровства, бандитизма и сепаратизма. Такой маятник — прямое следствие ресурсной организации госу­дарства. Сегодняшнее промежуточное состояние не может быть вечным. Ресурсное государство, с высокой вероятностью, либо бу­дет разворовано, разграблено и растащено на части, либо превра­тится в ходе репрессий в какой-то аналог СССР.

Предположим, что искусство политики будет таково, что удастся сохранить промежуточное состояние, когда только часть ресурсов контролируется государством и есть большая зона того, что внеш­ними наблюдателями считается рыночной экономикой. Вполне ве­роятно, что политически это может быть своеобразная диктатура, при которой чрезмерное расхищение ресурсов пресекается, в то же время государство не отягощено необходимостью достигать вели­кие цели и потому не полностью централизует доступ к ресурсам, оставляя нашему весьма специфичному бизнесу возможность кон­вертировать их в товары и деньги. Однако это состояние заведомо нестабильное.

44

Сегодня содержание текущей политики определяется стремлением удержать ситуацию и как можно дальше оттянуть время, когда надо будет делать выбор. Может быть, если выбор будет в пользу укре­пления государства, концентрация управления ресурсами на этот раз обойдется без массовых репрессий. Но это маловероятно, так как сопротивление новых хозяев жизни попыткам национализа­ции будет весьма ожесточенным. Может быть, если выбор будет сделан в пользу очередной либерализации, страна ее переживет, и ее не растащат на фрагменты удельные князья.

Все может быть, но мне кажется, что в рамках существующей по­литической и идеологической системы нет выхода из этой колеи. У чиновников, политиков и обычных граждан, вопреки очевидному, сохраняется иллюзия существования экономики и традиционного государства, как и многие другие иллюзии. Сохраняется и иллюзия демократии, хотя всеобщие выборы манифестируют только инте­ресы фрагментов социалистического мироустройства (в том числе и людей как членов социально-учетных групп) при распределении ресурсов.

Совокупность этих иллюзий делает невозможным рациональное обсуждение безвыходной ситуации. Поэтому доминируютиррацио-нальные обсуждения, такие как навязшие в зубах экономические и политические дискуссии между сторонниками разных вариантов реализации социалистической идеи. Ясно, что никакие экономиче­ские новации не дают возможности уйти от ресурсной организации государства, так же как и действия в сегодняшнем политическом пространстве, образованном представителями жаждущих ресур­сов групп.

Это значит, что независимо от того, какая политическая сила при­дет к власти в результате всеобщих выборов, она вынуждена бу­дет отчуждать ресурсы для их последующего распределения. Колея, в которой находится страна, не имеет обычного выхода. Путь, по которому идут сейчас чиновники, занимающиеся укрепле­нием государства и формированием политической системы, — чис­то советский. «Суверенная демократия» означает хорошо знакомые по, казалось бы, ушедшим в прошлое временам «выборы сверху». Это значит, что чиновники сами выбирают тех граждан, которые могут представлять народ в законодательных собраниях и других органах власти. Способ формирования Общественной палаты про­демонстрировал направления этой мысли: часть назначается, часть выбирается самими членами представительского органа, часть комплектуется по разнарядкам в регионах.

₄₅

Симон Кордонский

И это не по недомыслию, а потому, что, если руководствоваться предпочтениями народа, органы власти будут состоять только из демагогов и расхитителей ресурсов. И даже такие выборы сверху лучше, чем всеобщие и прямые.

В стране сейчас есть подспудное ощущение общего кризиса, хотя это ощущение трудно верифицировать. Вроде бы «все хорошо»: рублей много, сырья много, вертикаль власти крепка, как никогда, а темпы роста экономики почти китайские. Мне кажется, что ощу­щение кризиса имеет идеологическую природу. Наша страна иде-оцентрична, и дефицит идей переживается не менее остро, чем де­фицит сахара и соли. Дефицит идей не случаен. Он свидетельствует о том, что колея настолько глубока, что из нее уже ничего не видно. То, что рождается штатными идеологами власти и их столь же штат­ными оппонентами, носит служебный характер и не имеет ни объ­ясняющей, ни мобилизующей силы. Спектр этих идей расположен между крайними точками нашего маятника: «всех посадить» и «всех освободить».

Идеи энергетической сверхдержавы и либеральной империи вряд ли смогут оправ­дать необходимые для консолидации жертвы. Ресурс, даже энергетический, не мо­жет быть самоцелью, он должен обслуживать иную, действительно великую цель. Стремление стать такими, как США или Китай, тривиально. Мобилизовать на борьбу с фашизмом или терроризмом вряд ли удастся, да и борьба сама по себе — без пози­тивного компонента — не привлекает граждан.

Чтобы начать обсуждать проблему выхода страны из ресурсного ту­пика, надо прежде всего подумать о среде, в которой можно было бы хоть что-то обсуждать. Такой средой не могут быть кухонные и рес­торанные посиделки статусных интеллигентов. Это должна быть институализированная и участвующая в политике часть населения. Не исключаю, что для перехода от болтовни о несправедливом рас­пределении ресурсов к собственно политическим и идеологичес­ким дискуссиям необходимо отказаться от иллюзий демократии v\ всеобщего избирательного права и дать возможность тем гражда­нам, которые этого захотят, выделиться из социалистического наро­да в особую группу избирателей. Ведь совокупность сегодняшних сословий, объединенных только идеями справедливого распила ресурсов, не может считаться народом. Представительство интере­сов этих сословий не является демократией. Следовательно, руко­водствоваться мнениями народа и их выбранных представителей, если обсуждать возможность выхода из этого бесконечного тупика, по меньшей мере не рационально.

Постановление Правительства Российской Федерации от 30 сен­тября 2005года №590 «О создании федерального государственного учреждения Аппарат Общественной палаты Российской Федерации». Опубликовано 4 октября 2005 года.

«.. .На государственную финансовую поддержку некоммерческих орга­низаций выделяется 500 млн. рублей...»

Поправка в закон о Федеральном бюджете, принятая ГД РФ 18 февраля 2006 года по инициативе фракции «Единая Россия».

«Мы считаем, что государство должно финансировать институ­ты гражданского общества, — заявил журналистам вице-спикер Госдумы, член фракции «Единая Россия» Вячеслав BonoduH»http://www. newsru.com/russia/18nov2005/polmilliarda.html

«Сегодня масштабы и степень влияния коррупции на различные сто­роны жизнедеятельности государства и общества не только угрожа­ют внутренней безопасности страны, но и наносят существенный ущерб авторитету России», —заявил Нургалиев в пятницу на расши­ренном заседании коллегии МВД.

http://www.newsru.com/russia/17feb2006/corruption.html

Ресурсное государство _>•.

Гражданское общество как умозрение

I 1ри анализе нашего гражданского общества волей-неволей при­ходится решать разноуровневые задачи: применять понятийный аппарат стандартной теории к описанию далеких от «стандарта» отношений между людьми, институтами и организациями в россий­ской социально-политической системе и одновременно фиксиро­вать те феномены, которые или ускользают из описания в терминах этой теории, или описываются явно неадекватно.

Впервые термин «гражданское общество» был введен Гегелем в его работе «Философия права». Гегель предложил рассматривать обще­ство как диалектическую совокупность отношений между семьей, гражданским обществом и государством.¹⁸

Согласно великому философу, гражданское общество есть множе­ство граждан государства (членов семей), взаимодействующих ме­жду собой вне семьи с целью удовлетворения своих общих — свое­корыстных — интересов. Государство, по Гегелю, есть синтез семьи и гражданского общества, а само гражданское общество возникло из диалектических противоречий между семьей и государством. И если следовать классику, то ничего такого уж хорошего в граж­данском обществе нет, ведь в нем манифестируются корыстные ин­тересы частных лиц, которым тесно в семье и в государстве.

Оценки гражданского общества со времен классика немецкой фило­софии полярно изменились. В традициях политического либерализ­ма — рассматривать государство как вселенское, но необходимое зло. Государство ограничивает свободу, плодит агрессию, бедность, социальные пороки, а гражданское общество выступает за свободу и против агрессии, оно заботится о бедных и обиженных судьбой. Гражданское общество противостоит государству: как добро про­тивостоит злу, а свет — мраку.

...Государство, стремящееся подмять гражданское общество, уничтожает, прежде всего, основы личной независимости подданных — гражданские свободы, рынок

¹⁸ «Гражданское общество есть дифференциация, которая выступает между семьей и го­сударством, хотя развитие гражданского общества наступает позднее, чем развитие го­сударства, ибо в качестве дифференциации оно предполагает государство, которое оно, чтобы пребывать, должно иметь перед собой как нечто самостоятельное. Гражданское общество создано, впрочем, лишь в современном мире, который всем определениям идеи предоставляет их право» (Г.Гегель. Философия права. М„ 1990. С. 228).

₄₉

Симон Кордонский i

" и частную собственность, закрепощает граждан вплоть до запрета им свободно

i выбирать места жительства и работы. Подавляются каналы обратной связи, всякое 7 инакомыслие и с особой яростью — пресса и правозащитное движение. Подкупаются деньгами и синекурами депутаты, судьи теряют независимость и низводятся до уров­ня обыкновенных государственных служащих. Адвокатура превращается в подконт­рольный государству (как правило, Министерству юстиции) орган; адвокаты, наряду с прочими чиновниками, присягают на верность государству. Разводятся ручные правозащитники. В крайнем своем выражении победа государства означает полную ликвидацию легального гражданского общества, прозябание его в теневых формах (черный рынок, например).

Гражданское общество самодостаточно; оно совокупность отношений людей как участников рынка товаров и услуг, собственников, партнеров, конкурентов, сосе­дей, членов общественных объединений и движений, церквей, землячеств, кланов. Институты гражданского общества властью не обладают, однако оно стихийно порож­дает правовую систему, которая впоследствии получает наименование естественно­го права. Для гражданского общества характерна, по выражению Т. Гоббса, bellum omnium contra omnes. Конфликты разрешаются в рамках гражданского общества и его организованных элементов приватным образом, например, частными (третейс­кими) судьями. Поединки, воровские сходки и суды чести — также суть экзотические формы саморегуляции гражданского общества...¹⁹

Исходная неполнота и спекулятивность понятийного аппарата те­ории гражданского общества, которой руководствуются политики в своих усилиях по строительству гражданского общества, позволя­ет усомниться в адекватности ее основных различений, и, следова­тельно, в ее общей адекватности.

Гражданское общество и его организации

D политических дискуссиях о проблемах гражданского общества 8 России доминирует один мотив: в России слишком громоздкое го­сударство и слишком слабое гражданское общество. Без сильного гражданского общества не может быть реально сильного государ­ства. Поэтому для процветания страны надо укреплять государст­во, делать его более компактным (строить вертикали власти), а наше гражданское общество надо развивать по примеру тех стран, где гражданственность сильнее. В качестве образца для подражания

^и С.Пашин. Государство и гражданское общество: Игра в орлянку//Индекс/Досье на цен­зуру. 2001. №16.

50

Ресурсное госуд арство _j-

берутся европейско-американские гражданские общества, в кото­рых есть сильные организации гражданского общества, решающие проблемы граждан силами самих граждан — без участия государст­ва или с его минимальным участием.

Развитие гражданского общества в России, согласно доминирующе­му мнению, невозможно без импорта его образцов, осуществляе­мого сейчас иностранными организациями гражданского общества (в том числе оказывающими финансовую и организационную под­держку собственно российским организациям). Но в нашей стране, как считают политики и чиновники, нужно создавать отечественные образцы гражданских взаимодействий, в частности, как воплоще­ний «национальной идеи» (которая много лет, оказывается, скрыва­лась от агрессивного государства в русском языке, в традициях или, по версии некоторых идеологов, в «зонах»). Для этого в бюджете России в 2006 году выделяется 500 миллионов рублей.

Однако почти двадцатилетний опыт импорта и самопальной разра­ботки гражданско-правовых отношений показал, что организации гражданского общества, созданные государством или скопиро­ванные по внешнему образцу, выживают только при постоянной внешней же финансовой и организационной подпитке, не врастают в наш быт.

Но нельзя сказать, что их существование совсем уж никчемно. Наши граждане научились использовать отечественных и зарубежных благодетелей «конкретно», обращая разного рода помощь в свою пользу. Они прибедняются перед иноземными и отечественными организациями гражданского общества — точно так же, как при­бедняются перед чиновниками, чтобы получить какое-то благо: грант, связи, юридическую помощь, которым может наделить бла­годетель. И естественно, они хотят, чтобы халявы было побольше, а выбор побогаче.

За последние десятилетия государством зарегистрированы сот­ни тысяч разного рода общественных организаций. Часть из них выполняет функции, которые нормативно приписываются орга­низациям гражданского общества. Это организации, может быть, и не всегда зарегистрированные, но вполне действенные и не пуб­личные. И уж совсем не политизированные. Другие организации, как замечено Л.Петровой,²⁰ даже возникнув самочинно, вскоре превращаются в аналоги подразделений государственного аппа-

Л. Петрова. Ненаучные заметки о некоммерческих организациях//Пчела (СПб.). 2005. №44.

₅₁

Симон Кордонский

* рата с их формальной иерархией, выполняющие прописанные го-^ сударством функции. Если организация гражданского общества учреждается государством, ее превращение в госконтору происхо­дит в момент организации, что усиливает сетования организаторов на слабость гражданского общества и стимулирует еще большие го­сударственные усилия по его развитию. Заклинания на тему необхо­димости и важности развития гражданского общества стали общим местом публичных выступлений политиков и чиновников.

Показательно, что российский бизнес практически незаметен в фи­нансировании имитационныхорганизаций гражданского общества, хотя в частном порядке предприниматели весьма охотно и обильно финансируют разного рода гражданские инициативы. Они научены опытом Ходорковского, следовавшего импортным стереотипам не только в организации своего бизнеса, но и в выстраивании отно­шений с организациями гражданского общества.

Тем не менее, нефункциональность построенных по внешнему об­разцу организаций гражданского общества вовсе не равносильна отсутствию собственно гражданского общества. Вполне вероятно, что наше гражданское общество так устроено, что отторгает чуже­родные организационные формы.

Российский феномен — неорганизованное гражданское общество

Сели следовать Гегелю, не может быть современного общества без семьи, гражданского общества и государства. Если есть госу­дарство и семья, то есть и гражданское общество. В России граждан­ское общество, несомненно, есть. Однако оно принципиально отли­чается от тех, к которым привыкли исследователи. Оно неорганизо­ванно, хотя всепроникающе и богато возможностями для решения многих проблем, которые, если следовать логике отечественных теоретиков, порождает государство своим гражданам и их семьям.

