Стрела и круг

или два рода времени в фантастических эпосах

Поклонники «Властелина колец», возможно, и не задумываются над тем, что основной конфликт эпопеи состоит вовсе не в борьбе против тирании Саурона. И даже не в борьбе Светлых Сил Средиземья против любой тирании вообще. Основная интрига романа — конфликт между временем мифологическим и историческим (линейным).

Интересующихся подробностями отсылаю к фундаментальным работам Мирчи Элиаде или статьям Сергея Переслегина. Но, если очень кратко, то линейное (историческое) время подразумевает необратимые изменения и поступательное развитие общества. Мифологическое (циклическое) время ограничивается движением по кругу — для времени такого рода события не просто повторяются в некоторой последовательности, они как бы накладываются друг на друга, сливаясь в одно нерасчленимое «здесь и сейчас».

В историческом времени, напротив, наличествует четкое разделение настоящего, прошлого и будущего. Прогресс — технологический, культурный, социальный — тоже достояние времени исторического (кстати, можно долго спорить, что такое социальный прогресс, но я бы определила его, как все возрастающая на каждом последующем отрезке истории ценность и значимость каждой отдельной личности).

Историки культуры связывают понятие мифологического времени с земледельческими цивилизациями с их культом умирающего и воскресающего бога и его земного «заместителя» — временного царя, по истечении определенного периода приносимого в жертву силам плодородия. Этот период может быть совсем коротким — полная смена сезонов года; может быть и длиннее (семь лет, например, поскольку семь тоже число мистическое). Тем не менее, подразумевается, что совершающийся при этом обряд не просто отражение чудесных превращений, происходящих «наверху», а до некоторой степени и есть эти чудесные превращения. То есть, нарушение привычного хода обряда может привести к нарушению естественного хода природных явлений, к катастрофе глобальных масштабов. Так, например, в «Тезее» Марии Рено землетрясение, погубившее критское царство непосредственно связано с кощунством претендента на престол — Астериона, ради высоких ставок «подтасовавшего» бычьи пляски и опоившего священного быка.

Магия принадлежит мифологическому времени — поскольку здесь события не подчиняются причинно-следственной связи, а группируются по принципу подобия. Неудивительно, что общее количество магии в таком мире, где в принципе ничего не прибавляется и не убавляется, остается постоянным — магию, в отличие от науки, нельзя ни прирастить, ни развить. Неудивительно также, что в этом мире существуют сбывающиеся пророчества — будущее здесь известно точно в той же степени, как и прошлое, вернее, между ними нет особой разницы.

«Наша» магия так и осталась в том, нерасчлененном, времени, в «давным-давно» и «жили-были». Гораздо драматичней выглядит ситуация при которой оба времени сталкиваются, высекая искры сюжета.

Эльфы Толкиена, например, безусловно, магические существа — недаром они выпадают из истории Средиземья, как только иссякает сила предметов, поддерживающих «магическое поле» (иначе говоря — подкармливающих мифологическое время). Способность эльфов к ясновидению тоже оттуда, из «замкнутого», «закольцованного» времени. Недаром сам Толкиен очень определенно говорит о «мгновениях, вечно длящихся в неизменности Лориена»).

Но по Толкиену ведь в мифологическом времени существуют не только эльфы. Саурон, темный властелин, тоже обитает в мифологическом времени, мало того, стремится загнать туда все Средиземье. Ведь основа его власти — магия, а магия способна существовать только в мифологическом времени. С разрушением магии Средиземье неизбежно встанет на путь исторического прогресса. Саурону в таком времени места не будет, но и эльфам тоже. Они, впрочем, как силы, скорее, положительные, предпочитают просто покинуть Средиземье.

Историческое время представляют народы Запада (принадлежащие к разным социальным формациям), из которых самые «продвинутые», как ни странно, хоббиты. Неудивительно, что у Толкиена именно они служат одновременно двигателем сюжета и залогом исторического пути развития, который в конце концов выберет Средиземье. В Шире уже есть полиция, губернатор, выборные должности и даже музей… Путешествие на Восток для хоббитов — еще и путешествие в прошлое, поскольку они, последовательно сталкиваясь с все более и более древними историческими формами, в конце концов, попадают в сказку, вернее, в миф — сначала к эльфам, а потом — к Саурону.

Саурон и эльфы — две стороны мифологического времени — светлая и темная. Светлая связана с нашими надеждами на «добрую» магию, мечтой о золотом веке и жизни в гармонии с природой. Потенциальное бессмертие эльфов тоже является прерогативой светлой стороны мифа — где нет хода времени, там, в принципе, нет и смерти. Саурон — темная сторона мифа, торжество смерти в мире, где нет жизни (обратная сторона бессмертия).

В нашей — «настоящей, земной» истории обе стороны мифологического времени были спаяны так прочно, что отличить «хорошее» от «плохого» не представлялось возможным — весьма вероятно, что таких понятий на определенном отрезке истории человечества не было и вовсе. Вероятно, их заменяли понятия «подобающее» и «неподобающее» («должное» и «недолжное»), т. е. традиция заменяла этику.