Сильное и совсем не стремящееся организовываться гражданское общество — специфика России. Его существование (как повсе-

52

Ресурсное государство

дневных отношений землячества, соседства, родства, этнической и конфессиональной принадлежности и т.п.) столь же несомненно для автохтонов, как существование специфической российской семьи и российского государства. Его феномены иногда демонст­ративны и грубы, чаще привычны и незаметны. Однако наши гра­ждане, особенно причастные к импорту общественно-гражданских стереотипов и к бюджетным НГО, не хотят называть обыденные и общераспространенные отношения гражданским обществом, язык не поворачивается. Ведь гражданское общество — это что-то такое большое и светлое, чего «у нас» нет, но есть «у них».

Солидные люди прогрессистских воззрений предпочитают не за­мечать обычные проявления гражданственности, считая их непри­личными, негражданскими — в привычном для них значении этого понятия. Государство, по их мнению, несет ответственность за такие массовые модели поведения, как «откос» от призыва в армию, «кры-шевание», уход от налогов, разного масштаба воровство («нецеле­вое использование») бюджетных денег и госимущества, готовность брать и давать взятки. Они внутренне не могут принять, что именно в «негативе» манифестируются наши отечественные общественно-гражданские отношения.

Я считаю, что «негатив», о государственной этиологии которого не устают рассуждать сторонники имитационного развития граж­данского общества, есть результат взаимодействия неорганизован­ного (и не нуждающегося в организациях) гражданского общества и несуразно организованного государства. Чем активнее государ­ство строит свои вертикали власти (и НГО, вписанные в эти вертика­ли), тем большие ресурсы вкладывают члены гражданского общест­ва (которые могут быть сами высокопоставленными чиновниками) в нейтрализацию устремлений государства.

Неорганизованное гражданское общество — оборотная сторона всеорганизующего государства. Причем зависимость гражданского общества от государства критическая, как и зависимость государст­ва от гражданского общества. Никакая государственная инициати­ва не реализуется, если при этом не учтены частные, общественно-гражданские интересы чиновников. Свидетельство того — неудача десятков реформ в постсоветской России. И мало какой частный ин­терес может быть удовлетворен без участия государства: без про­лоббированного закона, взятки чиновнику, «отката» силовикам или «распила» бюджета между бизнесами структур, в которые в той или иной форме входят министры, депутаты и генералы — как чле­ны гражданского общества.

₅₃

Симон Кордонский

* Отношения между государством и гражданским обществом при-

# мерно такие же, как отношения между изображениями на аверсе С и реверсе монеты. Если смотреть с одной стороны монеты, напри­ мер с той, на которой написано «государство», то гражданского общества не разглядишь, видна будет только коррупция. Если смот­ реть со стороны гражданского общества, то не видно государства, оно распадается на плохих и хороших чиновников, с помощью кото­ рых можно — или нельзя — «решать проблемы». Государство и гра­ жданское общество находятся в разных социальных пространствах. И люди, преследуя свои цели, используют государство как средство для их достижения, быстро научаясь «наваривать» на государствен­ ных ограничениях на деятельность.

Но «физически» гражданское общество и государство реализованы в нашей стране в одном материале и не могут быть разделены — в рамках применяемой теории. Это признак того, что используемая политиками теория, несмотря на то что ее базовые объекты (госу­дарство и гражданское общество) вроде уже стали самой реально­стью, не вполне адекватна.

Институты гражданского общества

г оссийское гражданское общество по эффективности в решении проблем своих членов, степени ситуативной связности между гра­жданами и типам решаемых задач гораздо мощнее (если так можно говорить), чем организованные гражданские общества.

Такая эффективность достигается за счет уникальной институализа-ции. Существуют общераспространенные и устойчивые институты гражданского общества: домашнее или ресторанное застолье, баня с девочками и без, охота и рыбалка, самодеятельные клубы (такие как игра в футбол по субботам у чиновников мэрии Москвы), совме­стный отдых, дачные сообщества. В последнее десятилетие весьма значимым институтом гражданского общества стало конфессио­нальное общение. В ходе коммунальной революции формируется институт «жильцов одного дома». В российской провинции роль институтов гражданского общества иногда выполняют офисы поли­тических партий, если через эти партии можно «решать проблемы». И сами политические партии являются скорее элементами нашего гражданского общества, нежели политическими организациями.

54

_UL

_А:

^{Ресурсное государство}

Совершая религиозные обряды, выпивая, развлекаясь, пострели­вая по птичкам, парясь и сплетничая о том, кто, сколько и за что бе­рет, люди ищут, и, как правило, находят, «выходы» на чиновников, которые помогут им минимизировать налоги, выиграть тендер, получить землю под застройку, устроить родственника в «элит­ную» клинику, освободить сына от призыва в армию, пристроить дочь в приличный вуз, вернуть изъятые ГАИ документы на машину, закрыть уголовное дело на партнера или организовать наезд сило­виков на конкурента. В каждом поселении — за исключением вы­морочных, где не представлено государство, — есть свой приход, своя баня, свой ресторан, на худой конец клуб, в которых собира­ются люди, решая проблемы удовлетворения своих потребностей за счет материальных и административных ресурсов, номинально принадлежащих государству.

Институализированное, но неорганизованное — и не поддающееся организации — гражданское общество существует везде, где есть люди. В то же время гражданское общество — нигде, так как нельзя в каждом конкретном случае указать на устойчивую организацию, в которой гражданские отношения реализуются. Оно бесформен­но. На виду только по видимости нейтральные институты застолья, бани, ресторана и «элитного отдыха», покушаться на которые решал­ся только Ю. В. Андропов — единственный, наверное, государствен­ный деятель, понимавший смысл советских гражданских ритуалов и утверждавший, что мы не знаем страны, в которой живем. И если господин Володин, цитируемый в начале статьи, не оговорился и не путает организации гражданского общества с его институтами, то полмиллиарда бюджетных рублей будут потрачены целевым об­разом: на обустройство бань, клубов и ресторанное застолье.

При попытках внешней, исходящей от государства организации суть гражданских отношений исчезает, жизнь уходит, остается не­функциональная форма: захиревший приход, холодная баня, пус­той ресторан, запущенный клуб. Институты гражданского общества при этом перемещаются в другие места, в другие бани и рестораны или в подвалы и котельные.

При внешней бесструктурности наше гражданское общество стра­тифицировано неявной, но жесткой иерархией его институтов: во многие клубы-бани не пускают с улицы, туда можно попасть толь­ко по знакомству-рекомендации. Туда приглашают, и туда стремят­ся люди, желающие «решить проблему». Сообщество людей одного прихода, одного ресторана, бани — бассейна — спортивного клуба, наконец, одной квартиры или дачи, хозяин которой публично ак-

₅₅

Симон Кордонский

* * тивен, достаточно закрыто, чтобы создать для тех, кто туда не по-

Р падает, ощущение ущербности и желания попасть. Или, наоборот,

С ощущение выделенности — превосходства у допущенных.

При этом сам факт существования института с ограниченным дос­тупом служит основанием для гипотез о том, что именно там, в этом ресторане, этой бане или клубе, собирается какая-то мафия, которая и управляет государством. Совокупность мифов о мафиях и их лока-| лизациях составляет содержание слухов и сплетен — общественно­го мнения нашего гражданского общества.

Гражданское общество и коррупция

ч-уществует универсальное объяснение хронических неудач в реформировании чего бы то ни было в нашей стране: корруп­ция. Коррупция — это совокупность инструментов, выработанных за время существования российского реформаторства, позволяю­щая гражданам, по крайней мере со времен Петра Великого, ней-трализовывать реформаторские новации государства. Именно кор­рупция позволяет людям жить в условиях, когда государство пыта­ется разными способами загнать их в рамки, определяемые из са­мых благих, но абстрактных (в гегелевском понимании абстракции) предположений и намерений.

Наша коррупция — это система действий членов гражданского об­щества, позволяющая им добиваться своих целей вопреки государ­ственным нормам, правилами и законам и использующая чиновни­ков — работников государственного аппарата для удовлетворения своих потребностей. И симметрично: использование государствен­ными людьми служебных возможностей для удовлетворения по­требностей: своих, своих родственников, своих знакомых, знакомых знакомых, рекомендованных знакомыми, и пр. Ведь государствен­ные люди — такие же члены гражданского общества, как и простые граждане, и в полной мере используют его возможности для дости­жения своих целей.

Государство пытается нейтрализовать коррупцию. Для этого оно создает разного рода организации, которые должны с ней бороть­ся, в том числе и организации гражданского общества. Однако эти

56

Ресурсное государство j«-

организации, если через них можно «решать проблемы», очень бы­стро превращаются в конторы, которые плодят коррупцию. А если проблемы в них решать нельзя, то и значение этих организаций ну­левое. Борясь с коррупцией, государство, по сути, борется с граж­данским обществом. И, наоборот, избирательно поддерживая орга­низации гражданского общества, государство плодит коррупцию.

Формы проявления гражданственности меняются по мере изме­нения государства. Каждому историческому этапу развития госу­дарства соответствует свой тип гражданственности. И своя форма коррупции. В феноменах коррупции — с моей точки зрения — про­является устройство нашего гражданского общества.

Борьба с коррупцией как борьба с гражданским обществом

1лаждое новое поколение российских реформаторов ставит сво­ей целью процветание государства, его всестороннее развитие и усиление присутствия в мире. Мечта большинства реформато­ров — воссоздание Третьего Рима, новой «либеральной империи» — чтобы иностранцы относились с уважением, а лучше бы боялись. И незадача — каждый раз достижению великой цели мешают в ос­новном собственные граждане, которые, даже будучи построены в колонны, находят способы обратить ресурсы, предназначенные для больших государственных дел, в маленькие, но свои собствен­ные, частные блага.

Строительство государства у нас в стране чаще всего сопровожда­ется борьбой с гражданским обществом. Репрессии бывают раз­ные, иногда масштабные, как в 20-40-е годы XX века, чаще какие-то кампании: борьба с несунами, расхитителями госимущества, взя­точниками, за возврат НДС при экспортно-импортных операциях, с «оборотнями в погонах» и без погон и т. п. Государство формирует в ходе оперативно-следственных мероприятий группы из людей, связанных по жизни чаще всего ситуативно и сходных в том, что они занимаются чем-то, в данный политический момент неугодным го­сударству. Дела по таким «группам» имеют свойство разваливаться в суде. Естественно, если суд не «басманный».

₅₇

Симон Кордонский

Сталинские репрессии, к примеру, были направлены на ликвидацию сословий имперской России, противодействовавших строительст­ву социализма. В публичном поле эти репрессии были представле­ны как тщательно отрепетированные процессы над разного рода антипартийными блоками. Эти процессы завершали ликвидацию инфраструктуры имперского гражданского общества, еще сущест­вовавшей тогда в СССР.

После сталинской децимации «с чистого листа» была создана пол­ностью огосударствленная система общественных организаций советского общества с его институтами партийной социализации и множеством «общественных организаций»: комсомольских, пио­нерских, профсоюзных, профессиональных. А собственно граж­данское общество было атомизировано. Поиск групп с общими гражданскими интересами (а чаще организация таких групп аген­турными методами) и демонстративная их ликвидация были одной из задач органов государственной безопасности СССР.

Трансформации советского режима, обычно сопряженные с персо­нальными изменениями на вершине партийной иерархии, сопро­вождались репрессиями, направленными на ликвидацию «анти­партийных» групп, классов, сословий. В постсоветской России мало что изменилось. Гонения на членов «семьи» и «олигархов» сопрово­ждали последнее изменение власти в России. Причем принадлеж­ность к этим группам определялась из соображений политической целесообразности. А разговоры о том, что «питерских будут гнать», — лейтмотив бытовых бесед на тему «Что же будет в стране после выборов 2008 года».

Государство не может интерпретировать гражданскую активность людей как адекватную своим задачам. Оно ввело в корпус права такие понятия, как теневая экономика и организованная преступ­ность, и преследует своих граждан за действия, которые самими гражданами рассматриваются как вполне естественные, привыч­ные и необходимые для жизни или для выживания. Ведь если верить обитателям российских «зон», большая их часть сидит «ни за что».

Граждане, в свою очередь, интерпретируют активность государства как репрессии, направленные на то, чтобы ограничить их в достиже­нии своих целей, загнать их общественно-гражданскую активность в предписанные государством рамки.

Постоянная государственная забота о благе народа не позволяет людям жить так, как они хотят, как привыкли жить при предыдущих правителях, научившись методом проб и ошибок нейтрализовать

58

Ресурсное государство .^..

благие намерения очередного поколения реформаторов. В резуль­тате граждане не очень довольны властью-государством, а государ­ство недовольно людьми, которые занимаются «черт знает чем», коррумпируя чиновников, а не выполняют очередную программу переустройства всего и вся.

Можно сказать, что государство и гражданское общество пересе­каются в области, описываемой Уголовным кодексом, так как прак­тически любую гражданскую активность можно при желании сле­дователей интерпретировать как нарушение законов и превратить в эпизод уголовного дела. Навыками конструирования уголовных дел из произвольных фрагментов нашего российского бытия опе­ративники и следователи силовых структур овладевают в профес­сионально младенческом возрасте. Ведь в самом обычном и повсе­дневном взаимодействии гражданина и нашего государства можно изыскать состав преступления: по указанию начальства или просто для улучшения отчетности. «Эпоха компромата» конца XX века, когда конструирование уголовных дел на основе газетных публи­каций и телевизионных репортажей стало элементом публичной политики, продемонстрировала высочайшую согласованность на­шего государства и нашего гражданского общества в области изо­бретения мафий, оргпреступных группировок, заговоров и прочих мифических сущностей.

Государство борется с коррупцией — гражданским обществом, вводя дополнительные ограничения на деятельность и связи чи­новников, повышая им должностные оклады, давая льготы. Однако никакое повышение окладов не может нейтрализовать «чисто человеческие» просьбы порадеть родственнику, сокурснику, со­служивцу, односельчанину или единоверцу, особенно если эти просьбы сопровождаются «барашком в бумажке». Уголовное пре­следование взяточников и посредников, борьба с так называемой «организованной преступностью в сфере экономики» и прочее ве­дут, как показывает плохо освоенный политиками и законодателя­ми опыт, только к увеличению тюремного населения, а также разме­ров взяток, «откатов» и «распилов».²¹

Такие отношения между гражданским обществом и государством делают крайне проблематичным существование собственных ор-

^?' Если верить оценкам демографов, цена социалистического и капиталистического ре­форматорства весьма велика — сотни миллионов потерянных и несостоявшихся жизней (Демографическая модернизация России, 1900-2000/Под ред. А.Г. Вишневского.М„ 2006). Кроме того, диктуемые институциональной организацией гражданского общества формы поведения (перманентная алкоголизация, легализованное блядство и пр.) весьма негатив­но сказались на семье и социализации детей.

₅₉

Симон Кордонский

ганизаций гражданского общества. Когда государство ослаблено после провала очередной перестройки или ускорения, возникает множество разного рода имитационных организаций, в основном на импортные деньги. Когда государство укрепляется, оно пред­принимает усилия по ограничению деятельности таких организа­ций, а в пределе— для их ликвидации. Ведь деятельность этих орга­низаций — в том случае, если их возникновение не инспирировано государством, — расценивается чиновниками как потенциально противоправная и антигосударственная.

Члену нашего гражданского общества гораздо эффективнее и безо­паснее действовать в одиночку, используя связи и знакомства, чем оказаться в составе «организованной преступной группиров­ки», сфабрикованной фантазией и волей следователя или его на­чальников. Попробуй потом суду докажи, что это была организация гражданского общества, а не банда. Общеизвестно, что индиви­дуально с чиновниками, ментами и прокурорскими почти всегда «можно договориться», если ты нормальный член нашего граждан­ского общества. Так что организациям этого общества просто нет места в нашем сегодняшнем мироустройстве, особенно на этапе укрепления государства.

Изучение коррупции как изучение гражданского общества

Существующие методы изучения коррупции исходят из ее понима­ния как функции «плохого государственного устройства» и основа­ны по большей части на опросах чиновников и населения. Обычно описание коррупции сводится к выяснению того, кто, где, сколько и в каких формах берет. Однако такое знание мало что дает для по­нимания места коррупции в жизни страны и ее роли в социальной динамике.

Описание гражданского общества — это описание способов пре­одоления государственных ограничений — запретов, не позво­ляющих получить то, что людям надо, привычным образом. Ведь обходные пути, блат, институт знакомств и связей, кумовство, кор­поративность, землячества описаны в основном публицистически

60

Ресурсное государство j~

или криминологически, но не социологически.²² Не описаны ин­ституты гражданского общества: рестораны и бани, клубы и при­ходы, гаражные сообщества и товарищества собственников жилья, а также многое другое, существование чего и представить, живя в Москве, невозможно.

Особый интерес, с моей точки зрения, представляет изучение эко­номики и финансовой системы отечественного гражданского об­щества. Не так давно общественно-гражданской альтернативой рублю была «бутылка». В постсоветском гражданском обществе альтернативой рублю стала «у. е.». Отношения между рублем и «у. е.» (в чем люди хранят сбережения — рублях или долларах, какие сдел­ки осуществляют в рублях и в «у.е» и т.п.) можно рассматривать как индикатор степени проникновения общественно-гражданских отношений в государство. Об уровне коррупции, например, можно судить хотя бы по тому, как часто чиновники в своих публичных вы­ступлениях и официальных текстах используют для оценки состоя­ния отечественной экономики «у.е.».

Есть, с моей точки зрения, параллелизм между импортом рефор­мистских идей и импортом исследовательских методов, концепций и интерпретационных схем. Заимствование очередной реформа­торской идеи — чаще всего по инициативе какой-нибудь богатой международной организации вроде МВФ и Мирового банка, под­держанной правительственными реформаторами, — и попытка ее реализовать заканчиваются обычно «распилом» соответствующего бюджета. Параллельно с идеей заимствуются и теории, в рамках которых оценивается ход реформирования, и формируется пул со­ответствующих экспертов. Реформаторская идея вместе со статус­ными реформаторами и бюджетными деньгами рано или поздно уходит в небытие, а импортная теория остается — вместе с экспер­тами-специалистами по ней, не имеющими в нашей стране предме­та. Большая часть политологического и социологического знания состоит из таких заимствованных фрагментов теорий, отрублен­ных, но еще шевелящихся хвостов неудачных экспериментов по по­строению социализма и капитализма.

²² М.Соколовым введено, а А.Приваловым активно используется понятие взяткоемкости как суммарной характеристики барьеров, которые надо будет преодолеть после всту­пления закона в действие для достижения какой-то экономической цели. Это понятие вполне операционализируемо и может быть использовано для исследования реформ и законотворчества, а также способов, которые вырабатываются в обыденном поведе­нии членов гражданского общества для нейтрализации реформистских устремлений (http://www.globalrus.ru/all actions/moscow/134429/, ).

₆₁

Симон Кордонский

i

Вместе с идеей создания в России местного самоуправления, например, были заимс­твованы и теории местного самоуправления, которые не имеют никакого отношения к той реальности, которая сейчас возникает в ходе муниципальной революции.

Сформировано уже четвертое, наверное, поколение российских социологов и политологов, специалистов по предметам несостояв­шихся реформ. Их научные труды нужны, вероятно, только для де­монстрации того, что «у нас» все не так, как «у них», все плохо: и наши бедные беднее их бедных, и наши богатые — просто бандиты и «но­вые русские», и политические партии у нас не тем концом делаются, и экономика совсем даже не экономика, а недоразумение. И вооб­ще, к востоку от Брянска настоящей жизни — такой, как в местах, откуда импортированы теории, — нет. Импорт исследовательских онтологии стандартов и техник исследования, воспроизводство на отечественном материале интерпретационных схем, разрабо­танных какими-нибудь «экспертами Мирового банка», плодит соци­ологический шум, такой как результаты политически акцентуиро­ванных исследований коррупции.

Мне кажется, что без ревизии базовых различений модных у нас со­циологических и политических теорий, без внятного и бесстрастно­го описаний реалий нашей обычной жизни в терминах, адекватных этой жизни, мы не сможем выйти из нынешней, мягко говоря, тоск­ливой ситуации. Невозможно сформулировать мало-мальски опе-рационализируемую задачу по исследованию нашей социальной системы, если нерефлексивно относиться к базовым различениям заимствованных теорий и интерпретации нашей жизни в терминах этих теорий. Особенно если эти теории принимаются политиками как основание для очередной реформаторской эпопеи по типу «сделаем, как за границей».

Больше всего проблем возникает у граждан нашей страны, когда государство начинает заботиться о благе народа в целом и безус­пешно пытается обеспечить народ тем, что государство в данный момент считает ему нужным. Потребности граждан или больше, чем положено им государством, или другие, принципиально не-удовлетворимые сложившейся системой государственного патер­нализма. Граждане государства, конечно, берут медицинскую, обра­зовательную или собесовскую «халяву», привыкают к ней и воспри­нимают ее раздачу как обязанность государства. Они хотят, чтобы разного рода льгот, бесплатного образования и медицины было больше и чтобы качество их было лучше.

62

Ресурсное государство

С другой стороны, общеизвестно, что наша медицина не лечит, шко­лы и вузы дают диплом, а не образование и что на пенсию не прожи­вешь. И небезосновательно кажется, что по-другому в предвидимом будущем уже и не может быть. Поэтому члены нашего гражданского общества заботятся о себе сами и методом проб и ошибок формиру­ют стратегии поведения, позволяющие перенаправить компоненты государственного патернализма (полученные ими как гражданами государства) на приобретение того, что они считают действитель­но нужным. Люди предпочитают доплачивать за обучение, лечение и копят «у. е.» на старость, используя предоставляемые государст­вом блага как само собой разумеющийся ресурс, гарантированный властью.

Объем социальных гарантий, предоставленный государством, весьма велик. Только для компенсации потерь при монетизации льгот бюджет израсходовал со­тни миллиардов рублей, так что весь объем располагаемых льгот даже трудно себе представить.²⁵

И если государство нарушает негласный социальный договор, по ко­торому оно гарантирует некий минимум потребления, то реакция людей становится непредсказуемой. Государство для гражданского общества не более чем субстрат, источник необходимых питатель­ных веществ, на котором оно произрастает.

Мы, члены нашего российского гражданского общества и гражда­не государства, если следовать теории, — коррупционеры по фак­ту жизни в России, даже если не несем скрепок с работы, не берем взяток и не откупаемся от гаишников, потому что в рамках нашего гражданского общества мы «решаем проблемы», созданные неуем­ным стремлением политиков и чиновников возродить империю, построить социализм, капитализм, социальное государство, граж­данское общество, местное самоуправление и сделать в России так, как в США, Германии, Чили, Китае или Португалии.

И так было ведь во все времена, если судить по нашей специфиче­ской российской сатире и по анекдотам. Так было при Фонвизине и Салтыкове-Щедрине, Зощенко и Райкине, так есть при Жванецком и Задорнове, выражающих кто текстом, кто мимикой и жестом па­радоксальность связей между российским государством и граж­данским обществом. Не случайно, что сейчас в народе особой попу­лярностью пользуются сюжеты об особенностях институтов нашего гражданского общества, нашей национальной охоты и рыбалки.

^п http://www.dcenter.ru/1/files/46/50/172.pdf

₆₃

Симон Иордонский

>

Смотреть эти сюжеты смешно. Отстраненность и ирония при

включении в нашу многозначную реальность необходимы хотя бы для того, чтобы не стать записным правозащитником или диссиден­том. Но потом, после просмотра и смеха сквозь слезы, надо ведь идти «решать проблемы». В натуре. И, казалось бы, далекие от жиз­ни рассуждения о государстве и гражданском обществе обретают очень конкретную форму неразрешимых — в этой теории и в осно­ванной на ней практике — противоречий между предпринимате­лем и пожарным инспектором, между чиновником и пенсионером, между преподавателем и студентом, между врачом и больным.

Как видно из предыдущего, описание российского общества, исхо­дящее из представлений о слабом гражданском обществе, приво­дит к парадоксам: вроде бы государство есть, хотя и громоздкое, но в общем-то его и нет. Вроде бы гражданского общества нет, но, с другой стороны, оно есть. И еще какое. Коррупция плоха, но ведь только она связывает наше вроде бы государство с нашим вроде бы гражданским обществом в нечто такое, в чем нам приходится жить. Значит, не верна исходная теория, которой руководствуются поли­тики и чиновники.

Отечественные записки. 2005. №6.

Ресурсное государство ^

Мовый президент России, придя к власти, оказался, по его соб­ственному выражению, в ситуации, где «за что ни возьмись, везде Чечня». Иными словами, количество неразрешимых проблем столь велико, что даже перечислять их не имеет смысла. Тем не менее, ре­формирование началось. Власть начала действовать так, как будто страна только и ждет, что ее начнут изменять. Власть отчасти права: народ опять, как и 15 лет назад, ждет перемен, сам не зная каких.

Вместе с Ельциным ушли в прошлое десять лет жизни и сопровож­давшее их государственное устремление «внедрить в жизнь» инсти­туты и отношения, которые в идеале весьма эффективны. С внедре­нием демократии, рынка и прогресса, как известно, не совсем удач­но сложилось. Эти элементы идеального общественного устройства при попытке пересадить их в родную почву трансформировались в нечто совершенно иное. Вместо свободы получили «беспредел», вместо свободной прессы — НТВ и газетно-журнальную «джинсу», вместо выборов — теневую номенклатуру партии власти, вместо рынка — административную торговлю, вместо президентской рес­публики — форму самодержавия, ограниченного как инерцией со­ветского государственного устройства, так и мировым обществен­ным мнением.

И снова умные и образованные люди, прямо или косвенно причаст­ные к власти, ведут дискуссии по поводу реформирования, которые сводятся в конечном счете к обсуждению того, как, каким образом и откуда пересадить в Россию институты и отношения, которые ка­жутся им перспективными. Еще рассуждают о том, каким образом вернуться к отношениям, которые, как кажется дискутантам, были когда-то в Российской империи или СССР. Кроме того, склонные к реформаторству люди обсуждают причины, по которым эти по­пытки не удались в прошлом, и осуждают тех, кто, как им кажется, персонально в этом виноват. Список виновных известен и постоян­но пополняется.

Реформаторы, как правило, узнают о том, что происходит в стране, из средств массовой информации, и происходящее совершенно их не устраивает. Вероятно, реформаторам хотелось бы, чтобы но­востные и аналитические программы ТВ перестали транслировать скандальные хроники. Это свидетельствовало бы о том, что насту­пили мир и порядок, а также экономическое процветание. О разли­чии между реальной жизнью страны и ее масс-медийным образом они, конечно, догадываются, однако не спешат исследовать этот феномен информационных технологий досконально. Зачем изучать то, что все равно неизбежно изменится в результате их реформ?!

₆₇

Симон Кордонский

^ Общественная онтология в нашей стране обладает странным ^ свойством: ее основные составляющие вроде бы существуют, но только если не задумываться о характере этого существования. Общеизвестно, что в реальности все не так, как но самом деле. В реальности, например, в России есть города, а на самом деле в России нет городов, а есть слободы, разросшиеся до размеров ме-галополисов.²⁴ Но если нет городов, то не должно быть и деревень. И на самом деле деревни в каноническом смысле в России нет, по­скольку она исчезла в ходе коллективизации и построения колхоз­но-совхозной формы собственности.²⁵

В реальности общество существует, однако на самом деле общества как системы отношений, которая порождает государство и связана с ним органически, нет. То, что называется обществом, порождается тем, что называется государством, и не является тем обществом, ко­торое описывается в трудах классиков социологии.

В реальности государство и граждане существуют. Но на самом деле в России нет государства в традиционном смысле этого термина, равно как нет и граждан (не говоря уже о гражданском обществе).

Либеральные экономисты считают, что в реальности в нашей стране нет экономики как деятельности и рынка как института, а нелибе­ральные экономисты считают, что и на самом деле никакого рынка не должно быть и что реальная экономика заключается в планиро­вании и управлении материальными и финансовыми потоками.

В реальности в стране есть частный бизнес, но на самом деле этот бизнес в основном связан с госбюджетом и другими государствен­ными активами, не производит прибавочной стоимости, жирует на государстве и полностью от него зависит.

В реальности средства массовой информации от имени народа ругают власть. Но на самом деле того, что называют (за рубежом) средствами массовой информации, у нас нет, а есть какое-то другое явление. Это явление несколько лет назад я назвал средствами ин­формации того, что считается властью.

В реальности в стране есть власть, то есть то, что ругают СМИ. Но на самом деле российская власть не имеет необходимых атрибутов:

В.Глазычев//Иное. М.. 1996. Т. 1.

^и Т. И. Заславская, Р. В. Рывкина. Методология и методика системного изучения советской деревни. Новосибирск. 1980.

68

Ресурсное государство _j^

это не власть авторитета, не власть денег, не власть идеи, не власть силы, не власть права или обычая. На самом деле это какая-то иная власть, не такая, какую импортные политологи описывают в своих трудах.