Разумеется, существование в историческом времени отнюдь не является залогом благоденствия человечества. Толкиеновский Саруман, чтобы отомстить хоббитам — убийцам мифа, наглядно продемонстрировал им возможности исторического прогресса…

Ведь что он, в сущности, сделал — форсировал ход событий, устроив в Шире промышленную революцию, экологическую катастрофу и фашистскую диктатуру!

Тем не менее, вся интрига фэнтези, начиная с «Дочери короля Эльфландии» лорда Дансени, где «безвременье Эльфландии» как волна, накатывает на пределы «ведомых нам полей», закручивается вокруг столкновения мифологического и исторического времени, заканчиваясь победой времени исторического. В принципе это понятно — победи время мифологическое, рассказывать было бы, в общем, не о чем. Сюжет либо шел бы по кругу, либо распался на бессвязные элементы (как и само существование). Кстати, если искать примеры описания мифа внутри мифа, то именно такое, циклическое время без прорыва во время историческое попытался воспроизвести в своих сагах об Элрике и Коруме Серебряной Руке Майкл Муркок. События там предопределены изначально и герой, даже сопротивляясь им, раз за разом, в самых разных своих воплощениях, приводит свою судьбу все к тому же неизбежному финалу, а далекое прошлое оборачивается столь же отдаленным будущим.

В контексте же конфликта времен мы наблюдаем не только противостояние исторического времени мифологическому — мы наблюдаем еще и противостояние Героя и Врага. Враг — это то, кто «сталкивает» мир в мифологическое время, герой — тот, кто этому противится (всегда успешно, но всегда — с огромными потерями). Например, в говардовском «Сердце Аримана» воскрешенная мумия жреца Ксальтотуна, обретя могущество, пытается восстановить «поверх» существующей реальности зловещее магическое государство Ахерон. Противостоит же Ксальтотуну абсолютно нечувствительный к магии Конан-варвар, на тот момент — король Аквилонии. В повести Урсулы Ле Гуин «На последнем берегу», входящем в цикл о Магах Земноморья, в такое магическое безвременье сталкивает окружающую действительность Хоб-Паук, маг, получивший возможность воскрешать мертвых, и тем самым зацикливший время, впустивший «не жизнь» в реальный мир. Соответственно и реальный мир лишается присущих ему преимуществ — из него уходит радость, творчество, искусство, умение ценить жизнь.

Противостоит зловещему Хобу-пауку, умеющему возвращаться и возвращать с «той стороны», опять же Единый король — Ясень-Лебаннен, появившийся как раз в тот момент, когда в нем возникает нужда. А если мы еще вспомним Арагорна — короля, чья миссия заключается именно в том, чтобы противостоять «обрушению» Средиземья в безвременье, то получим некоего универсального героя — этакого «короля былого и грядущего», вечного Артура.

Кстати, Артур, будучи трагическим прототипом всех этих персонажей, гибнет от одной только попытки своих недругов вернуть Камелот в доисторическое, мифологическое время. Ведь именно так можно рассматривать намерение Мордреда — его сына и наследника — жениться на Гвиневере, ныне здравствующей царице, наместнице «богини-матери». То есть, стать «временным царем», замкнув цикл умирающего и воскресающего бога. По Мэллори эта попытка, даже не состоявшаяся, приводит к падению Камелота и воцарению Темных Веков. В позднейшей интерпретации Мэрион Брэдли («Туманы Аваллона») конфликт между историческим и мифологическим временем приводит к тому, что Камелот просто погружается в миф, «уходит» из реальной действительности.

К этой схеме так или иначе приходится прибегать всем авторам — даже далеким от «классической» фэнтези, если они хотят проверить своих героев на прочность в условиях глобального конфликта. Например, в цикле Сапковского о Ведьмаке (где многие эпизоды в пародийной, заниженной форме отыгрывают старые мифологемы) присутствует та же схема, правда «шиворот навыворот» — чтобы возродить «золотой век», где торжествует магия, грозный властелин зловещего Нильфгаарда добивается руки своей собственной дочери — Цириллы. Отказ же его от этого намерения приводит к восстановлению исторического времени со всеми его неотъемлемыми атрибутами, в том числе и погрому слободы краснолюдов, защищая которых и погибает Геральт — посредник между двумя временами.

В принципе фэнтези ничего нового не измыслила — в большинстве «аутентичных» мифов дело обстоит именно так; появление культурного героя «выталкивает» мир из безвременья в историческое время. С той только разницей, что герой этот как правило принадлежит «властной верхушке» — пантеону богов (Прометей — хрестоматийный пример). Кстати, попытка смоделировать этот сюжет на толкиеновском материале предпринята в знаменитой «Черной книги Арды» Натальи Васильевой и Натальи Некрасовой, где функцию Прометея-Люцифера выполняет Мелькор. Муки, которые при этом в наказание претерпевает Герой (а нечего одновременно на двух стульях сидеть!), так же входят в условия игры. Кстати, в античной мифологии таким героем наряду с Прометеем, до какой-то степени является и Геракл — что вполне наглядно продемонстрировали реконструкции мифа у Лайоша Мештерхази («Загадка Прометея») и Генри Лайона Олди («Герой должен быть один»). Последние, кстати, достаточно просто и элегантно разрешили и вопрос вечной двойственности Героя — одновременно наследника и оппонента «Высших сил», сделав из одного человека двух; нерасторжимую пару близнецов, в жилах только одного из которых течет божественный ихор.