В реальности есть народ, от имени которого говорят публицисты. Но на самом деле народа нет, а есть 145 миллионов человек, гово­рящих на одном языке и живущих в разных регионах большой стра­ны. Народом их делает разве что телевизор.

Если рассматривать в реальности оппозицию народ — власть, то оказывается, что власть принадлежит ТВ и проводному радио­вещанию. В реальности телевизор и радиоточка — это источник власти и ее применение одновременно. А на самом деле все далеко не так просто.

Структура русского языка, как представляется, не способна отра­зить отношения между в реальности и на самом деле. Люди живут одновременно и в реальности, и на самом деле, говорят об одном, делают другое, думают о третьем, причем корреляция между де­лами и думами зачастую невыразима в словах. В исключительных случаях мы можем выразить это соотношение через антонимы: если в реальности объявлена борьба с преступностью, то на са­мом деле сажать будут невинных; если объявлена экономическая реформа, то грядет грабеж; если впереди выборы, значит, выбирать не из кого; если провозглашают борьбу за справедливость, то будут расстреливать, и пр.

Онтологическое единство и логическая несовместимость реально­сти и на самом деле порождают дискомфорт, когда слова не спо­собны выразить в полной мере ни положения говорящего в структу­ре социального бытия, ни его отношения к этому бытию. Вероятно, от этого происходит и мучительный накал политико-философских дискуссий, когда один дискутант говорит о том, что есть в реально­сти, а другой ему возражает, что на самом деле все не так.

Раздвоенность придает жизни своеобразную авантюрность, от ко­торой некоторые иностранцы впадают в ступор и из-за отсутствия которой эмигранты страдают ностальгией. Русские, которые не мо­гут понять или принять эту онтологическую раздвоенность русско­го бытия и действуют так, как будто ее нет (назову их реалистами), чаще всего считаются дураками, или подлецами, или иностранными агентами.

₆₉

Симон Кордонский

Реалисты не склонны обращать внимание на то, что есть и проис-_ф ходит на самом деле. Они уверены в том, что Россия при некото-С рой специфике — такая же страна, как и прочие. Они убеждены, что в ней есть государство, есть общество, есть экономика и народ, который стремится к демократии. И они действуюттак, как будто все эти реалии есть. Их реальность действительно существует, но ско­рее как результат деятельности и ожиданий реалистов. А на самом деле эта реальность — лишь форма приспособления того, что есть на самом деле, к активности реалистов.

Импортные понятийные сетки, которые реалисты накидывают на нашу жизнь, выхватывают в ней фрагменты, в чем-то похожие на традиционные и известные социально-экономические институ­ты: на государство и общество, на город и село, на бизнес и эконо­мику — но эти сетки в принципе не способны ухватить то, что есть на самом деле. Существующее на самом деле в принципе не может быть описано в терминах теорий, созданных для описания реально­сти. Поэтому всамделишное кажется реалистам несуществующим, несущественным, не имеющим права на существование, в то вре­мя как реальность кажется общеизвестной и самодостаточной, хотя и недостижимой в наших условиях из-за привходящих обстоя­тельств.

Понятия, заимствованные из традиционных наук об обществе, формируют реальность слов и институтов, деятельность которых связана с актами речи. «Парламент» и «кабинет министров», «прези­дент» и «правительство», «демократия», «авторитаризм», «регионы» и «прокуратура», «конституция», «политика» и «импичмент» — все это заимствованные слова, обозначающие то, что есть только в ре­альности.

Реальность в русской жизни есть то, о чем можно говорить офи­циально, причем говорить как о потенциальной возможности и как о цели деятельности: укрепление государства, развитие гра­жданского общества и личности, становление демократии — это возможные реальности для России.

На самом деле есть другой язык, собственно русский, бытовой, и раз­говоры о сути дела возможно вести лишь на нем. Необходимость лингвистически одновременно существовать и в нормативной ре­альности, и на самом деле для непривычных к этому людей тягост­на, и многие (например, некоторые бывшие премьеры) не смогли в полной мере овладеть искусством перехода от языка в реально­сти к языку на самом деле и наоборот.

70

Ресурсное государство I trJl^^J

Многослойность создает проблему действенности языка как соци­ального явления, так как смысл произнесенных слов (социальных действий в реальности) слабо соотносится со смыслом действий на самом деле, который понятен без слов. Эта неразрешимость стала одной из основ для реанимации философии «русской специ­фики», «русского национального характера», «особого пути России» и т.д. Невозможность однозначно ответить на вопрос: «Что же дей­ствительно существует?» — в этой философии интерпретируется вне социальной эмпирии, вне онтологического единства реально­сти и на самом деле и их несомненной раздвоенности и неодно­значности.

Отношения между реальностью и на самом деле существенно ог­раничивают саму возможность реформирования. Ведь реформиро­вание осуществляется в реальности, а на самом деле никакого ре­формирования нет, а есть что-то другое, невыразимое в языке тех теорий, которые лежат в основаниях реформ. Государство в реаль­ности продолжит реформы, а на самом деле люди будут продол­жать считать реформы еще одной московской аферой.

Меня в очень малой степени интересует то, что существует в реаль­ности и что описывается вполне, казалось бы, понятными термина­ми. Но меня очень интересует то, что есть на самом деле. Я считаю, что происходящее на самом деле можно и нужно описать не менее внятно, чем описана реальность, но для этого необходимы совсем другие понятия, чем те, что используются для описания реально­сти.

Я считаю, что на самом деле существуют распределенный образ жизни и административный рынок, отношения между которыми можно уподобить отношениям между государством и обществом в реальности.

₇₁

Симон Кордонский

Распределенный образ жизни как субститут общества

Распределенный образ жизни

D России сейчас более 50 миллионов домохозяйств и почти 40 миллионов дачных и приусадебных участков, на которых люди выращивают картошку, овощи, откармливают коров, коз и свиней, держат птицу. Это означает, что практически все население ведет личное подсобное хозяйство, обустраивая свой быт и обеспечивая себя продуктами на зиму. Жизнь большинства семей России рас­пределена между городской квартирой, дачей, погребом, сараем и гаражом. Владимир Вагин, впервые обративший внимание на эту структуру обыденности, назвал ее «совокупным жильем». В целом совокупное жилье представляет собой относительно замкнутую структуру материализованных связей, внеэкономическую по при­роде, существующую помимо государства, на самом деле и взаимо­действующую не с государством, а с административным рынком.

Чаще всего семья в обычном городе имеет городскую квартиру, дом, дачу с участком земли в пригороде или деревне, баню, птичник (сви­нарник, коровник), погреб (сарай) в городе, где хранятся продукты питания, произведенные на «даче», автомашину (и гараж), основная функция которой обеспечивать связь между городской квартирой и дачей. Гараж может быть совмещен с погребом (сараем). В селе функции дома и дачи совмещены, и, кроме приусадебного участ­ка, есть еще и покос, земля «под картошку», а также используемые на непонятных условиях лесные и речные угодья.

Даже если русская семья достаточно обеспечена, чтобы не вести личного подсобного хозяйства, она все равно имеет дачу с баней и пристройками, в обустройство которой вкладывается существен­ная часть семейных ресурсов и на которой старшее и младшее по­коления проводят практически все свободное время.

Старшее поколение многопоколенческой семьи все теплое вре­мя года работает на даче. Среднее поколение такой семьи рабо­тает в городе на производстве или в учреждении, государствен­ном или частном, ведет свой бизнес. Работа по найму (а частично и предпринимательство), независимо оттого, как она оплачивается, рассматривается членами семьи скорее как институт, обеспечиваю­щий ресурсами дачно-квартирное хозяйство. Несомненное мно-

72

Ресурсное государство J*

гообразие типов совокупного жилья описано очень слабо. В част­ности, трудами социологов Новосибирского института экономики и организации промышленного производства описан сельский со­вокупный дом и соответствующий образ жизни в Сибири, где кол­хозно-совхозная «реальность» еще существует только благодаря тому, что остается ресурсной базой того, что есть на самом деле.²⁶ Городское совокупное жилье севера России описывает В. Вагин.

Совокупному жилью соответствует свой образ жизни, который я на­зываю распределенным. Люди живут на два или более дома, и уни­тарная семья во многом существует только в реальности, в то вре­мя как на самом деле доминирует многопоколенческий тип семьи, распределенной по разным домам и дачам, но связанной в целое распределенным образом жизни. В исследованиях бюджета време­ни, проведенных в начале 1990-х годов, показано, что существенная часть времени у всех групп населения тратится на обслуживание совокупного жилья.

Города России летом пустеют, а магистральные дороги вечерами пятницы и воскресенья заполняются машинами, едущими на дачи и с дач. Вокруг городов на десятки километров простираются дач­ные зоны, в которых практически все местное население занято об­служиванием дачников, работающих на своих участках. Результатом их труда становятся заготовленные на зиму консервы, картошка и другие овощи, фрукты (там, где они растут). Эти заготовки осенью перемещаются в городские погреба и сараи, весной тара из-под за­готовок вновь вывозится на дачи. Зима — это подготовка к дачному сезону, к огороду.

Различение города и деревни при таком образе жизни теряет социо­логический смысл: существуя в реальности, города и села на самом деле не различимы, естественно, с предельными ограничениями: есть вымирающие села, в которых нет дачников, и есть города, типа ЗАТО, в которых население из-за «реальных» ограничений не могло до недавнего времени вести личное подсобное хозяйство.

Время людей, живущих распределенным образом жизни, постоян­но заполнено работой: в городе они отрабатывают свое, после чего едут работать на дачи. Отдыха как института вообще не существу­ет, вместо отдыха есть смена рода деятельности, или дачный загул с баней, водкой, дракой и другими развлечениями очень уставших людей. Поездки на курорт, туризм и прочие формы цивилизован-

^гь З.И. Калугина, И.Н. Мартынова. Аграрная реформа в Сибири: социальный аспект//06-щество и экономика. 1993. №4.

₇₃

Симон Кордонский

t

ного отдыха позволяют себе среднее и младшее поколения таких семей, возлагая на старших родственников все заботы о дачном хо­зяйстве на время отпуска.²⁷

Этот образ жизни свойствен всем социальным группам постсоциа­листического общества. «Новые русские», например, заработав деньги, поначалу практически так же, как и все бывшие советские люди, расширяли совокупное жилье (покупали (или строили) квар­тиры, дачи и машины), превращали совокупное жилье в самодос­таточную реальность, в которой, как в крепости, можно пережить любые реформаторские усилия государства. Речь идет о квартире в столице (страны или субъекта федерации), загородном доме в ее пригороде, вилле в Испании или Чехии, многочисленных погре-бах-схронах (в роли которых выступают офшорные банки и компа­нии), где складированы деньги, драгоценности и активы, — во все это конвертировались приватизированные сырье, материалы, обо­рудование, результаты деятельности партнеров по бизнесу и т.д.

Зарубежные банки и виды бизнеса рассматривались «новыми рус­скими» прежде всего как места, в которые государство не сможет залезть, даже если очень захочет. Транспортировка капитала и ор­ганизация схронов в середине 1990-х были весьма актуальной про­блемой многих и многих семей. Распределенность образа жизни в этой «категории граждан» достигалась разными экзотическими способами, такими как множественность гражданств и стран, где они владеют недвижимостью.

Распределенный образ жизни складывается из множества локаль­ных общностей: общностей дачных электричек, гаражно-автомо-бильных, погребных, собственно дачных, со своими разными и часто своеобразными нормами. Это очень богатая возможностями соци­альная среда, в которой основаниями социальной стратификации стали такие отношения, как расположение дачи (Ницца, Испания или юго-западный пригород Москвы, например), подключенность к магистральным коммуникациям, тип автомашины, тип городской квартиры и т.п.

Может быть, форма организации совокупного жилья и распределения жизни насле­дует старинному образцу — образу жизни высших сословий Российской империи, когда городской дом был естественным продолжением сельского имения, и жизнь была распределена между городским служением императору и сельским замыкани­ем в своем интимном, собственно и составляющем содержание жизни.

" В. А. Артемов. Труд и отдых работников сельского хозяйства//Экономика сельского хо­зяйства России. 1996. №2. С. 29.

74

Ресурсное государство j^

Те параметры, которые в реальности считаются стратообразую-щими, при распределенном образе жизни на самом деле оказыва­ются малосущественными. Это относится к роду занятий, размеру официального дохода, социальному положению и происхождению, а также многим другим параметрам, лежащим в основе государс­твенной статистики и управления.

Распределенный образ жизни и борьба с государством

Па самом деле нет общества, политической жизни, оппозиции, политической элиты, средств массовой информации. Решения вла­сти интересуют народ, живущий распределенным образом жизни, только в том случае, если они могут повлиять на этот образ жизни: цены на транспорт, энергоносители, водку и доллар бурно обсуж­даются в электричках и на дачных посиделках. При этом существен­ная часть событий, происходящих в реальности и представленных в том, что называется СМИ, интерпретируется в понятиях на самом деле как коммерческая активность политиков и других ньюсмейке­ров, направленная на расширение своего совокупного жилья и рас­пределение образа жизни.

Несмотря на свою всеобщность, совокупное жилье и распреде­ленный образ жизни не существуют в реальности Российской Федерации. Их нет в статистике, нет в исследованиях политологов, фиксирующих только так называемый «летний спад политической активности» (вызванный, в частности, массовым оттоком населения на дачи и работой в личном подсобном хозяйстве) и ее весенне-осенние обострения. В социологических исследованиях они при­сутствуют как побочные феномены, не становясь объектом прямо­го исследования.

Так как совокупное жилье и распределенный образ жизни в ре­альности не существуют, государство может воздействовать лишь на отдельные их элементы: ограничивать ведение личного под­собного хозяйства, бороться с нарушениями трудовой дисципли­ны, с воровством на производстве, коррупцией, повышать цены на энергоносители, вводить ограничения на торговлю продукцией личного подсобного хозяйства и пр. Человека можно посадить, кон­фисковать имущество, но что бы государство ни предпринимало, все равно некоторые базовые элементы совокупного жилья остают­ся вне его юрисдикции, что и есть конечная цель распределенного образа жизни.

₇₅

Симон Кордонский

Экономические критерии не применимы к распределенному об­разу жизни и совокупному жилью просто потому, что экономика связана с реальностью, а на самом деле людям нужны гарантии вы­живания в их перманентном стремлении убежать от государства, и они готовы вкладывать в обеспечение этих гарантий свое время и деньги, практически не считаясь с издержками. Этот образ жизни представляет собой выбранную методом проб и ошибок стратегию отношений граждан с государством и производным от государства обществом. Эффективность этого образа жизни можно рассматри­вать как социальную эффективность, как защищенность от рефор­маторских усилий государства. Можно сказать, что в настоящее время эта эффективность весьма высока.

Я думаю, что совокупное жилье и распределенный образ жизни есть своеобразная форма эмиграции, то есть приспособление к модер­низирующей активности государства и его стремлению подчинить себе обыденность. Бесконечная модернизирующая активность госу­дарства, выраженная в репрессиях и административных ограниче­ниях на жизнь, вынудила людей диверсифицировать среду обитания и «эмигрировать» в свои относительно замкнутые миры особняков, квартир, «дач», бань, гаражей, погребов и сараев и деятельности по их обслуживанию. Цена такой диверсификации весьма высока, ведь только экспортированные за границу деньги, обращенные в не­движимость и другие капиталы, оцениваются в миллиарды долларов. Оценить же инвестиции в десятки миллионов дач вместе с их инфра­структурой и трудом по обслуживанию просто невозможно.

Содержание десяти лет жизни постперестроечной России можно описать как свободу в построении совокупного жилья и свободу граждан в распределении своей жизни по отдельным «точкам». Советские ограничения на строительство, на аренду земли и опе­рации с ней практически исчезли в начале 1990-х годов, и вокруг городов за несколько лет выросли поселки коттеджей и дач. Существенная часть сельских домов была перекуплена горожана­ми, которые часть ресурсов, «уведенных» у государства в ходе при­ватизации и экономической самодеятельности, вложили в создание распределенного жилья и в его благоустройство.

Распределив свою жизнь между городской квартирой и дачей, люди стали спокойнее относиться к реальности, то есть к государству, его институтам и государственной службе. Они знают, что на самом деле государство им уже не опасно, а с теми государственными людьми, которые имеют к ним претензии, всегда можно догово­риться. Да и сами государственные люди, имеющие квартиры в го­роде и дачи в пригородах, живут точно так же, как и все другие, и им всегда и все можно объяснить, в том случае, если объяснение про­исходит на самом деле, а не в реальности.

76

Ресурсное государство ( r"'tMMiiinh

Административный рынок как субститут государства

Сели распределенный образ жизни есть на самом деле другая сторона того общества, которое существует в реальности, то госу­дарство можно сопоставить с административным рынком.²⁸ Можно сказать, что административный рынок порождает распределенный образ жизни как среду, в которой только и возможно выживание людей, находящихся в административно-рыночных отношениях, а распределенный образ жизни воспроизводит административный рынок как каркас своего собственного существования.

Административный рынок является неэксплицированной системой отношений между производящими и распределяющими субъекта­ми плановой в прошлом экономики, которая продолжает существо­вать после смерти КПСС, Госплана и прочих институтов советской

_{власти.}

Административные рынки существует всегда и во всех социальных и политических системах, но обычно они локализованы в самих структурах власти, в тех местах, где принятие решения по распределению благ осуществляется исходя из статусных характеристик самих властных субъектов. Административные рынки существуют обычно как теневая сторона государственной деятельности, как форма согласования интересов в тех случаях, когда это по каким-либо причинам нельзя делать полити­ческими или чисто административными методами. При построении всеобъемлющей и всепроникающей советской власти, то есть при разделении жизни на реальность и на самом деле, административный рынок как форма распределения и перераспре­деления благ стал самодовлеющим и самодостаточным. В реальности все другие фор­мы социальной самоорганизации и организации, кроме советских, в ходе строитель­ства социализма были ликвидированы вместе с людьми. Теневая (которая на самом деле) сторона согласования интересов стала основной, в то время как политическая и административная стороны (в реальности) стали фиктивными, прикрывающими те способы принятия решений, которые диктовал административный рынок.

Советская власть трансформировалась в реальность постперестро­ечной, ельцинской России с ее институтами парламентаризма, пре­зидентства, демократии, свободы слова, а советский администра­тивный рынок трансформировался в российский, где на самом деле идет торг между регионами России и ее центром, между олигар­хами и региональными баронами, между олигархами и федераль­ной властью, между бандитами и частными предпринимателями.

С. Г. Кордонский. Рынки власти. М., 2000.

₇₇

Симон Кордонский

" Суть отношений между реальностью и происходящим на самом _ф деле за десятилетие ничуть не изменилась по сравнению с советс­ким периодом истории России.

При этом понятия, которыми административно-рыночная власть описывает самое себя, определены только в реальности, в то время как административная торговля осуществляется на специфическом языке, в котором доминируют бытовой и криминальный диалекты. Поэтому то, что происходит на самом деле, не может быть в принци­пе описано на языке реальности. Общеизвестно, что даже попытка описания, такая как гласность конца 80-х годов XX века, в немалой степени способствовала трансформации советской власти в сего­дняшнюю российскую реальность. Разрыв между описаниями того, что есть в реальности государства, и того, что происходит на самом деле, сейчас ничуть не меньший, чем во времена Брежнева.

За десять лет в стране сформировалось очень богатое возможно­стями пространство административного торга, в котором любые проблемы распределенного образа жизни могут быть решены тем или иным способом, начиная от социальной дискредитации или физической ликвидации «недоговороспособного» субъекта и отката в форме пакета акций «интересного» предприятия до ин­ститута решения всех проблем в бане.

В реальности России идут реформа государственного устройства и экономики, информационные войны, выборы, а на самом деле идет административная торговля между различными субъектами политических и экономических процессов. Правила этой торговли общеизвестны и составляют содержание неэксплицированного об­щественного договора, оставленного России в наследство от СССР: «Мы делаем вид, что работаем, вы делаете вид, что нам платите».

На самом деле люди работают, обслуживая свое совокупное жилье, и платят тому, от кого действительно зависят. Мучительная торговля с деятелями административного рынка составляет в какой-то мере суть социальных отношений. Иногда эти отношения сугубо ком-мерческие, как в случае с инспекторами и другими сотрудниками ГИБДД. Гораздо же чаще эта торговля не кодифицирована, и в ка­ждом конкретном случае приходится оговаривать размер «налога» на деятельность и формы его оплаты.

Люди, живущие на самом деле, органически не способны делить­ся с государством. Они рассматривают государство как субстрат для своей «настоящей» жизни. Но эти же люди вполне естествен-

78

Ре сур сное государство _mj_s:

но платят тем, кто для них персонифицирует силу на самом деле, — рекетирам или чиновникам, выступающим в роли рекетиров. Государству платится только за то, что каким-то образом представ­лено в реальности: за дом, землю, автомашину — за то, что нельзя или трудно спрятать.

Тот аналог территориально-отраслевой организации жизни, ко­торый пришел на смену советскому административному рынку, на самом деле оказался еще менее продуктивным, чем предыду­щий. Отношения между олигархатами (российскими аналогами отраслей), органами власти субъектов федерации (аналогами обко­мов КПСС в СССР) и федеральной властью не обеспечили стандарт­ную для СССР процедуру отчуждения ресурсов и их «справедливо­го» распределения. За десять лет были испробованы, наверное, все логические варианты консолидации отчуждающе-распределитель-ного механизма: передача полномочий и собственности регионам, укрепление олигархатов, укрепление федеральной власти вплоть до попытки формирования аналога Политбюро из олигархов как высшего согласовательного органа власти после президентских выборов 1996 года.

В результате сформировалась дифференциация регионов по сте­пени автономности от федерального центра (от воюющей Чечни, независимых Татарии и Башкирии до бывших советских автономий вроде республики Алтай, полностью зависимых от льгот и дотаций, предоставляемых федеральным центром). Кроме того, возникли разного типа олигархии, от Газпрома и РАО «ЕЭС», пытающихся адап­тировать внутреннюю и внешнюю политику государства под свои корпоративные задачи, до ТВ-каналов ОРТ и НТВ, контролирующих смысловое информационное пространство и через него содержа­ние федеральной политики в реальности.

Отношения между новыми отраслями-олигархатами и региональ­ными органами власти персонифицированы в фигурах чиновников администрации президента и правительства, которые на самом деле воплощали присутствие олигархов и региональных баронов на административном рынке и служили проводниками их интере­сов. Собственно борьба за функциональные места в аппарате фе­деральной власти и была «всамделишным» содержанием федераль­ной политики, которая в 1996-1999 годах превратилась в после­довательность информационных войн, в которых конкурирующие группировки обвиняли друг друга в воровстве, отношениях с ор­ганизованными криминальными группировками, самостийности и самоуправстве с преступными намерениями.

₇₉

Симон Кордонский

Реформы и жизнь: между «реальностью» и «на самом деле»

Ч^чень трудно найти в России людей, которые бы жили не совсем так, как большая часть населения, и не распределяли бы свой об­раз жизни в пространстве. Пребывать одновременно в реальности государства, но жить на самом деле есть специфическая отечест­венная форма социальной стабильности. Потеря определенности хотя бы в одном срезе этого бытия чаще всего приводит к социаль­ной деградации. Фантастическое количество бомжей в городах яв­ляется тому примером.

Я думаю, что еще нескольким поколениям русских предстоит жить и в реальности, и на самом деле. Слишком глубоко зашло это рас­слоение, став органическим и закрытым для рефлексии.

Многие люди и сейчас живут вполне неплохо, но жалуются на то, что живут не так, как хотели бы, что-то мешает. Конфликт между ре­альностью и на самом деле проявляется в том, что частному бизне­су мешает государственный бизнес, гражданам государства мешают государственные институты, общественным деятелям — общество, политикам — политические партии и организации и т. д. Люди на са­мом деле делают свой бизнес и обустраивают собственные жизнен­ные пространства, а ^реальности борются со своими зеркальными отражениями и никак не могут их одолеть.

Бесконечные попытки государства соединить реальность и на са­мом деле и создать условия для того, чтобы люди имели дело непо­средственно с государством, а не с функционерами административ­ного рынка, никогда не были успешными и даже во многом способ­ствовали развитию и диверсификации административного рынка. И дело не в чиновниках, а в структуре жизни, разделенной на то, что есть в реальности государственного устройства и что есть на самом деле. За эту разделенность приходится платить как государ­ству, так и его гражданам. С другой стороны, благодаря этой раз-деленности страна еще существует, несмотря на катастрофическое состояние экономики и фактическое отсутствие политической сис­темы.

В реальности шли экономические реформы, укреплялась демокра­тия, формировались независимые СМИ, были инфляция, финансо­вая стабилизация, унизительные поиски внешних источников фи-

30

Ресурсное государство ,.-/-

нансирования того, что существует на самом деле. А на самом деле люди вне зависимости отчинов и званий возводили совокупное жи­лье и распределяли свой образ жизни в пространстве и во времени, для того чтобы понадежнее от реальности спрятаться.

Попытки изменить содержание общественного договора, которые предпринимаются сейчас избранным президентом, уже привели к росту социальной напряженности. Попытки отделить реальность от на самом деле затрагивают интересы всех социальных групп и в принципе материальные основы распределенного образа жиз­ни. Сужение сферы административной торговли приведет к тому, что с чиновниками станет невозможно «договориться», и надо бу­дет решать вопросы в реальности, что не в интересах ни чиновни­ков, ни простых граждан.

С другой стороны, невозможно разделить реальность государст­венного устройства и жизнь на самом деле любыми действиями и со стороны реальности, и со стороны на самом деле. Эти попыт­ки напоминают стремление найти «другую» сторону поверхности Мебиуса. Наше на самом деле существует только в нашей реально­сти и наоборот. Укрепление государства и формирование властной вертикали в реальности означают дальнейшую диверсификацию административного рынка на самом деле. Разделение бизнеса и власти в реальности означает потенциальное исчезновение и того, и другого и возникновение на самом деле того, что можно назвать анархией, и т.п.

Попытки реформирования, предпринимаемые сейчас государством в реальности, пока не анализируются его гражданами с той точки зрения, насколько эти реформы затронут совокупное жилье и рас­пределенный образ жизни. Можно предположить, что реализация программы реформ в совокупности с отпуском цен на энергоноси­тели и коммунальной реформой сделает экономически невозмож­ным ведение совокупного жилья и распределенного образа жизни, то есть реальность поглотит то, что есть на самом деле. Поскольку этого не может быть по определению, постольку реформирование в этом направлении просто бессмысленно.

Политические последствия реформирования, если оно будет про­должено в конфронтационном (относительно на самом деле) стиле, невозможно предусмотреть, поскольку будут затронуты не только материальные основы выживания подавляющей части населения страны, но и способ осмысления реальности — то, что делает Россию Россией. Как только населению страны станет ясно, что сто­ит за нейтральными словами, такими как «социальный налог», воз-

₈₁

Симон Кордонский

*

никнет в принципе неконтролируемая неполитическая оппозиция

федеральной власти с весьма высоким мобилизационным потен­циалом.

Российский распределенный образ жизни функционирует так, чтобы ограничивать вмешательство государства в бытование его граждан, он выполняет функции гражданского общества, таковым не являясь. Именно этот образ жизни, с моей точки зрения, являет­ся тем, что нейтрализует реформаторские усилия уже многие годы. В то же время только благодаря реформам этот образ жизни стал тем, чем является.

Люди, сидя перед телевизорами в своих квартирах и на дачах, чаще всего рассматривают то, что показывают в новостях и аналитиче­ских программах, как цирк, представление, театр, куда они вовле­чены в той мере, в которой происходящее в демонстрируемом представлении способно оказать влияние на их бытование. При этом все действия персонажей политической сцены рассматрива­ются как организованные по той же логике, в которой живут зрите­ли, они же участники: политики и государственные деятели имеют квартиры и дачи, в которые тащат то, что им удалось ухватить благо­даря близости к государственной кормушке. Я не знаю, как и каким образом можно доказать людям, что все далеко не так просто.

Русский журнал, 2000

От желчи мир изнемогает,

Планета печенью больна,

Говно говном говно ругает,

_{Не вылезая из говна.}

Игорь Губерман. Заметки фенолога

_{) i"MMnftk}^%

^{Ресурсное государство}

Разнообразие товаров на уличных лотках для меня было индика­тором свободы. 1987 год — нечего вспоминать. А потом пошло — смесь импортных конфет с презервативами и оружием в подземных переходах узловых станций метро. Максимум свободы пришелся — если судить по аптечным киоскам, например, — на 1993 год, когда в них можно было запросто купить любую сильнодействующую дрянь. В 1997-м свободы сильно поубавилось, и ту же дрянь теперь предлагают из-под полы спекулянты на толчках у избранных ими аптек.

Лотки исчезают, в подземных переходах Москвы установился по­рядок «по Лужку», а в магазинах выбор уменьшается от месяца к месяцу. Замаячил очередной пиздец. С полгода уже как Радио «Свобода» стало одним из основных источников информации. Пока что все, что они там говорят, можно при желании прочитать в га­зетах или увидеть по ТВ. Но на газеты и ТВ уже выработался реф­лекс «все говно», к тому же газеты пачкаются, а ТВ рябит. Почитаешь «Сегодня» и «Известия», и надо искать, где бы отмыть руки от плохой типографской краски. А на ТВ — Ельцин и маразм, Черномырдин и презерватив, Газпром и кариес, Чубайс и прокладки, и нет ника­кого желания разбираться в том, кто кого и на что надевает и куда вставляет.