Действительно, Герой, противостоящий Богам или Магам, не должен быть простым смертным, пускай даже и очень сильным простым смертным. Он и сам должен обладать магическими способностями — и, одновременно, не обладать ими, поскольку таковы условия игры. Иногда фантазия автора порождает фигуры достаточно сложные — такие, как два «взаимодополнящих» Геракла у Олди; титана Прометея, разменявшего свое бессмертие ради неблагодарного человечества у Мештерхази, ведьмака Геральта — мутанта и изгоя — у Сапковского.

Чаще всего, впрочем, авторы разрешают это противоречие, просто давая своему герою в спутники и соратники очень сильного, но «белого» мага, который, выполнив свою миссию, удаляется от дел (часто в то же «мифологическое безвременье» — Мерлин под полый холм, Гэндальф — на Заокраинный Запад). Абсолютно нечувствительному к магии Конану в его битве против зловещего Ксальтотуна помогает ведьма-друидка, легуиновскому Лебаннену — верховный маг Средиземья Гед.

Возвращение в безвременье для человечества означает конец истории, отсутствие прогресса, личной свободы и прочие неприятные вещи. Тем не менее, тоска по такому безвременью, воплощенная в мифах о «золотом веке», где люди были красивыми, сильными, вечно юными, смерти не было, а трава была зеленее, и еду не надо было добывать в поте лица своего — универсальное явление.

Да, пребывание в историческом времени — естественное состояние человека современной, европейской культуры и цивилизации (восток как всегда, дело тонкое). Но практически любой психически здоровый человек испытывает глубокую атавистическую потребность хотя бы немного, но пожить в мифологическом времени. Популярностью своей фэнтези, видимо и обязана этой потребности. Дело в том, что стремительное развитие технологий, то, что мы называем «научно-технической революцией» практически полностью вытеснило рудименты мифологического, циклического времени если не из обихода (религиозные и сезонные праздники и есть такие рудименты), то, во всяком случае, из системы связей окружающего «реального» мира.

Читая фэнтези, человек не просто верит описанным в ней событиям (вера в печатный текст входит в условия игры), но погружается в них, проживает их. Для этого, разумеется, фэнтези должна быть, во-первых, складно написана, во-вторых, содержать, в скрытом или явном виде все эти универсальные сюжетные комплексы. Популярность Говарда, Толкиена и Ле Гуин и объясняется именно сочетанием этих необходимых условий.

Надо сказать, что у современного человека есть еще по крайней мере одна возможность очутиться в мифологическом времени — поучаствовать в ролевой или компьютерной игре. Дело даже не в том, что здесь программист или бухгалтер может стать эльфом или рыцарем с Заокраинного Запада. Дело в том, что любую игру в принципе можно переиграть, повторить, причем повторить с «плавающим», неопределенным финалом — кольцо отдать Саруману или Саурону, Эовин выдать замуж за Арагорна и т. п. А потом, в другом месте и в другое время, сыграть еще раз. То есть, погрузиться в цикл, в котором одни и те же события раз за разом повторяются, но с известной степенью неопределенности. Недаром фэнтези обрела такую популярность в эпоху компьютерных игр и наоборот. А уж что говорить о играх ролевых! Это, пожалуй, единственная возможность переиграть, сделать мифологическим не только истинно мифологическое, но и историческое, линейное время (в исторических моделях, раз за разом воспроизводимых, но каждый раз слегка по-разному).

Отсюда и те противоречия, которые можно наблюдать, изучая любой мало-мальски целостный миф (герой умирает, возносится на Олимп, спускается в Аид, с ним случается то-то и одновременно что-то другое, его близкие на один и тот же момент могут быть мертвы/живы, он может находиться в одном/другом месте одновременно и т. д.). А просто в данный момент равнозначны и равноправны ВСЕ варианты события, так как одновременно накладываются друг на друга все циклы замкнутого времени.

Кстати, столь презираемые всякими высоколобыми мексиканские телесериалы — вообще мыльные оперы — тоже ведь обрели свою фантастическую популярность вовсе не из-за клинической тупости смотрящих их домохозяек. Просто там раз за разом воспроизводятся те же мифологические схемы, архетипы, которые сопровождали человечество на всех этапах его истории — чудесное спасение, подмена, утрата и обретение, появление волшебного помощника. Тот, кто читал пропповскую «Морфологию волшебной сказки» отлично может сам вычленить все недостающие элементы.

И еще. Время — историческое время — на самом деле не столь уж прямолинейно. Мы-то с вами знаем, что оно движется по спирали. Но это уже, как говорили классики, совсем другая история.