Государство пытается наводить порядок. Ростовские чекисты попы­тались посадить американского связиста за провоз через границу двухсотдолларового геодезического приборчика, который даже в Москве есть в свободной продаже. Приморские чекисты посади­ли за шпионаж военного журналиста, который продавал японско­му ТВ информацию о том, что ядерные отходы сливают в их море. Любой гражданин — с помощью ментов — может найти у себя в кармане кокаин или анашу. Спецслужбы, объединив усилия, поса­дили в Кузбассе выбранного мэра на том основании, что у него было три судимости при советской власти, об этом написали в газетке, а ее прочитал президент. Налоговая полиция заставила Киркорова и прочих звезд заплатить налоги. Высокопоставленный холуй, на­столько наивный, что сумел оформить в слова основную идею на­шего времени — «делиться надо», заговорил о шпионах в прави­тельстве, сдающих врагам наши финансовые тайны. Мало-помалу, но по количеству заключенных в ИТУ и находящихся под следстви­ем Россия приближается к СССР.

Власть перебирает признаки, которые можно было бы использо­вать для создания образа врага. Без врага в России нельзя сформу­лировать объединяющую национальную идею. А без идеи не будет

₈₅

Симон Кордонский

*

и извечного российского порядка, основанного на самодержа­вии, православии и народности, приправленных смесью иудаизма с коммунизмом.

Власть пока не совсем точно знает, с чего начать наводить поря­док. Наведение порядка — это всегда передел и разрушение уже установленного кем-то порядка. Любой передел чреват неожидан­ностями, особенно когда отношения собственности не прозрачны. И власть вместо легитимации сущего ищет пути объективации иде­ального, но не может пока сформулировать идеал.

Возможно, после выборов 2000 года наступит новый порядок. Тогда надо будет вспоминать до-перестроечные навыки и заново учиться читать — спокойно, со вкусом и пониманием того, что прочитанное и понятое на хер никому не нужно. Но может быть и наоборот: ста­новление нового старого порядка продлится только до выборов — или до их отмены, а потом в стране — или в том, что от нее оста­нется, — на лотках снова появятся разные товары. И вместе с ними восхитительное ощущение свободы выбора и его необходимые спутники — страх за жизнь и неопределенность.

В жизни за десять лет многое изменилось. Исчезли привычные пространственно-временные ориентиры: названия улиц, колхозы и совхозы, заводы и фабрики, памятные даты и вообще разметка исторического времени. Сломалось советское пространство, стали досягаемыми когда-то мифологические Эмираты и Китай, но доб­раться до Крыма или родственников в дальней деревне стало не­сравненно труднее.

Настоящая революция произошла в потреблении. Внешние призна­ки ее — в потоках иномарок на улицах, в разнообразии еды на обе­денном столе, количестве вещей в обиходе и, наконец, в обилии блядей на все вкусы в быту, на работе, на газетных страницах и эк­ране ТВ. Внутренние признаки — в том, как люди стали относиться ко времени. Роскошь необязательного и неделового общения могут позволить себе только те, кто не стремится к престижному потреб­лению.

Государство почти десять лет не собирало налоги. И граждане, и предприятия делали деньги помимо государства, раскрадывая советскую собственность и продавая ее частным образом кому при­дется. На этом поднялись отечественные капиталисты, которым сла­бое государство необходимо, иначе им не с чего жить и прирастать капиталами. Но слабое государство не смогло обеспечить полити­ческую стабильность, необходимую для сохранения капиталов.

86

Ресурсное государство j^

Новый старый порядок в стране стал устанавливаться после того, как капиталисты решили создать сильное государство для всех гра­ждан и хозяйствующих субъектов — кроме капиталистов, и слабое государство для самих себя. Для этого они реанимировали базовые структуры советской власти.

За десять лет почти не изменились основы жизни. В акционерных обществах отношения работников с владельцами остались таки­ми же, как они были во времени, когда руководство предприятий утверждалось бюро райкома или горкома КПСС, а финансовые структуры наследовали внутренние отношения от комитетов КПСС. Собственность от отцов-функционеров перешла к детям-делова-рам, да бывшие воры и спортсмены, став новыми русскими, вполне легально распоряжаются любой собственностью, как своей.

Сохранилась и структура понятийного аппарата, которым обыден­ное сознание описывает происходящее. Извечная мифологичность российского мышления обрела новые категории, такие как пассио-нарность, сохранив марксистско-гегелевские дуальные оппозиции материи и сознания, государства и народа, общества и личности и пр. Где-то сбоку остались понятия современных экономических и социальных теорий, которые — как импортные продукты при Советах — выставляются на стол при гостях, а повседневность оп­ределяет русская ширпотребная философия а ля Гумилев, разбав­ленная марксистскими благоглупостями.

Непосредственно наблюдаемое восстановление советского поряд­ка вещей противоречит расхожему мнению о том, что за десять лет страна пережила либеральную революцию, в ходе которой СССР ис­чез вместе со своей имперской идеологией, а экономика стала ры­ночной. Бесспорно только исчезновение страны СССР, так как даже государство СССР не исчезло, а трансформировалось в пятнадцать своих разномастных подобий. При этом одни формы интеграции политики и экономики сменились другими, а коммунистическая идеология диверсифицировалась и продолжает направлять дей­ствия всех субъектов российской, в частности, действительности — от тех, кто считает себя радикальным либералом, до тех, кто счи­тает себя убежденным фундаменталистом.

₈₇

Симон Кордонский

Еще не совсем советская власть

D СССР — с позиций современной мифологии — была тотали­тарная система власти (административно-командная система). Либералы считают, что она подавляла людей и потому развалилась. Радикальные коммунисты считают, что подавляли не тех, кого надо, и развалилась поэтому. В промежутке между этими полярностями находятся другие точки зрения, в том числе и такие экзотические, как дугинская, представляющая Евразию полем борьбы между ат-лантистами и евразийцами, воплощением которых в советской ре­альности были КГБ и ГРУ. При этом реальная структура власти и ее трансформации в постперестроечной России если кого и интересу­ют, то только для того, чтобы подчеркнуть происшедшие за десять лет изменения. Но изменились за это время формы согласования интересов между структурными элементами советской власти, но не сами структурные элементы.

В СССР была иерархизированная территориально-отраслевая структура управления, где на каждом уровне территориально-от­раслевой иерархии существовали комитеты КПСС, в которых со­гласовывались противоречия территорий и предприятий отрас­лей народного хозяйства, расположенных на этих территориях. Иерархизированные парткомитеты (первичные парторганизации, райкомы, горкомы, обкомы, республиканские ЦК) были основой со­циальной стабильности, так как гасили конфликты между первыми лицами предприятий и территориальных органов власти или транс­лировали конфликты на более высокий уровень партийной иерар­хии в том случае, если конфликтовали первые лица не их номенкла­турного уровня.

Иерархии отраслей народного хозяйства распались после исчезно­вения органов партийного управления, но не на самостоятельные хозяйственно-экономические структуры, а на иерархизирован­ные группы. Даже видимые извне производственные целостности (такие как заводы, огороженные колючей проволокой) разделились на АО, соответствующие производственным участкам, в которых были когда-то первичные парторганизации КПСС.

Высшие уровни бывших отраслевых иерархий приватизировали финансовые ресурсы СССР и стали называться банками, в то вре­мя как низшим уровням этих же иерархий, ставших акционерными обществами, остались изношенные основные фонды и природные

88

Ресурсное государство J*

ресурсы. Часть отраслей народного хозяйства СССР уцелела, пре­вратившись в пока что маломощные транснациональные корпора­ции с центральными конторами в Москве. Это Газпром, РАО «ЕЭС», Минатом, Русская православная церковь.

Начиная с 1994 года распавшиеся было отрасли стали восстанавли­ваться, то есть так называемые коммерческие банки начали интег­рировать в себя так называемые акционерные общества. В1997 году в экономике оформились новые холдинги, представляющие собой реинкарнацию отраслей советского народного хозяйства. Их мож­но сопоставить — по степени концентрации власти и собственно­сти — с Бюро Совета Министров СССР в том их виде, который суще­ствовал в конце 80-х годов.

Новые холдинги всасывают в себя отдельные предприятия и их груп­пы, выжимают из них деньги²⁹ и передают их в свои банковские и биржевые структуры для спекуляций на финансовых рынках, ос­тавляя своим «дочкам» долги и возможность бартерной торговли

ими.

Территориальная структура России, в отличие от отраслевой, со­хранилась в почти неизменном советском виде. Обкомы, горкомы и райкомы КПСС, выпав из партийной иерархии и поглотив местные Советы, начали самостоятельное существование в виде республи­канских, областных, городских, районных администраций. Единой вертикали власти, такой как иерархия комитетов КПСС, в стране нет. Институт правящей партии отсутствует, и нет такой высшей меры наказания для нарушивших социальные нормы, как исключе­ние из нее. Администрация президента, вначале претендовавшая на функциональную роль правящей партии, оказалась не адекват­ной задаче. Регионы и новые холдинги могут согласовывать свои интересы только на федеральном уровне, где их интересы сталки­ваются с интересами российских транснациональных корпораций.

Силовые институты государства, при советской власти жестко контролировавшиеся аппаратом КПСС, денационализировались и больше зависят от региональных и местных администраций, чем от своих московских министерств. Поэтому регионы России ве­дут собственную репрессивную политику, руководствуясь местны­ми представлениями о социальной справедливости.

^{Поэтому столь остра конкуренция на аукционах по продаже государственной собственности.}

₈₉

Симон Кордонский

Политические интересы многих игроков этого административного рынка постепенно сближаются. Газпрому, например, для успешной деятельности необходимы политическая стабильность и пред­сказуемость на всем пространстве бывшего СССР, и даже больше. Владельцам новых холдингов также становится тесно на админист­ративно фрагментированном пространстве России — слишком мно­го губернаторов и президентов, с которыми необходимо делиться и договариваться. Им сейчас жизненно необходим политический орган, в котором они могли бы согласовывать как свои собствен­ные интересы, так и интересы ограниченного количества регионов, не больше двух десятков, как это было в СССР.

Сама власть — в отсутствие правящей вертикали, в функции кото­рой входит согласование интересов отраслей и регионов, — стала холдингом/⁰ а носители власти отличаются от прочих капиталистов только тем, что приватизировали самый конвертируемый советский ресурс. Пока что президент Ельцин и его окружение, олицетворяю­щие власть, выступают партнерами или конкурентами тех, кто пер­сонифицируется сейчас понятием «олигархи» в политико-админи­стративных играх, таких как «нужный результат выборов в обмен на госсобственность». Для того чтобы выделиться из сонма олигар­хов, власти необходима национальная идея, которая бы освятила ее право на согласование интересов всех тех, кого номенклатурная идеология считает имеющими права на собственные интересы.

Ельцину жизненно необходимо сформировать такую структуру власти, чтобы ему л его родственникам не пришлось рекламировать пиццу — как это сделал Горбачев. Выбор у Ельцина ограничен двумя ролями: императора и генсека. Третьего в этой структуре власти и собственности не дано, но не дано и возможности сделать выбор между ролями. Для роли генсека нужна партия, новая КПСС, а ее нет и не может быть. Для роли императора нужна империя, вряд ли возможная в конце двадцатого века. Поэтому Ельцин является президентом, но межумочность этой роли ясна и ему, и его «семье».

Самое естественное решение проблемы отношений между новыми отраслями народного хозяйства и регионами, в которых они имеют интересы, — создание нового советского государства, объединяю­щего часть бывших республик СССР, и одновременная реформа ад­министративно-территориального деления России с«укрупнением» субъектов федерации. В таком государстве высшим органом управ­ления станет какое-нибудь Политбюро. В его состав войдут первые

^JC Управление делами Президента является по размерам активов то ли вторым, то ли треть­им хозяйственным субъектом России. Международный промышленный банк, после того как в него были переведены счета УД Президента, вошел в первую десятку банков страны.

90

лица Газпрома, РАО «ЕЭС», ЮКСИ, Онэксима — наряду с президента­ми России, Украины, Белоруссии, может быть, Грузии и Казахстана. Тогда многие политические проблемы, такие как президентские выборы в России, станут для руководителей отраслей народного хозяйства нового государства менее значимыми. Действительно, почему их должны уж очень сильно волновать результаты выборов в одной из провинций великой страны.

Во многих регионах России новая старая власть уже установи­лась даже юридически, потеряв при этом многие облагораживав­шие черты Советов. Все-таки об образовании и здравоохранении Советы когда-то заботились больше. В полной мере новый порядок установлен в Москве, мэр которой даже внешне становится похож на Муссолини, не говоря уже о деяниях вроде празднования 850-ле­тия Москвы, ударном внедрении памятников монументального ис­кусства и гонениях на «лиц кавказской национальности».

Совсем не рыночная экономика

Экономику России можно считать рыночной только в очень уз­кой сфере легальных отношений с мировыми рынками, в то время как внутри страны, да и во многих международных аспектах она если и может быть названа рыночной, то только в смысле админи­стративного рынка. Коррумпированность чиновников, воровст­во предпринимателей и рядовых граждан, бартер и «черный нал» вовсе не случайные феномены, сопровождающие становление демократии и рыночной экономики, а системные характеристики российского административного рынка, сменившего администра­тивный рынок СССР.

На финансовых рынках России обращаются деньги, выжатые оли­гархами из контролируемых ими предприятий, и разного рода рис­ковые и заемные иностранные капиталы. Основой же реального сектора экономики стал рынок долгов. Государство обслуживает этот рынок: создает долги, их распределяет и пытается контроли­ровать торговлю ими. Долги в российской экономике выступают как финансовые и административные активы, которыми субъекты этого специфического рынка торгуют с конечной целью предъявить

₉₁

Симон Кордонский

их государству. Государство демонстрирует накопленные долги мировому финансовому сообществу и выпрашивает у него займы для их погашения.

Долги отражают бартерные отношения между товаропроизводи­телями. Товарные кредиты, которыми обмениваются предприятия и организации, учитываются как взаимные задолженности, которые при удачном стечении обстоятельств может погасить государство. Те долги, которые удалось конвертировать в реальные деньги, об­разуют основу рынка «черного нала». Существенная часть расчетов между экономическими субъектами российской экономики проис­ходит в «черном нале» и в иностранной валюте..

Рынок долгов, точно так же как рынок кредитов в естественной ры­ночной экономике, создает всеобщую связность экономических и социальных субъектов и обеспечивает предсказуемость экономи­ческого поведения. Размеры долгов определяют административный и политический статус их обладателей: чем больше долг, тем выше статус. Наиболее богаты долгами энергопроизводящие предпри­ятия и организации — Газпром, РАО «ЕЭС», нефтяные компании.

Источником денег для легального финансового рынка стали внеш­ние заимствования и портфельные инвестиции, а для рынка «чер­ного нала» — нелегальный экспорт и импорт товаров и валюты. Страна открыла саму себя и окружающий мир — как источник де­нег, и ее жители изобретают изощренные способы их извлечения: от лжеэкспорта и лжеимпорта до мимикрии под бедность и спеку­ляции фьючерсами.

92

^{Ресурсное государство}

Реформы, реформаторы, гражданское общество и прочая лабуда

I 1онятие реформы предполагает разделение реальности на ре­формируемую часть и на реформаторов и действия реформато­ров по отношению к реальности. Это противопоставление кажется по меньшей мере натянутым. Экономика СССР развалилась сама по себе, хотя политических последствий экономического кризиса, развала государства в частности, можно было бы избежать. Но для этого надо было бы, чтобы страной руководила не КПСС. Так что возможность эта сугубо гипотетическая.

Еще в 1983 году на семинаре в Институте экономики и организации промышленного производства в Новосибирске сотрудники ЦЭМИ представили прогноз, из коего следовало, что в 1987 году начнется великий экономический кризис, связанный с длинными «кондрать­евскими» циклами, и что начало экономического роста придется на 1996-1997 годы. Распад экономики СССР был естественным яв­лением, а то, что реформаторы оказались в этот момент близко к власти и приняли участие в организации раздела пирога, — доста­точно случайное событие. Не было бы этих людей, были бы другие. Результат был бы примерно такой же.

Распад экономической и политической системы социализма был вызван его структурными особенностями, умело использованными геополитическими конкурентами. Он продолжается и сейчас, но уже не во взрывной форме. Некоторые промежуточные продукты рас­пада, такие как политические и экономические системы большинст­ва государств — членов СНГ, зафиксировались как, казалось бы, по­стоянные образования. Однако это далеко не так. Трансформация СССР и наследовавших ему государств и экономик (в том числе и российской) продолжится еще несколько десятилетий. Причем не исключено, что повторятся взрывные формы трансформации, такие как события 1991 года.

Деньги в 1989-1994 годах возникали внутри страны — как энер­гия связи между отделяющимися от монолита власти субъектами административного рынка. Инфляция была внешним выражением взрывного распада такой структуры власти и собственности, кото­рая не могла меняться никаким иным образом. Она съедала и день-

₉₃

Симон Кордонский

^><т ги, и организационные формы, их создающие. Поколения банкиров _ф менялись два раза в год, а банкирами называли себя граждане, в нужный момент оказавшиеся в точках, где при распаде выделя­лись деньги.

Энергия связи между республиками СССР и отраслями народного хозяйства, которую контролировали союзные органы управления, была сконцентрирована в соответствующих организационных и ма­териальных ресурсах. Эта энергия освобождалась в значительной степени неконтролируемо, что представляло геополитическую опасность. Распад и сопутствующее выделение денег можно было направить в разные направления. Внешнее окружение бывшего СССР, защищаясь от последствий распада, использовало межгосу­дарственные и общественные институты, такие как МВФ, Мировой банк, ЕЭС, благотворительные организации.

Реформаторы стали каналом, по которому внешняя помощь в виде займов, консультаций или просто наличной валюты шла в страну для того, чтобы научиться контролировать энергию, выделяющую­ся при распаде СССР, и использовать ее для управления этим про­цессом. Идеологическим обоснованием этой деятельности стала либеральная концепция экономических реформ, которая по со­вместительству выполняла функции национальной идеи.

Ритуальные действия, которые реформаторы совершили над стра­ной, описаны в англоязычных книжках. Реформаторы вполне ис­кренни в своем язычестве. «Освобождение цен — финансовая ста­билизация — экономический рост» — почти что гегелевская триа­да, которую они, рискуя карьерой и репутацией, реализовывали в «инертной» российской среде.

Но все вышло через жопу, а не по либеральной теории. Они освобо­дили цены, которые выросли не в три-четыре раза (как предсказы­вала их теория), а в три-шесть тысяч раз. Они начали финансовую стабилизацию, которая привела к эпидемии неплатежей, необра­тимой бартеризации реального сектора экономики и к остановке естественного процесса разгосударствления собственности в мо­мент, когда наиболее лакомые ее куски попали к людям, близким к ним по возрасту и по духу. Что касается роста производства, то об­наружился он только после того, как органы государственной ста­тистики начали учитывать теневую экономику.

В результате финансовой стабилизации зафиксировались органи­зационные формы, которые порождают советскую власть из самих

94

Ресурсное государство J- .

себя: новые отрасли народного хозяйства и регионы. Финансовая стабилизация перевела распад организационных форм админист­ративного рынка в латентное состояние — в теневую экономику. Она же стимулировала расслоение финансовой системы страны на легальную и «черно-нальную», заставила всех хозяйствующих субъектов разделить свою деятельность на ту, с которой платятся налоги, и ту, с которой даются взятки.

Но ничто не сможет разубедить правоверных либералов в их сим­воле веры, даже изгнание из власти. Новая старая власть в лице владельцев холдингов и госчиновников в конечном счете восстала против намерения догматиков и дальше играть по правилам либе­ральных преобразований. Олигархи ощипали «команду молодых реформаторов» и подали под соусом борьбы за прагматизм и про­тив излишней идеологизации³¹ на торжественный ужин по случаю политического оформления их власти. Теперь Чубайс, став главным фискалом страны, должен будет довести до конца политическую часть финансовой стабилизации: уничтожить тех субъектов эконо­мической деятельности, которые не платят налоги, а предпочитают откупаться от государевых людей взятками. Вот уж ирония судьбы: записной либерал из верности государственному долгу должен бу­дет уничтожить ту часть экономики, которая действительно отдели­лась (вернее, откупилась) от государства.

Есть одна чрезвычайно важная задача, которая вряд ли может быть решена без участия реформаторов каксоциальной группы. Это сгла­живание процесса трансформации, попытка завершить ее в рамках одной политической системы, обеспечив преемственность власти и собственности. От удачливости реформаторов теперь зависит ас­сортимент товаров на прилавках: если им повезет, то опять будут очереди, а если не повезет — будет из чего выбирать.

Кроме того, реформаторы пока еще близки к власти потому, что они выполняют чрезвычайно важную функцию: они официальные и весь­ма презентабельные российские нищие, вполне искренне и профес­сионально добывающие иностранные кредиты для распределения их среди менее презентабельных россиян, грозящих власти акция­ми социального протеста. Именно поэтому реформаторы стали столпами гражданского общества.

Либеральные преобразования финансировались, как известно, на зарубежные гранты. Вместе с грантами была импортирована

Борис Березовский в ТВ-интервью сказал, что Немцов, в отличие от Чубайса, не идеоло­гизирован. Вина Чубайса, следовательно, в его идеологической бескомпромиссности.

₉₅

Симон Кордонский

i

* и их инфраструктура. В стране появились благотворительные фон-

-> ды и соответствующая деятельность. Эти элементы гражданского общества существуют только как проекции соответствующих за­рубежных организаций и на их деньги, поступающие по каналам, контролируемым реформаторами. Прекратится поток денег и ор­ганизационной помощи, исчезнут и эти институты. Стране новых Советов они не нужны. Государство и общество, не видящие и не­навидящие друг друга, могут обходиться в отношениях между со­бой без этих буржуазных штучек. Выживут только те организации, которые впишутся в новый административный рынок, но тогда они будут уже его элементами.

Бедность как товар

на российском рынке долгов

г оссийское государство — как и советское — распределяет насе­ление по социально-учетным группам, доставшимся ему от СССР (таким как шахтеры, учителя, врачи, военные), а также добывает и распределяет ресурсы для выплаты заработной платы бюджетни­кам и пенсий пенсионерам. Оно также распределяет предприятия, организации, деньги тем, кто имеет — с точки зрения государства — права на них. Степень государственной значимости социаль­но-учетной группы определяется величиной задолженности го­сударства перед ней. Величина такого долга является капиталом, которым политическое представительство социально-учетной группы {профсоюзы или политические партии, например) торгу­ет на административном рынке, добиваясь его компенсации. Так, политические организации коммунистов и аграриев конкурируют с различными оформлениями партии власти за право представлять интересы шахтеров, военных, учителей, врачей и соответственно за право контролировать распределение ресурсов, которые госу­дарство направляет на погашение долгов перед ними.

Бедные являются одной из многих социально-учетных групп пост­социалистического общества. Но бедность стала еще и капиталом. Живописные просители помощи на улицах российских городов вы­зывают сострадание не только у прохожих, но и у профессиональ­ных благотворителей. В российской культуре, модифицированной семьюдесятью годами социализма, бедность чаще всего понима-

96

_,Ж

_{J^_}

Ресурсное государство

ется как невозможность престижного потребления, а богатство — как его возможность. Одни россияне демонстративно — под на­блюдением врачей — голодают, мотивируя это тем, что государство не платит им зарплату и им нечего есть, в то время как другие тратят деньги на предметы роскоши, единственным назначением которых становится демонстрация богатства владельца. Само российское государство постоянно демонстрирует, что оно настолько бедно, что даже не может охранять свои ядерные объекты. В то же время экспорт капитала российскими физическими и юридическими ли­цами и объемы капитальных вложений в жилищное строительство вокруг федеральной и региональных столиц оцениваются в десятки миллиардов долларов.

Государство воспроизводит, по меньшей мере, три относитель­но независимые социально-учетные формы бедности. Бедны те, кто принадлежит к социально-учетным группам с низким статусом, то есть с нормативно-низким уровнем потребления. Однако члены таких групп имеют, как правило, другие доходы, чаще всего в нату­ральной форме.

Бедны те, перед кем государство не выполняет свои обязательст­ва по обеспечению нормативных статусных потребностей, то есть не дает членам социально-учетных групп то, что оно им гаранти­ровало — пенсии, квартиры, пайки, заработную плату. Однако из­вестно, как подрабатывают на жизнь офицеры российской армии, например.

И наконец, бедны так называемые «бюджетники», те, кто, поданным статистики, живет на зарплату. Однако известно, кто в стране берет взятки и занимается нелегальным бизнесом, учреждая приближен­ные к государственным деньгам предприятия.

Настоящими бедными в современной России можно считать людей, которым не повезло. Они оказались бедными во всех трех назван­ных выше смыслах: принадлежат к социально-учетным группам с низким статусом, государство не выполняет минимальные обя­зательства по удовлетворению их статусных потребностей, и они действительно не включены в отношения теневого производства и перераспределения.

₉₇

Симон Кордонский

Количество настоящих бедных определить достаточно трудно," так как отсутствуют государственные и общественные институты их учета. Более того, не совсем ясно, какими эти институты могли бы быть и какими критериями оценки бедности могли бы руководство­ваться в своей деятельности.

Настоящее богатство в России — это прямая альтернатива бедности. Богаты те, кто принадлежит к высокостатусным социально-учетным группам, по отношению к которым государство выполняет все обя­зательства, и кто занимается бизнесом и включен в отношения тене­вого распределения, в частности в приватизацию государственного имущества. Однако выделить настоящих богатых как социальную группу так же трудно, как и настоящих бедных, прежде всего из-за отсутствия социально-учетных критериев богатства. Богат в России тот, кто имеет долги и возможность ими торговать. Беден в России тот, кто не имеет долгов и, следовательно, может предъявить госу­дарству только свои неудовлетворенные потребности в престиж­ном потреблении.

Большая часть населения страны не бедна, но и не богата. Люди, при­надлежащие к низкоранговым социально-учетным группам, обыч­но активно участвуют в теневом бизнесе, однако они ущемлены тем, что государство не выполняет обязательств по отношению к ним. Поэтому они считают себя бедными. Люди, принадлежащие к высо­коранговым группам, обижены на государство, потому что оно рас­пределяет госсобственность не лучшим для них образом. Поэтому они считают себя обделенными.

Можно сказать, что население России в результате постперестроеч­ных преобразований разделилось на три группы. Одна из них пред­ставлена людьми, претендующими на получение зарплат и пенсий. Вторая представлена людьми, претендующими на приватизацию государственного имущества. Люди, претендующие на получение зарплат и пенсий, демонстративно голодают и бастуют, когда ни­чего от государства не получают. Люди, претендующие на получе­ние государственного имущества, используют акции социального протеста людей, ждущих заработную плату, для обоснования своих преимущественных прав на распределяемую государственную соб­ственность. При этом претенденты на государственную собствен-

По самым скромным оценкам, размер теневой экономики составляет 40 процентов ВНП. Это значит, кроме прочего, что реальные показатели потребления существенно выше офи­циальных, учитываемых статистикой. Даже прямые наблюдения не всегда дают представ­ление о реальном уровне жизни. Люди потребляют электроэнергию, газ, воду — однако существенная часть населения практически за них не платит.

98

Ресурсное государство _j^

ность явно или неявно договариваются с претендентами на зарпла­ту о границах допустимого воровства и других форм участия в тене­вой экономической деятельности, что обеспечивает претендентам на зарплату не только прожиточный минимум, но и возможность накоплений. И первые, и вторые считают себя бедными, демонстри­руя свою нищету, — одни утверждают, что им нечего есть, а другие — что у них не хватает денег на взятки, необходимые для покупки очередного предприятия.

Третья группа виртуальна. С одной стороны, это вроде бы претен­денты на зарплаты и пенсии, а с другой — эти же «бюджетники» рас­поряжаются госимуществом как своей собственностью или прива­тизировали некоторые государственные функции, такие как тамо­женный контроль и борьбу с преступностью. Представителей этой группы можно считать настоящими российскими бизнесменами, а их бизнес — торговлю властью — настоящим и единственно спе­цифичным российским бизнесом.

Условием богатства в России, то есть сохранения и повыше­ния уровня потребления, является демонстрация бедности. Периодически в российских, а потом и в зарубежных СМИ начина­ются пропагандистские кампании, создающие миф о том, что бед­ны шахтеры, учителя, врачи, военнослужащие, люди, пострадав­шие при ликвидации последствий взрыва на Чернобыльской АЭС, и т.д. Постсоциалистическая Россия прибедняется перед мировым сообществом для того, чтобы получить кредиты и помощь, а ее гра­ждане изображают бедность перед своим государством для того, чтобы потреблять так, как это делают, по их мнению, богатые люди. Внутреннее устройство прибедняющегося государства остается тайной, и лишь потенциальное сырьевое богатство и демонстра­тивные признаки бедности оказываются в поле внимания внешних наблюдателей.

Россия нашла свой собственный способ капитализации экономики, заключающийся, в частности, в экспорте мифа о бедности и в тор­говле им на внутреннем и внешнем рынках. Демонстративная бед­ность Советской армии превратилась в результате удачной капи­тализации этого мифа в личное богатство многих российских гене­ралов и офицеров, в офицерские городки и казармы, построенные на немецкие деньги. Мифологизированное страдальчество черно­быльцев превратилось в богатство лидеров многочисленных орга­низаций, претендующих на представление интересов пострадавших от взрыва атомной станции. Бедность регионов, таких как Татария, Башкирия и Якутия, капитализировалась в многочисленных эконо-

₉₉

Симон Кордонский

*

мических и административных льготах и связанном с ними обога­щении (то есть престижном потреблении) национальных элит в це­лом и отдельных их представителей в частности.

Бедность оказалась хорошим товаром, который производится государством в целом и его отдельными институтами, экспорти­руется и потребляется мировым политическим и финансовым ис­теблишментом, озабоченным социальной стабильностью в ядер­ном государстве. Взамен Россия получает кредиты, увеличение внешнего долга и видимость сохранения статуса великой державы, что прибавляет веса российскому истеблишменту в его собствен­ных глазах.

Существенная часть кредитов прямо направлена в социальную сфе­ру. Они не предполагают получение прямой прибыли, а ориентиро­ваны на поддержание возможностей элиты доить страну без осо­бых социальных возмущений и бунтов. Вполне возможно, что дру­гого пути капитализации экономики далеко зашедшего социализма просто нет. Народ, что бы там ни говорили, богатеет, страна оста­ется, судя по экономическим показателям, с низким уровнем рос­та или в депрессии. Это означает, что в стране есть экономический рост.

Но результаты роста поглощаются социально-учетной структу­рой государства, этими мифологическими рабочими, крестьянами л служащими, прожорливыми порождениями системы социально­го учета и контроля, для которых потребление было, есть и будет единственной целью их учетной жизни. Эти группы были созданы для уравнительного распределения и потребления, и никакой дру­гой жизни у них нет. Пока не вымрут те, кто определяет себя как ра­бочие, крестьяне и служащие и косит под бедных, никаких ради­кальных изменений в стране не может быть. Страна будет богатеть, но богатство не сможет быть капитализировано, так как скрывается в неизвлекаемых формах, в советской — несмотря ни на что — при­роде власти и в административно-рыночной организации экономи­ческой и политической жизни.

100

^{Ресурсное государство j^}

Средства информации власти

D России нет СМИ в традиционном смысле этого понятия. Есть средства информации власти о ней самой и об отношении к ней так называемого народа, то есть рабочих, крестьян и служащих. Средства информации власти есть элемент сегодняшней власти, это силовая корпорация, насилующая власть и, в меру необходимо­сти, читающий и смотрящий народ. Описания жизни в российских газетах и журналах строятся на таких терминах, как «олигархи», «рыночная экономика», «команда молодых реформаторов», «граж­данское общество», «политическая жизнь России», «организованная преступность» и т.п. Эти бессмысленные словосочетания вытесня­ют саму возможность для рационального описания и понимания каждодневных реалий. Газеты и журналы, каналы ТВ и радио стали прямыми наследниками Агитпропа, в функции которого входило, прежде всего, засерание мозгов, то есть создание шумового фона, исключающего возможность отделения правды от лжи, информа­ции от дезинформации.

В средствах информации власти информация появляется только тогда, когда этого нельзя избежать. Реальность им интересна толь­ко в той степени, в которой она зрелищна, театральна. Владельцы средств информации власти и их работники выделяютиз потока жиз­ни только те события, которые могут быть представлены как спек­такли, и в какой-то степени режиссируют их. Иногда — и все чаще — средства информации власти сами создают события-спектакли, исходя из экономических предпочтений их владельцев. Логическим завершением развития средств информации власти стало создание «Группы 96», которая рекламирует себя как организация, творящая реальность, — разумеется, за большие деньги.

В средствах информации власти плодотворно и на партнерских началах взаимодействуют бывшие чекисты и их бывшие агенты из среды творческой интеллигенции. Их труд оплачивают бывшие фарцовщики и кидалы, ставшие новыми русскими. А труд заключа­ется в формировании нового российского сознания. Задача средств информации власти — разработка, воспроизводство и распростра­нение — среди власти — стереотипов, оправдывающих существо­вание именно этой власти, в том числе и через ее отрицание. Люди в меру своей зависимости от власти или принадлежности к ней зависят и от средств информации власти, вынужденно —для со­хранения или повышения своего властного статуса — принимая и воспроизводя их стереотипы. Власть, как известно, не однород-

₁₀₁

Симон Кордонский

* на, не имеет собственной памяти и истории. Отдельные ее части р— через зависимые от них средства информации власти — инфор-ъ* мируют другие части о том, как они их видят, запускают компромат. Это придает некоторую игривость и живость новостным и аналити­ческим программам ТВ и газетно-журнальным публикациям, делая их похожими на настоящие СМИ.

Средства информации власти соединили в себе организацион­ную структуру, методы работы и «человеческий потенциал» КГБ и Отдела пропаганды ЦК КПСС, скрепленных местечковым гешефт­махерством. Получилась смесь Пятого главка с Пятым пунктом, выделяющая из себя «компромат» просто потому, что это для нее естественный физиологический процесс. Нельзя же ждать конфет­ки от машины для производства говна. Люди, писавшие доносы, и люди, их получавшие, легализовались в совместной деятельности по производству «забойных» материалов для средств информации власти. Продукт их деятельности — компромат — представляет гибрид жанров доноса, политического анекдота и разоблачитель­ных публикаций в советских газетах.

Жанр компромата сменил жанр гласности, точно так же как глас­ность вытеснила жанр самиздата. Но в этом жанре невыразимы многие отношения, важные с точки зрения мифологически озабо­ченных групп российского общества. В первую очередь, на языке компромата нельзя описать национальную идею. Именно для этой цели бывшие диссиденты, обслуживающие власть, занялись слово­творчеством и возрождением аналога деревянного языка Страны Советов. Они работают не за страх, а за деньги. Народ уже при­вык к их новациям, таким как «команда молодых реформаторов», «олигархи», «семь главных дел», «двенадцать главных дел». Теперь на очереди какие-нибудь аналоги «эпохи великих свершений» и «борьбы с космополитизмом».

Параллельно деревянному языку формируется и новый язык ис­тины и его среда — самиздат. Пока что — на начальном этапе ста­новления государственной и корпоративной цензуры — самиз-датовские творения смотрятся как интеллигентный вариант ком­промата. Но с появлением настоящей цензуры³³ самиздат расцве­тет. Ведь издательские и коммуникационные возможности (такие как Интернет) не сравнимы с тем, что имели правдоискатели десять лет назад. Пока содержание самиздата составляет творчество ана­литиков новой волны, специализирующихся на интерпретациях сю-

¹³ Попытки установить цензуру имеют два направления: запрет на компромат любого рода и запрет на проявления обыденного сознания в СМИ, то есть на порнуху и мат.

102

Ресурсное государство j- .

жетов, поставляемых средствами информации власти. Они, в част­ности, по тону ведущих информационных сводок и аналитических программ, а также по последовательности появления компромата в газетах строят предположения о содержании и развитии основ­ных политических интриг. В сегодняшнем самиздате формируются концептуальный каркас и методология новой советологии, этой, казалось бы, навсегда ушедшей в небытие области спекулятивной политической феноменологии.

Через тернии в жопу

г азговоры о строительстве капитализма в России закончились формированием специфического российского административно­го рынка, в котором главным товаром стали долги, и реставрацией социальных основ социализма, отличающегося от советского вре­менным отсутствием агрессивной официальной идеи и приватизи-рованностью репрессивных и силовых институтов.

Проблемы, с которыми сталкиваются деятели нового админист­ративного рынка, не разрешимы в узких территориальных рамках России. Для их решения необходимо воссоздание СССР — под дру­гим названием. Для воссоздания СССР необходимы объединяющая (национальная) идея, национализация силовых и репрессивных институтов и прозрачность границ внутри нового государст­ва — во всяком случае, для новых холдингов и старых транснацио­нальных корпораций. Если объединяющая идея будет сформули­рована, а репрессивные институты национализированы, то консо­лидированную внутреннюю агрессию «бедных», завистливых и хо­рошо вооруженных сограждан из бывших республик СССР вскоре почувствуют их ближние и дальние соседи.

Социальная опора строителей нового государства известна — мар­гиналы всех видов, алкаши, психопаты да завистники, которым всегда не хватает: кому на бутылку, кому возможности излиться в припадке откровенности на коммунальной кухне, не отличимой по интерьеру и запаху от сортира, кому — доказательств сходства жопы с пальцем или, наоборот, общественного признания их не­сравнимости. Этим людям важно, чтобы их уважали хотя бы пото­му, что они граждане устрашающего государства. В самих себе они не находят оснований для уважения и вынуждены иметь какую-ни-

₁₀₃

Симон Кордонский

будь «крышу». И в этом смысле «громила Вася из нашего подъезда» неотличим от «нашей великой Родины, готовой защитить своих гра­ждан».

Экономически активная часть народа не верит в «будущее для всех» и интуитивно выбирает оптимальную, с моей точки зрения, страте­гию: люди пиздят все, что можно продать, и вкладывают выручен­ные деньги в свое собственное индивидуальное будущее — в жи­лье, в здоровье, в образование детей.

Многим более или менее нормальным гражданам почившей в бозе страны Советов тоже хочется обратно в СССР, но в хороший СССР — со свободой слова и собраний, где нет того, что они называют ор­ганизованной преступностью и государственным рэкетом. Им хо­чется в такой СССР, в котором можно было бы жить частной жизнью и магазины которого не отличались бы от заграничных. Но устроить такую жизнь гораздо сложнее, чем построить социализм или капи­тализм в отдельно взятой стране.

Этого-то людям, воспитанным на логике марксистских концепций переустройства мира (даже в их либеральной интерпретации), объ­яснить нельзя. Они считают, что окружающая их (и неприятная) дей­ствительность возникла в результате чьих-то рациональных дейст­вий. Им кажется, что от них зависит нечто большее, чем их собствен­ная жизнь. И если они проявят социальную активность, то прибли­зят желанное им состояние общества. Эти люди искренне считают, что они хорошие, но живут в плохом обществе, и столь же искрен­не пытаются это общество улучшить. В известном анекдоте некто пытался собрать швейную машинку из деталей украденных на со­ветском заводе швейных машин. Но получались у него пулеметы. И как бы ни пытались бывшие соцграждане построить гражданское общество, получится у них либо социализм, либо фашизм. Иного им не дано.

Распад социально-экономической системы социализма стал пла­нетарным катаклизмом, в котором для активных действий бывших соцграждан еще нет места. Слишком масштабны силы, слишком гру­бы и безличностны. Многие из тех, кто счел себя в силах активно участвовать в этом распаде, надорвались или погибли. Мне кажет­ся, что наших новых олигархов, уверенных в том, что им сам черт (такой как Джордж Сорос) не брат, ждет весьма печальная судьба.

Жить всегда приходится при какой-то власти. Нам не повезло, при­шлось жить при власти, которая сама себя не знает и не приемлет,

104

Ресурсное государство j^

сама с собой борется и заставляет — через средства информации власти — думать, что так жить нельзя и надо бороться — с ней са­мой, с извержениями вулканов, землетрясениями и цунами.

То, что осталось от Варшавского пакта вместе с его многочисленны­ми желто- и чернокожими союзниками, — песчаная воронка, в кото­рую втягиваются с разной скоростью разные реальности. Воронка втянула СССР, страны Восточной Европы, втянет и немногочислен­ные оставшиеся социалистические режимы. Бывшие граждане страны Советов, хотят они этого или не хотят, оказались в ворон­ке: на дне зверь, песчаный лев. Им бы затаиться, замереть, слиться с песком, стать частью воронки, которую со временем, может быть, занесет ветер, или на нее наступит какое-нибудь космическое жи­вотное. А наверх у них дороги нет, и солнышко над головой — не бо­лее чем видимость.

Но затаиться не просто, необходимо усилие, чтобы не начать барах­таться в песке, который скатывается со стен со скоростью, пропор­циональной усилиям пленников, увлекая их за собой. Переваренные зверем обитатели этого мира превращаются в говно, кое имеет свойство накапливаться. Так что нам, попавшим в воронку, по жиз­ни суждено стать говном или влипнуть в него.

За десятки лет воронка поглотила миллионы людей, переведя их в то, что радетели русской идеи называют социалистическими ценностями, русской культурой и национальными особенностя­ми. Но на самом деле это разные формы говна социалистического зверя. Часть говна разложилась, часть окаменела, превратившись в «мумиё», коему местная молва приписывает целебные свойства. Но всюду жизнь, даже в говне, и поколения говноедов сменяют друг друга, сами превращаясь в говно. Только чирикающих говноедов за десять лет сменилось пяток видов: спичрайтеры генсека, прора­бы перестройки, публицисты гласности, обозреватели-компромат-чики.

И что бы ни делали бывшие граждане страны Советов, чтобы улуч­шить экологию своей родины, пройдут десятилетия, прежде чем эта воронка сравняется с землей.

Русский журнал, 1998

₁₀₅

Кордонский Симон Гдальевич

Родился на Алтае в 1944 г. По образованию зоолог, кандидат фило­софских наук. Действительный государ­ственный советник 1 класса, профессор Государственного университета — Высшей школы экономики.

С 70-х годов XX века исследует особенности социальной организации отечественной го­сударственности, автор трех книг и большо­го количества публикаций в отечественных и зарубежных изданиях.

В книге, представляющей собой серию статей последних десяти лет, автор подвергает ревизии сложившиеся представления о линейнос­ти развития российской государственности и о том, что после распада СССР в России возник и развивается капитализм. Он вводит понятие ресурсного государства и обосновывает тезис о том, что в силу осо­бенностей его устройства периоды ослабления и экономической деградации и разрухи (перестройки, оттепели, революции, граждан­ской войны — вплоть до распада) сменяются периодами укрепления государственности, сопровождающимися восстановлениями народ­ного хозяйства, — феноменом, который не вполне адекватно интер­претируется как экономический рост. В связи с этим автор ставит вопрос о границах применимости для анализа устройства ресурсного государства таких понятий, как право, демократия, гражданское об­щество, экономика.

Москва REGNUM

₂₀₀₇